Микаэль Крефельд - За гранью
– Да нет же! – принялся он отчаянно возражать. – Я прекрасно понимаю, что сидеть тут дома целыми днями совсем не весело. Вот мы с тобой и переедем, куда тебе хочется…
– Не мы с тобой, Бертиль. Уеду я. Дело не только в том, чтобы уехать из Мелархойдена. Я хочу разъехаться с тобой. Мы просто стали… чужими.
– Ну как ты можешь быть такой бесчувственной? – сказал Бертиль, потупившись. – Прожив столько лет вместе!
– Я не бесчувственная, Бертиль, я реалистка. Я приняла решение, которое в конечном счете пойдет на пользу нам всем.
– А как же Эрик? Ты ведь не бросишь сына!
– Не пытайся ставить на эту карту, Бертиль. Эрик сможет ко мне приезжать. Мы договоримся и придем к соглашению.
Эрик не в силах был слушать дальше. Отодвинувшись от двери, он опустился прямо на пол и остался сидеть у порога в коридоре. Он закрыл уши ладонями, но это мало ему помогло, он все равно слышал, что говорят родители.
– Я никуда тебя не отпущу, – сказал Бертиль.
– Это не тебе решать.
– Я покончу с собой, если ты уйдешь. Клянусь тебе, я пойду в подвал и там повешусь.
Эрик отнял руки от ушей и вновь заглянул в спальню.
Отец уже не сидел на кровати. Он опять плакал:
– Умоляю тебя, Лена!
– Прекрати, Бертиль. – Она протянула руку и погладила ту ногу Бертиля, которая была ближе. – Ты делаешь только хуже. Нам было… хорошо вдвоем, но теперь все изменилось.
Лена отложила маникюрную пилку, вынула из пачки сигарету и закурила.
Бертиль застыл на месте и оцепенело стоял, потупив взгляд. Лена курила, пуская сигаретный дым в его сторону. Дым обволакивал его туманной пеленой. «У папы не лучший в жизни момент», – подумал Эрик. Такая поза не достойна пьедестала. Однако он хотел запечатлеть в памяти эту картину на долгие годы. Если бы не то, что случилось в следующую секунду. Неожиданно Бертиль бросился на кровать и упал на Лену. Он схватил ее за шею обеими руками и сильно сжал. Она выронила сигарету, и та упала на ковер. Лена стала вырываться, она отталкивала Бертиля руками, отпихивала ногами, пытаясь сбросить его, но не могла справиться с такой тяжестью. Эрик так и оцепенел на пороге. Ему хотелось крикнуть отцу, чтобы тот остановился, но он не мог издать ни звука, хотелось кинуться на помощь матери, однако ноги не слушались. Клокочущие звуки, которые издавала мать, больно отдавались у него в ушах, между тем как сигарета, прожигая ткань, все глубже погружалась в ковер. Может быть, так и лучше, подумал он. Все равно мама собирается их покинуть.
Вдруг Бертиль издал нечеловеческий крик и схватился за щеку. Длинные ногти Лены разодрали ему кожу, сквозь пальцы у Бертиля проступила кровь. Кашляя и брызгая слюной, она колотила его кулаками в грудь, он медленно сполз с нее и плюхнулся на пол прямо на сигарету. Казалось, он ничего не заметил. Сидя на полу, он отчаянно зарыдал.
– Психопат несчастный, – сквозь кашель выкрикивала Лена. Она била его по голове, и Бертиль не отводил ударов, которые сыпались на него градом. – Психопат проклятый!
Наконец Лена в изнеможении рухнула на кровать. Она все кашляла и хваталась за шею, на которой каким-то жутким ожерельем виднелись красные следы, оставленные пальцами Бертиля.
– Извини, Лена… Сам не знаю, что на меня нашло. Прости меня.
– Ты же больной… Больной на голову, – твердила она свое.
– Я правда сожалею, что так поступил. – Он протянул к ней руки в мольбе.
– Не трогай меня, – сказала Лена, отталкивая его.
Бертиль убрал руки и уставился в пол пустыми глазами:
– Если ты действительно так хочешь, я отпущу тебя. Мы подыщем тебе квартиру, чтобы ты могла прийти в себя, отдохнуть в городе. Тогда рассмотрим это со всех сторон. Через полгода, или через год, или когда тебе будет угодно вернуться. Я подожду, я согласен…
– Прекрати! Прекрати эти разговоры, – сиплым голосом сказала Лена. – Я ничего не приму от тебя.
– Ну что ты, Лена! Ты не можешь так взять и уйти. Жизнь в Стокгольме безумно дорогая. Откуда ты найдешь на это деньги? Пойдешь на работу? – Последние слова он произнес ироническим тоном.
– Ничего, Бертиль, найду.
Бертиль взглянул на свою руку и увидел, что она вся измазана кровью.
– До сих пор это у тебя не получалось… Разве что… – Он бросил на нее взгляд. – Разве что ты нашла другого.
Она снова закашлялась и потянулась к ночному столику за сигаретами.
– Кто он? Отвечай!
Она закурила сигарету и посмотрела на него. Размазанная тушь темными потеками покрывала ее щеки, придавая ей в сочетании с синяками на шее гротескный и жутковатый вид.
– Какое это имеет значение?
– Отвечай!
– Юхан, – сказала Лена, прислоняясь спиной к подушке. – Ну что? Доволен? – спросила она, выпуская в потолок струйку дыма.
Ничего не говоря, Бертиль тяжело поднялся на ноги, пошел в туалет и запер за собой дверь.
Эрик смотрел в щелку на маму. Никогда еще она не казалась такой чужой, как сейчас, когда с сигаретой во рту, сидя на кровати, она смотрела невидящим взглядом куда-то в потолок. Эрику хотелось кинуться к ней и зарыться лицом в ее ночную рубашку.
Вместо этого он резко повернулся и удалился в другой конец коридора.
* * *Эрик включил свет в подвале. На рабочем столе стоял закрепленный манекен. На лосиную морду уже была натянута шкура, оставалось сделать совсем немного. Огромный лось словно ожил и величественно оглядывал большими карими глазами подвальное помещение. Это была самая сложная работа из всех, которые они выполнили вместе. Отец сказал, что для Эрика это экзамен на звание подмастерья. Сейчас Эрику казалось, что лось над ним смеется. Поискав на рабочем столе, Эрик взял скальпель и занес руку. Крепко стиснув рукоятку, он изо всех сил ткнул лезвием в лося. Скальпель прорезал шкуру и проник глубоко внутрь чучела. Эрик вытащил нож и ударил снова. Каждый новый взмах все быстрей и быстрей следовал за предыдущим. Эрик запыхался, пот стекал у него по лбу. Наконец лезвие застряло в шкуре и обломилось. Эрик попробовал выковырять его пальцами, но лезвие вошло в чучело слишком глубоко, и вынуть его не получилось. Вооружившись рукояткой, Эрик нацелился на глаз животного. Глаз был крепко приклеен эпоксидным клеем и сначала не отковыривался, наконец Эрику удалось его отодрать, и большой глаз громко звякнул, упав на пол. Эрик бросил нож и полюбовался на результат своей разрушительной работы. Зверь был обезображен так, словно его прошило автоматной очередью. Эрик посмотрел на стол, где стоял ящик с инструментами. Из него торчал большой шприц, наполненный ядом. Эрик хотел было применить это орудие против лося, но не придумал как. К тому же Эрик смертельно устал. Он засунул шприц себе в карман и пошел назад в свою комнату.
22
В центральном полицейском участке с утра, как всегда, был час пик. Часть задержанных за ночь нарушителей нужно было забрать из находящихся в подвале камер врéменного содержания, посадить в патрульные машины и доставить в суд. Томасу встретились два полицейских в форме, которым досталась трудная работа сопровождать нескольких беспокойных парней в рабочих комбинезонах. Молодые люди были под мухой и, несмотря на наручники, оказывали сильное сопротивление.
– Может, подсобить? – спросил Томас полицейских.
Первый из них подозрительно оглядел Томаса, и тот достал из кармана полицейское удостоверение. Запыхавшийся коллега отрицательно помотал головой.
– Ничего, сами управимся, – сказал он и, дернув за наручники, поднял вверх скованные за спиной руки арестанта, заставив того согнуться. Этот прием он сопроводил таким словесным воздействием, что оба задержанных присмирели и спокойно проследовали к выходу.
Закрыв книжечку и убрав ее обратно в карман, Томас пошел дальше по длинному коридору, ведущему к следственному отделу. Перед тем как идти в участок он кое-как помылся над раковиной в камбузе «Бьянки» и переоделся, выбрав ветровку почище и темно-синие брюки чинос. Он хотел еще и побриться, но одноразовые бритвы кончились, а поскольку электричества опять не было, то электробритвой воспользоваться не удалось. Взгляд, который бросил на него дежурный у входа, ясно показал Томасу, что его попытка придать себе приличный вид удалась лишь отчасти. Хорошо хоть впустили!
– Раунсхольт? – услышал он голос у себя за спиной.
Томас обернулся.
Навстречу шел инспектор Клаус Браск, сорокапятилетний, уже обрюзгший мужчина с усами, гораздо более густыми, чем зачесанные поперек темени волосы. Лицо у Браска было потное, рукава форменной рубашки закатаны. Под мышкой он держал несколько папок с делами.
– Я думал, ты еще в отпуске.
– Так и есть.
– Как ты? – спросил Браск, окинув Томаса быстрым взглядом.
– Ничего.
– Замечательно, – ответил Браск не слишком убежденным тоном. – Еще посещаешь Биспебьерг?[22]
Томас мысленно улыбнулся над брошенным Браском замечанием. Говоря «Биспебьерг», Браск подразумевал отделение психотерапии, куда Томас был направлен, когда ему давали больничный, но куда он так ни разу и не зашел.
