Микаэль Крефельд - За гранью
– Она жила здесь?
– Поначалу да, когда мы сюда перебрались. А потом она переехала. Сперва к подружке, потом к другу, к мужчине. – Тут Надя поморщилась. – Мне он не понравился.
– А где он живет?
– Не знаю. Я вообще видела его только два раза, когда Маша заезжала за какими-то вещами.
– Как его зовут?
– Иван, Игорь? Я точно не знаю.
– Как он выглядит?
– Противный такой. Он русский. Все время был в темных велосипедных очках и ездил на большом автомобиле с деревцем.
– С деревцем?
– Ну, такое, которое вешают спереди на стекло, для запаха.
– «Вундербаум», – подсказал Йонсон.
– Это был «Вундербаум»? – спросил он на всякий случай у Нади.
Та кивнула, опустив глаза:
– Год назад я как-то случайно встретила его на улице. Спросила, не знает ли он, где Маша. Он на меня даже не посмотрел. Я побежала за ним и все спрашивала и спрашивала, и тогда он сказал, что не знает никакой Маши, назвал меня сумасшедшей – «помешанная».
– Чем занималась Маша? Где она работала? – спросил Томас.
– Чем придется. Я хотела, чтобы она продолжала учебу, голова у нее хорошая. Но она мечтала зарабатывать деньги, разве можно ее за это упрекнуть?
– Так чем же она занималась?
– Сначала убирала со мной. Но ей это очень не нравилось. Потом поступила на работу в какую-то клинику.
– Какого рода клинику?
– В салон красоты. Работала маникюршей, делала макияж и все такое.
– Где находится эта клиника?
Надя покачала головой:
– Не знаю. Маша мне никогда ничего не говорила.
– Как насчет друзей и подруг?
Надя опять покачала головой.
– Маша их сюда не водила. Стеснялась этого убожества, – пояснила она, обведя рукой обстановку. – Стыдилась, что я такая.
– А как вы сами думаете, что с ней случилось?
На глаза женщины набежали слезы.
– Я опасаюсь самого худшего.
– Разве не могла она найти себе нового парня, о котором вы просто не знаете? А может быть, она вернулась в Латвию?
– В Литву, – поспешил поправить Томаса Йонсон.
Томас сделал извиняющийся жест:
– Ну, куда-нибудь взяла и уехала. Это же вполне вероятно.
Надя замотала головой:
– Маша никогда меня не забывала. В последнее время она заходила редко, но заходила. Я ничего не меняла в ее комнате. Она… Она и квартирную плату за меня вносила из своих денег. Она была… – Тут Надя заплакала: – Она – хорошая дочь.
Йонсон нагнулся к ней и погладил по плечу:
– Ничего, мы узнаем, что там случилось. Наверняка все не так плохо, как вам представляется.
– Можно мне заглянуть в ее комнату? – спросил Томас.
Комнатушка с окном во двор была явно обставлена сразу после приезда хозяйки в Данию и с тех пор оставалась нетронутой. На стенах висели плакаты с портретами кумиров: Бритни Спирс и Йона из «Попстарз». В изголовье кровати на розовом покрывале сидели в ряд плюшевые мишки. Письменный столик был занят целой батареей косметики. В дальнем конце виднелась фотография Нади, на которой та стояла, держа за руку маленькую девочку, перед статуей Русалочки. Томас взял фотографию, чтобы поближе ее рассмотреть:
– Это вы с дочкой?
– Да, – ответила стоявшая на пороге Надя. – Это моя принцесса.
Он осторожно поставил фотографию на место.
С крючка на стене свисало несколько дорогих сумочек фирмы «Луи Виттон», несколько ниток искусственного жемчуга и потертая серая кроликовая шубка с надорванным рукавом, напоминавшим сломанную руку. Томас подошел к платяному шкафу в углу и открыл дверцу. Все полки ломились от вещей, а внизу обнаружились целые залежи туфелек и сапожек:
– Это все Машино?
– Да, – ответила Надя. – Она любит нарядные вещи. Одежду и туфли. Когда приходила, то каждый раз была в обновке.
– А все, что тут?
– Это старое. Маша любит новенькое. Это у нее с детства.
– У вас нет ее фотографии из последних?
Надя кивнула и ненадолго вышла. Через минуту она вернулась с конвертом фотографий. Вынув несколько снимков, она протянула их Томасу. Снимки запечатлели Машу возле пристани Кристиансхавнского канала. Если бы фотограф повернул объектив чуть левее, на задний план в кадр попала бы «Бьянка».
– Снимала ее подружка, они хотели разослать фотографии в киностудии и модельные агентства. Маша мечтала стать моделью или актрисой.
– Она очень красивая, так что подошла бы для такой работы, – сказал Томас, дружелюбно улыбнувшись Наде. – Вы дадите мне с собой один из снимков?
– Ну конечно, – согласилась Надя.
Они вышли из комнаты и направились к выходу. Томас пожал ей руку:
– Посмотрю, что тут можно сделать. Поговорю в полиции и поспрашиваю, не видел ли ее кто-нибудь.
– А от полиции не будет никаких неприятностей? – встревожилась Надя.
– Не будет, – заверил Томас и распрощался.
Томас и Йонсон шли по набережной канала, возвращаясь в «Морскую выдру». Поднялся ветер, и Томас в тонкой куртке зябко поежился.
– Ну, как ты думаешь, что с ней могло случиться? – спросил Йонсон.
– Не имею ни малейшего понятия.
– Совсем-таки не имеешь? – разочарованно протянул Йонсон, заглядывая ему в лицо.
– Похоже, делать людям маникюр – очень денежное занятие.
– О чем это ты?
– О том, что при ее аппетитах да еще если оплачивать квартиру, где живет ее мать, необходимо каждый месяц выкладывать изрядное количество денег. Те старые сумочки, которые остались висеть на крючке, стоят не меньше пяти тысяч каждая. Я сам дарил такую Еве к тридцатилетию. Ушам своим не поверил, когда продавщица назвала цену, но отступать было поздно.
– Думаешь, она их украла?
– Может быть. Но в таких бутиках это довольно сложно. У дверей там стоит охранник, а весь товар лежит в закрытых витринах. Они очень хорошо знают, сколько стоят эти вещички.
– Может быть, ей дарил этот, как его… мистер Вундербаум.
– Может быть.
– Похоже, ты так не думаешь. А как ты считаешь?
– Она была бы не первой девушкой в мировой истории, которая за хорошую цену предлагает сеанс приятного массажа.
– Думаешь, она шлюха? – вырвалось у Йонсона.
Томас пожал плечами:
– Я бы не удивился.
– О’кей. Ну а что дальше?
– Придется мне, видно, сходить в центральный участок и запросить в системе. Какое-то даже странное ощущение. Отвык, наверное… Давненько этого не делал.
Вскоре они подошли к дверям «Морской выдры». Йонсон посмотрел на Томаса:
– Зайдешь, что ли? За счет заведения.
– Да нет, спасибо. Появлюсь, когда что-нибудь узнаю.
Томас повернулся и двинулся в путь.
– Ворон! – окликнул его Йонсон.
Томас посмотрел через плечо.
– Это очень благородно с твоей стороны.
Томас коротко кивнул и пошел к себе на «Бьянку».
21
Эрик открыл глаза. Он лежал в темной комнате, в окно лился лунный свет. Вертушка с маленькими серыми уточками из лакированного дерева несколько раз крутанулась от сквозняка, который задувал в приоткрытую дверь. Эрик приподнялся с подушки. Он поглядел на часы, стоявшие рядом на ночном столике. Было половина третьего ночи. В дальнем конце второго этажа слышались голоса. Они доносились из родительской спальни. Слышно было, что родители ссорятся. Ему показалось, что там кто-то плачет, но который из них, он не мог различить. Эрик откинул перину и встал с кровати. Подтянув спустившиеся во сне пижамные штаны, он на цыпочках приблизился к двери. В коридоре горел свет. Мама говорила недовольным голосом, но о чем речь, он не расслышал. Эрик пошел вперед по узкому коридору, оклеенному обоями в цветочек. Дверь родительской спальни была открыта, и он не сразу решился подойти ближе. Осторожно просунув голову в щель, он заглянул в комнату. Мама в розовой ночной сорочке сидела на кровати, прислонившись к спинке, и, не поднимая головы, все пилила большой пилкой свои длинные ногти. Отец в такой же полосатой пижаме, как у Эрика, беспокойно ходил взад и вперед возле кровати. Эрик увидел, что глаза у отца красные, и, значит, это он плакал. Эрик испугался. Это было страшнее, чем если бы плакала мама.
– Я не понимаю тебя… Не понимаю, Лена! – Бертиль в отчаянии всплеснул руками.
– Потому что не хочешь. Мы уже столько раз все это обсуждали.
– Ну так растолкуй мне еще раз, – вырвалось у Бертиля с такой силой, что на губах даже выступила пена.
– Если я останусь в Мелархойдене, я умру. Понял ты наконец, Бертиль? Тогда я буду такая же мертвая, как твои проклятые звери в подвале. – Она поменяла палец и принялась обтачивать пилкой следующий ноготь.
– Ну хорошо. Давай тогда продадим этот дом и переедем в город. Я готов.
Бертиль сел на кровать, Лена подвинула ноги, чтобы только не соприкасаться с ним.
– Мы начнем все сначала, – сказал он. – Так я даже сэкономлю на поездках. Будем почаще ходить в ресторан, в театр, в кино. У тебя будет все, чего тебе не хватает.
– Ты так ничего и не понял.
– Да нет же! – принялся он отчаянно возражать. – Я прекрасно понимаю, что сидеть тут дома целыми днями совсем не весело. Вот мы с тобой и переедем, куда тебе хочется…
