Анатолий Королев - Охота на ясновидца
Выпустив мою руку бестия подбежала к ванной.
По лицу спящего мальчика пробежала гримаса, глаза на миг широко приоткрылись.
Я был ошеломлен его красотой и беззащитностью голого тела.
Казалось, передо мной сам античный бог красоты Аполлон в отрочестве.
— Утопи его! — дьяволица сделала характерный жест — и прижала грязный пальчик к губам, показывая глазами на микрофон.
— Нет! — Мой отказ привел дьявола в неописуемую ярость. Я никогда не видел, чтобы ребенок, даже одержимый сатаной, мог так злиться. Чистые глаза налились кровью. А зубы с такой яростью лязгнули, что откусили кончик языка и алый шматок мяса выплюнуло на идеальный пол.
— Я не убиваю детей.
И я демонстративно уселся на скамью из черного мрамора, на краю которой белело снежное полотенце.
Нашарив пальцами ошметок языка, гадина запихнула огрызок в рот и харкнула горячим мясом в мое лицо. От плевка я потерял сознание и свалился со скамьи спиной на холодный кафель. Но я все хорошо видел и слышал. Мой ум раздвоился, как жало змеи.
Тварь пошатывало. Наступил новый приступ слабости. В злобный плевок ушли последние силы. Задрав ногу, она влезла в ванную, в обуви, в дешевом платьице и серых чулках. Вода выплеснулась на пол. Оторвав золотые руки от бортика, девочка принялась топить и душить херувима. Но сил не хватало. Спящий сопротивлялся цепкому нападению. Движения рук становились все ясней и точнее. Ангел просыпался.
Что ты здесь делаешь, Герман?!
Тогда тварь вцепилась зубами в рот купидона. Уходя от боли, мальчик погрузил лицо в воду. И там, в прозрачной глубине, открыл глаза, а затем рот, набирая воды, после чего устремился к поверхности. Отвратительно мокрая, с потными волосами на лбу, гадина караулила всплывающее лицо растопыренными ладонями. И вот они впиваются в горло. Начинают душить. Она даже наступает ногой на живот Аполлона, чтобы прижать тело ко дну. Но поздно! Напружинив щеки, мальчик пускает роковую струйку вверх, и фонтанчик, играя жилками влаги, дотянулся побегом цветка до микрофона и ударил в микрофонную сеточку — по пустому пространству прокатился оглушительный грохот.
То, что я принял за стену, мгновенно откатилось в сторону, и в помещение с испуганным криком вбежали люди — две женщины в белых халатах и охранник в пятнистой униформе с электрошоковой дубинкой у пояса — увидев людей, фурия испустила омерзительный крик и, собрав свои адские силы, ударом указательного пальца пробила насквозь лоб херувима. Раздался оглушительный хруст кости и ванна окрасилась розовым дымом крови.
Выдернув дубинку, телохранитель шлепком оружия парализовал сатанинскую бестию. Девочка плюхнулась в воду, пытаясь вырвать засевший палец из дырки в лобной кости черепа. Даже когда ее тащили из воды, она — уже без сознания — продолжала царапаться и кусаться.
После чего охранник занялся моей персоной — перевернул на спину вялое тело, заломил руки за спину, надел наручники. Пнул в ребро кованой бутсой.
Тут появилось новое действующее лицо. В распахнутую дверь, с чашечкой кофе в руках, вышел седой господин, одетый на концертный манер, чуть ли не в смокинг, с чайной розой в петлице. Он был ухожен, выхолен, элегантен и зол.
Так в мою жизнь вошел великий человек, гений, прозорливец, медиум, генерал, ясновидец Август Эхо.
Меня перевернули на спину и, продрав глаза, я следил |за передвижениями маэстро.
Бросив беглый взгляд в мою сторону, он подошел к скамье из черного мрамора, на котором угасал херувим с адской дыркой во лбу. Женщины подняли безнадежные лица.
Мрачно насвистывая что-то из Россини, кажется, увертюру к «Севильскому цирюльнику», он склонился над павшим ангелом. И пролил кофе на снежную грудь. Нечаянным жестом растерянности.
Внезапно по лицу его прошли нервные судороги — знак гениальности — лицо на миг скомкалось, рот приоткрылся, язык высунулся. Он закрыл глаза, ожидая когда схлынет возбуждение мышц. И через долю секунды лицо успокоилось.
Отпивая глоток кофе, седой господин молча нарисовал в воздухе вопросительный знак.
— Мальчик погиб, — ответил кто-то из женщин.
В отличие от кошмарной гибели бандитов в гараже, смерть ангела казалось прекрасной. Отверстие во лбу зияло идеальной круглотой, на лоб не вытекло ни капли крови, и кожа осталась чистой.
— Кто ты? — господин отошел к девочке, которую просто швырнули на пол. Тварь была без сознания. Мокрая юбочка задралась, открывая взору голые кривоватые ноги, черные трусики… женщина поспешила опустить юбку, чтобы не корежить чувства эстета.
— Кто ты? Маленькое чудовище? — повторил вопрос господин.
В произношении слов чувствовался легкий акцент. Но это был шикарный размашистый голос человека, привыкшего к власти.
После чего он вылил остатки кофе на лицо бестии.
Никто не отвечал ему; — ведь вопросы задавались себе.
Женщина-врач подняла закрытое веко дьявола, за которым обнажился неподвижный зрачок: скоро она придет в себя.
Изучая кофейную гущу на лбу и щеках маленькой твари, незнакомый властелин задумчиво произнес:
— Это оболочка. На деле нашей даме почти двадцать лет. Почему у нас нет детских наручников?
Затем его лакированные туфли двинулись в мою сторону.
Никогда еще я не видел таких проницательных глаз. Казалось, взор проникает на самое дно души.
— Ну здравствуй, Герман, — сказал он мягко и почти ласково.
По мановению пальца — охранник поднял меня с пола и прислонил к стене.
— Ты устал бороться за свою жизнь?
Я не знал как отвечать на такой вопрос.
— Но это только начало, Герман. Теперь тебе придется бороться уже за две жизни. Свою и мою. Посмотри, — он обвел взглядом ужасную картину, — Она перешла от слов к делу. От защиты — к нападению!
Глава 4
Мое короткое счастье. — Ужасы удачи: баккара и трюфели с ядом. — Наше возвращение в Москву. — Тайны убивают любовь. — Бегство всегда внезапно, как снег на голову. — В доме людоеда и людоедки. — Полный улет!
Странно, что без памяти влюбившись в Марса, влюбившись первым зрелым чувством, я при этом чуть-ли не хорошо понимала с кем имею дело. Он был из парвеню, человек из русских выскочек, богач последнего времени. От его манер часто несло уголовщиной. Он явно занимался темными делами. Но делами, а не делишками! И не был он никаким наемным убийцей. Берт выше! Он был крупным воротилой черного бизнеса. И мне это нравилось. Ведь мой отец — если верить словам тетки — был шпионом. Замечательное слово. Я не люблю правильных людей, которые живут по линейке правописания и пишут с ровным нажимом свою судьбу. Жизнь — не школа хороших манер. Мне важно чувствовать, что мой Марс при случае может взять и убить. Например, убить, защищая меня. Или наоборот — влюбиться и не убить.
Он узнал о моем существовании от своих бандитов-дружков, которые получили анонимный заказ на мое убийство. Сумма была так велика, — сколько, я не знаю до сих пор — что он захотел своими глазами увидеть такую дорогую игрушку. В те дни он случайно был в Праге. Что случилось потом, я уже рассказала: он понял — это судьба.
Кстати, давно пора описать его, это был зрелый мужчина тридцати пяти лет. Похожий на голливудца Кевина Кестера. Мощный, высокий, с тонкой девичей талией. Его грудь украшала неприличная сцена, выколотая в юношеские годы. При его чувствительности к боли — я это знала — такое вот украшение, которое выкалывают на коже пучком из трех игл, обмакивая острие в тушь, говорило о его невероятной выносливости… Однажды загорелась сковорода на электроплите, Марс решил побаловать меня каким-то экзотическим блюдом и вдруг вся сковородка вспыхнула ярким высоким пламенем. Дело было зимой, в северной Италии, в Альпах, в местечке Вал Суза, что у самой французской границы, куда мы приехали покататься на лыжах. Мы специально сняли уединенный домик, в стороне от отелей городка Сестриере. Это. был деревянный домик, набитый лыжами, мебелью, книгами, одним словом, он сгорел бы как спичечный коробок. Так вот, Марс схватил голой рукой железную рукоять сковородки и понес ее из кухни к входной двери. Огонь трещал и брызгал в стороны каплями горящего масла. Я шла за ним и топтала огоньки подошвой лыжных ботинок. От руки запахло паленой кожей, так раскалилась проклятая ручка. Марс не издал ни звука, открыл свободной рукой дверь и швырнул сковородку в снег. Он сжег кожу до черноты, и только ночью, уже после визита врача, я услышала как он стонет во сне от боли. Потом он — пусть это признание звучит глуповато — нисколько не боялся мышей, жуков, тараканов и прочей нечисти, от вида которой у меня душа — в пятки. Наше свадебное путешествие мы проводили на Энола, есть такой полудикий островок у берегов Западной Африки. Райское местечко для любителей экзотики и свободы. Там всего один отель, в который — бац! — может запросто заползти змея. Так вот, мой Марс убил одну такую гадину, и выкинул в окно — сам вид мертвого чернильного хлыста в золотых разводах на коже поверг меня в состояние обморока. А Марс только хохотал до слез, посадил меня на шкаф, куда не влезет никакая змея, и целовал мои глупые пальчики на глупых ногах. Он любил все беззащитное, и я лучше других женщин могла подарить ему чувство любовной опеки и защиты. После того кошма-рика в Праге, я рассказала Марсу о том, как с детства меня хотят укокошить, о том, что я стала мишенью для тайной и злой силы, о том, что меня за что-то преследуют, что каждый раз я чудом спасаюсь, я рассказала и про черного, который держал шприц в руках и искал меня в детстве, и про служанку Фелицату, и про психопата со скальпелем, и про мальчика на катке, который пальнул стрелой настоящего арбалета в грудь моей двойняшки на ледовом балу, и про мертвого мальчика в шкафу, и про змею в сумочке, словом про все… Он выслушал очень серьезно, но казалось, поверил не до конца.
