Дик Френсис - Дорога скорби
Она была одета в легкую маечку и спортивные штаны. Это безумие – любить чужого ребенка с таким всеобъемлющим чувством, но я впервые почувствовал, что такое отцовство.
Дженни отказывалась иметь детей, когда в любой день после скачек могла остаться вдовой, и я в то время об этом не задумывался. Если когда-нибудь женюсь еще раз, подумал я, входя следом за Рэчел в дом, я хочу дочь.
Линда встретила меня радостной улыбкой, легко поцеловала в щеку и предложила джин с тоником, пока она готовит паштет для ленча. Стол был накрыт. Она носила дымящиеся блюда.
– Рэчел вышла вас встречать уже два часа назад! – сказала Линда. Я не понимаю, что вы сделали с ребенком.
– Как она?
– Счастлива. – Линда резко отвернулась, слезы были близко, как всегда. – Налейте еще джина. Вы сказали, что у вас есть новости.
– Потом. После ленча. Я привез Рэчел подарок.
Аквариум имел успех. Рэчел была очарована им, Линда заинтересовалась и стала помогать.
– Слава Богу, вы не подарили ей собаку, – сказала она. – Я не выношу, когда животное путается под ногами. Я не разрешила Джо подарить ей собаку. Вот почему она захотела пони.
Яркие рыбки засновали в готических руинах, водоросли заколыхались в воде, загорелись лампочки, и стали подниматься пузырьки. Рэчел насыпала рыбкам корма и смотрела, как едят ее новые друзья. Владелец зоомагазина уговорил меня купить аквариум побольше, нежели я собирался, и был, несомненно, прав. Бледное личико Рэчел сияло. Пеготти в своем манеже сидел возле аквариума, тараща глаза и открыв рот. Мы с Линдой вышли в сад.
– Есть новости насчет трансплантата? – спросил я.
– Я бы сразу вам сказала.
Мы сели на скамью. Цвели розы. Стоял поразительно чудесный день. Линда сказала несчастным голосом:
– У Рэчел острый лимфобластный лейкоз, при котором химиотерапия почти всегда дает ремиссию. В девяноста процентах случаев. У семи из десяти ребятишек ремиссия длится всю жизнь, и через пять лет они могут считать, что вылечились. А у девочек шансы лучше, чем у мальчиков, – разве это не странно? Но у тридцати процентов детей болезнь возвращается.
Она замолчала.
– У Рэчел она вернулась?
– Ох, Сид!
– Расскажите мне.
Она попробовала рассказать, и, пока она говорила, слезы капали у нее из глаз.
– Болезнь вернулась меньше чем через два года, а это плохо. У Рэчел начали отрастать волосы, но из-за лекарств опять выпали. Врачи добились ремиссии, они сделали все превосходно, ведь во второй раз это не так легко.
Но я по их лицам поняла – и они ведь не предлагают пересадку, пока возможно, потому что она удается только в половине случаев. Я всегда говорю об этом так, как будто трансплантат точно спасет ее, но он всего лишь может спасти. Если они найдут подходящий, они убьют ее собственный костный мозг облучением, а от этого дети плохо чувствуют себя и слабеют, а когда убьют весь, пересадят новый костный мозг и будут надеяться, что он приживется и начнет вырабатывать красные кровяные клетки. Довольно часто это удается...
Иногда у ребенка от рождения одна группа крови, а переливать можно другую.
У Рэчел группа А, но ей можно перелить группу О или что-нибудь еще. Сейчас могут так много! Когда-нибудь смогут лечить все. Но...
Я обнимал ее за плечи, пока она плакала. Кругом всегда несчастья. И так много потерянных Эдемов.
Я подождал, пока она не выплачется, и сказал, что нашел, кто изувечил Силвербоя.
– Вам это не понравится, – сказал я. – И, может быть, будет лучше, если вы сможете не допустить, чтобы это узнала Рэчел. Она читает газеты?
– Только "Пинатс".
– А телевизионные новости смотрит?
– Она не любит, когда рассказывают о голодающих детях. – Линда испуганно посмотрела на меня. – Я хочу, чтобы она узнала, кто убил Силвербоя. За это я вам и плачу.
Я вынул из кармана конверт с многострадальным чеком, на сей раз разорванным, и вложил ей в руку.
– Мне не нравится то, что я обнаружил, и я не хочу брать у вас деньги, Линда... Мне очень жаль... но Эллис Квинт сам отрубил ногу Силвербою.
Она вскочила на ноги, вспыхнув гневом, в шоке от того, что я сказал и что глубоко потрясло ее.
Я не должен был говорить это так сразу, подумал я, но слово было произнесено.
– Как вы могли такое подумать? Как вы могли? Вы ошиблись. Это не он!
Вы сошли с ума, если говорите такое.
Я тоже встал.
– Линда...
– Ничего не говорите. Я не буду слушать. Не буду. Он такой славный.
Вы в самом деле сумасшедший. И я, разумеется, не собираюсь говорить Рэчел, в чем вы его обвиняете, потому что это расстроит ее и потому что вы не правы. Я знаю, вы были добры к ней... и ко мне... но я не стала бы обращаться к вам, если бы думала, что вы можете принести столько вреда. Пожалуйста, уходите. Уходите, и все.
Я пожал плечами. Ее реакция была слишком однозначной, но ее эмоции всегда проявлялись в полную силу. Я понимал ее, но это не могло помочь.
– Послушайте, Линда...
– Нет!
– Эллис много лет был моим другом. Для меня это тоже ужасно.
Она закрыла уши руками и повернулась ко мне спиной, крича:
– Уходите! Уходите!
– Позвоните мне, – неловко сказал я. Ответа не последовало. Я тронул ее за плечо, Линда отшатнулась от меня и убежала. Я постоял минуту и пошел обратно в дом.
– Это мама кричала? – спросила Рэчел, выглядывая в окно. – Я слышала, как она кричала.
– Она расстроилась. – Я улыбнулся, чувствуя себя несчастным. – С ней все будет хорошо. Как там рыбки?
– Они холодные.
Рэчел встала на колени, глядя в свой маленький мокрый мир.
– Мне надо идти, – сказал я.
– До свидания.
Она была уверена, что я вернусь. Она попрощалась со мной на время, как с другом. Рэчел смотрела на рыбок, не отрываясь.
– До свидания, – сказал я и в унынии поехал в Лондон, зная, что неприятие Линды всего лишь первый шаг – начало всеобщего неверия.
Когда я открыл входную дверь на Пойнт-сквер, в квартире зазвонил телефон и продолжал звонить, пока я наливал воду со льдом, жадно пил после такого жаркого дня и менял батарейки в левой руке. Наконец я взял трубку.
– Где, черт побери, вы шляетесь? – рявкнул мне в ухо голос с беркширским акцентом. Норман Пиктон, детектив-инспектор, полиция Темз-Вэлли.
– Вы, конечно, слышали новости.
– Какие новости? – спросил я.
– Вы что, живете, сунув голову в песок? У вас нет радио?
– Что случилось?
– Эллис Квинт арестован.
– Он – что?!
– Ну, задержан. Он в больнице, под стражей.
– Норман, – растерянно сказал я, – начните с начала.
– Ладно. – Он заговорил чрезвычайно терпеливо, как с ребенком: Сегодня утром двое полицейских в штатском из полиции Метрополитэн пришли в квартиру Эллиса Квинта на Риджент-парк, чтобы спросить его о местонахождении рано утром в субботу. Он вышел из дома прежде, чем они подошли ко входу, и, зная его в лицо, они подошли к нему, представились и показали свои значки. И вот тут... – Пиктон откашлялся, но это не помогло ему избавиться от прозаических официальных оборотов. – И вот тут мистер Эллис Квинт оттолкнул одного из офицеров с такой силой, что тот вылетел на проезжую часть и был сбит машиной. Сам мистер Квинт выбежал на проезжую часть, пытаясь пересечь дорогу, чтобы убежать от полицейских. Мистер Квинт заставил автобус свернуть в сторону. Автобус нанес мистеру Квинту скользящий удар, который швырнул его на землю. Мистер Квинт был контужен. Его увезли в больницу, где он теперь и находится под охраной, пока идет расследование.
– Вы читаете мне письменный рапорт? – спросил я.
– Именно так.
– А как насчет пересказа собственными словами?
– Я на работе, и я не один.
– Ну ладно, – сказал я. – Эллис запаниковал или думал, что его разыгрывают?
Пиктон хохотнул:
– Я бы сказал, первое. Его адвокаты скажут, что второе. Но знаете что? Когда в больнице вывернули его карманы, то нашли толстую пачку наличных и паспорт.
– Нет!
– Это не преступление.
– Что он сказал?
– Он еще ничего не сказал.
– А что с офицером, которого он толкнул?
– Сломал ногу. Ему повезло.
– А... когда пройдет контузия Эллиса?
– Все зависит от полиции Метрополитэн. Они могут задержать его на семьдесят два часа, пока не сформулируют обвинение. Я бы сказал, это дело случая. Он может собраться и уйти через несколько часов.
– Что вы сделали с моим рапортом?
– Передал в соответствующие инстанции.
Хорошее слово "инстанции", расплывчатое. Кто может сказать, что работает в "инстанциях"?
– Спасибо, что позвонили, – сказал я.
– Держите связь.
Это прозвучало как приказ. Я положил трубку и обнаружил присланную по факсу записку от Кевина Миллса. Он прямо перешел к делу. "Сид, ты сволочь".
Глава 7
Неделя была ужасной, единственным светлым пятнышком стало письмо от Линды Фернс, которое я получил в четверг. Буквы разбегались вкривь и вкось, мысли тоже.
"Дорогой Сид!
Я прошу прощения за то, как говорила с вами. Я все еще не могу поверить, что Эллис Квинт отрубил ногу Силвербою, но я припоминаю, что, когда он приехал сюда снимать телепрограмму, он уже знал очень многое о том, что случилось. Я имею в виду подробности, которых не было в газетах, вроде того что Силвербой любил конский корм, который мы ему никогда не давали. Как он об этом узнал, мы сами не знали, и я гадала, кто же ему об этом сказал. Но ведь Джо просил Эллиса помочь купить пони, и поэтому, я думала, Эллис много знает о нем и знал, что Силвербоя кормили конским кормом, пока мы его не купили.
