Эндрю Уилсон - Лживый язык
Поначалу я казался ей немного забавным. Ее подкупала моя оторванность от всего, что меня окружало. Ее это умиляло, сказала она. Но постепенно стало раздражать. А теперь она сильно сомневается в том, что у наших отношений есть будущее. Нет, она не встретила другого парня. Нет, у нее никого нет, упорствовала она.
Я помню, какая она была тогда. Лежала обнаженная. Ее жемчужно-белая кожа почти сияла. Ее губы задрожали, руки затряслись. Она сказала, что я причиняю ей боль — правда, больно, прекрати, сказала она, — но я обязан был ей доказать, что все ее слова — сущий вздор. Она говорит не о нас, возразил я. Рассказывает о ком-то из своих знакомых, об их проблемах.
Кажется, я схватил ее за запястья и крепко прижал к кровати. Она не могла шевельнуться. Застыла. Как на картине. Прекрасная, будто неживая. Я был невероятно возбужден. Овладел ею. Она пыталась сопротивляться. Начала кричать — тихо повизгивала, как ребенок. Но возле кровати стоял проигрыватель компакт-дисков, и я просто включил его на всю громкость.
В конце я был уверен, что она передумала. Что она не может жить без меня. Она встала с кровати и скрылась в ванной. Я услышал, как полилась вода из душа. Услышал ее всхлипы.
Я был уверен, что теперь уж она никогда меня не оставит.
Когда она вышла из ванной — взгляд у нее был какой-то странный, стеклянный, — я сказал ей, что безумно ее люблю. Она резко вскинула голову, прижала к губам руку. Я не расслышал ее ответа, ведь она говорила в ладонь, но, думаю, она тоже призналась мне в любви. Она прошла в комнату, оделась. Ей нужно уйти ненадолго, сказала она. Купить молока. Она вернется через пару минут. Была пятница, и я надеялся провести с ней все выходные.
Я ждал возвращения Элайзы. Сидел голый на краю кровати, боясь пошевелиться. Думая, что время остановится или хотя бы замедлит свой ход, если я буду сохранять неподвижность. Мое тело дрожало мелкой дрожью, руки и ноги покрылись гусиной кожей. Заслышав скрип ступенек на лестнице или стук входной двери, я радостно вскидывал голову, уверенный, что это она идет. Наверно, она встретила подругу и села с ней где-нибудь выпить кофе. Или решила сходить на лекцию, а потом в библиотеку. Или упала, разбила колено и пошла в травмпункт. Самые разные предположения мелькали у меня в голове, одно правдоподобнее другого.
Но в тот день Элайза так и не вернулась. Дневной свет в комнате постепенно угас. Я сидел в темноте и вслушивался в звуки города.
* * *Прежде чем делать какие-то дела, я должен был увидеть ее. Просто чтобы убедиться, что она действительно существует, что я ее не выдумал.
В аэропорту Станстед я купил себе другой сотовый телефон, обменял евро на фунты, потом поездом доехал до Ливерпуль-стрит, там пересел на метро и отправился на север Лондона. Прибыв в Кентиш-таун, я поднялся на улицу из метро, где из-за удушающей жары нечем было дышать. Небо было грязного желто-черного цвета, моросил мелкий дождь. У станции метро какой-то пьяный сидел в луже собственной мочи и глупо улыбался. Женщина с лицом маленького ангелочка и фигурой подростка просила милостыню. Когда я положил в ее крошечную ладонь монету в один фунт, ее гладкое личико просияло от радости.
От станции метро до той квартиры я ходил так много раз, что путь этот мог пройти с закрытыми глазами. На первом перекрестке — направо, сразу же после паба — налево, потом прямо, вдоль зданий, окрашенных в пастельные цвета, и магазинчика на углу, и вот он, второй дом справа. Когда до дома оставалось всего несколько шагов, моя рука непроизвольно скользнула за ключом в карман джинсов. Но ключа там, конечно, не было. С тех пор многое изменилось.
Я остановился у одного из деревьев на дороге и спрятался в тень. Квартира, которую мы некогда снимали вместе, находилась на верхнем этаже дома. В комнате, что прежде была нашей спальней, горел свет. Интересно, она там сейчас, в той комнате? С ним? Что он с ней делает? Должно быть, он промыл ей мозги. Иначе как Элайза решилась бы встречаться с человеком, который годится ей в отцы? Его рыжая борода щекочет ей шею, он трется об нее своим дряблым телом. Мне до сих пор не верилось, что она предпочла его мне.
Не знаю точно, когда я понял, что происходит. Во всяком случае, не в тот день, когда ушла Элайза. Я снова и снова звонил ей на сотовый, но телефон автоматически переключался в режим автоответчика. Я позвонил ее родителям, разбудил отца. Тот сказал, чтобы я никогда больше не подходил к Элайзе. Держись подальше от нее, сказал он, ты ей не нужен. Она не желает тебя видеть. Будь его воля, он обратился бы в полицию. Она в беде? — спросил я. Он послал меня ко всем чертям и положил трубку.
В понедельник мы должны были встретиться на лекции «Тарквиний и Лукреция: власть и род в итальянской живописи XVI века». Я увижу ее, думал я. Спрошу, что случилось. Да, наверно, я чем-то ее расстроил, но разве нельзя объясниться, уладить разногласия? В конце концов, мы ведь взрослые люди. Я умылся, оделся, старательно причесался и на автобусе поехал в университет. На лекцию я пришел рано. Нужно было убить минут пятнадцать, и я заглянул в кафе в надежде, что найду ее там. Войдя в кафе, я увидел, что все на меня как-то подозрительно косятся. Джеки, ее близкая подруга, сидела на низком диванчике с другой ее подругой, имени которой я никогда не мог запомнить. Видела она где-нибудь Элайзу? Джеки посмотрела на меня с нескрываемым презрением. Как у меня вообще хватило наглости явиться сюда, сказала она. После того, что я сделал. Будь ее воля, она навечно упрятала бы меня в тюрьму. И вдобавок яйца бы отрезала.
Не знаю, что наговорила Элайза, но все однозначно давали мне понять, что я не их любимчик. Я сидел на лекции, даже делал кое-какие записи, но сосредоточиться не мог. Возможно, я был немного груб с ней. Не спорю, я поступил нехорошо, но зачем же так сразу рвать отношения? Если бы только я мог поговорить с ней, вразумить ее.
Куда бы я ни заглядывал, кого бы ни спрашивал, Элайзу я найти не мог. Я бродил по коридорам университета, потом вышел на улицу, чувствуя себя потерянным, брошенным. Я пытался убедить себя, что все замечательно, что у нас просто вышла глупая размолвка, но, думаю, в глубине души я понимал, что все гораздо серьезнее.
На меня нахлынули воспоминания, бередя сознание мучительными картинами былого счастья. Наш первый разговор. На лекции я передал ей записку, в которой написал, что мне очень нравится ее яркая юбка мексиканского покроя с вшитыми по швам маленькими круглыми зеркальцами. Чтобы отпугивать дьявола, объяснила она и потом рассмеялась; ее голубые глаза заискрились, как лед на солнце. Наш первый поцелуй. Мы зашли в бар, бродили по Ковент-Гарден. Остановились у старой базарной деревянной тележки. Я нервничал, но она протянула руку, дотронулась до меня. Позже в тот вечер у нас была сексуальная близость. Мой первый опыт. Я был нерешителен, она — смела, страстна.
Я не мог смириться с тем, что она ушла из моей жизни.
В тот день, когда все изменилось, я мчался домой, в нашу квартиру, уверенный, что она там. Подойдя к дому, я позвонил по телефону. С другой стороны улицы я увидел в окне гостиной мелькнувшую тень. Вызов шел, но трубку никто не брал. Я достал ключи и стал открывать верхний замок. Ключ не поворачивался. Я повторил попытку, проверил, тот ли взял ключ. Перебирая ключи, я заметил на земле зеленую стружку, тоненькие деревянные завитки, змеиное гнездо на пороге. Элайза поменяла замки.
Мне отчаянно хотелось увидеть ее, и я забарабанил в дверь. Стал звать ее. Вновь и вновь звонил по мобильному телефону. Она не брала трубку. Я крикнул, что с места не сдвинусь, пока не увижу ее. Я ждал, ждал и наконец услышал шаги в коридоре. Она передумала. Впустит меня. Все вернется на круги своя. Она скажет, что совершила глупость, извинится и попросит, чтобы я принял ее.
Почтовый ящик открылся, высунулся белый конверт. Я попытался ухватить ее, удержать через узкую щель в двери, но ее шаги стали удаляться, а потом и вовсе стихли. Я остался лишь с письмом в руке.
Она не будет предъявлять обвинений, написала она. Если я оставлю ее в покое. Это все, что она хочет. Если я попытаюсь вступить с ней в контакт — заговорю с ней каким-нибудь образом, — она сообщит администрации университета и даже позвонит в полицию. Она просит только одно — чтобы я оставил ее, оставил навсегда. Выпускные экзамены не за горами — учиться нам осталось всего пару месяцев, — и она не планирует посещать занятия. Готовиться она будет дома. Мои вещи, а также подарки, что я купил ей: несколько компакт-дисков, один старый фильм на видеокассете, миленькую, хоть и недорогую золотую цепочку — она вернет мне через свою подругу, которая договорится со мной о встрече в университете. После окончания семестра мы, скорее всего, больше никогда уже не встретимся.
Как всегда деловая и решительная. Она все продумала.
Помнится, те слова, казалось, влетели мне в глаза, будто шрапнель. Дочитав письмо, я почти ожидал увидеть брызги черной крови на листе бумаги. Шатаясь, я побрел по улице. Меня качало, словно земля под моими ногами поменяла магнитные полюса. В какой-то момент по дороге к метро, думаю, меня стошнило в чей-то сад.
