Грегори Фьюнаро - Скульптор
— Рано или поздно тебе все равно придется пообщаться с журналистами, — заметила Джанет, подсаживаясь на диван к мужу. — Ты ведь это понимаешь?
— Да, — подтвердила Кэти.
Джанет забрала Хильди после того, как увидела в новостях сюжет с ней и с Сэмом Маркхэмом. Ей самой довелось вкусить внимание средств массовой информации, когда она отъезжала от дома Кэти. Какой-то стойкий журналист, единственный, оставшийся нести дежурство, после того как в доме погас свет, спросил, кто она такая. «Не ваше дело, черт побери!» — огрызнулась Джанет. Несмотря на всю серьезность ситуации, Дэн Поулк не сдержал смеха, когда вечером по Си-эн-эн показали этот сюжет.
Подобно большинству американцев, в тот вечер Кэти и Поулки не отрывались от экрана телевизора, наблюдая за тем, как журналисты снова и снова пережевывают немногие крохи, освещающие дело Томми Кэмпбелла. Личность второй жертвы была обнародована около восьми часов вечера. Майкл Винек. Мальчишка, пропавший еще в сентябре, который жил в семи кварталах от Поулков и всего в двух от улицы, где выросла Кэти!
В отличие от остальных жителей Род-Айленда Хильди следила за этой историей лишь поверхностно. Прошлой осенью она почти не смотрела телевизор и не читала газет, полностью поглощенная работой над статьей для научного журнала. Затем, после разрыва со Стивом и исчезновения Томми Кэмпбелла, Кэти просто начисто забыла про маленького мальчика, пропавшего в лесу рядом с озером Блекмор-Понд. Именно там ей когда-то запрещала играть мать.
Кэти стало стыдно за то, что она забыла.
Еще больше ее огорчило то, что она не угадала сути сразу же, когда увидела зловещую скульптуру. Неужели фигура на заднем плане показалась ей второстепенной, ее внимание настолько захватил Томми Кэмпбелл, Вакх, звезда выставленного экспоната?
Пока Поулки в оглушенном молчании смотрели выпуск новостей, Кэти сидела в противоположном конце комнаты, уставившись сквозь телевизор. Ее мысли вращались вокруг «Спящих в камне». Она не рассказала Джанет о надписи на основании статуи и о возможной связи этого кошмара с ее книгой, в которой она не только воздавала должное гению Микеланджело, но и критиковала современную культуру, одержимую кумирами, заснувшую на перине посредственности. Не стала ли ее встреча со скульптурой в Уотч-Хилле отражением этой самой тенденции? Неужели ее настолько захватил, очаровал Томми Кэмпбелл, прославленный футболист, знаменитость, которой она восторгалась по воскресеньям? Ведь Хильди даже не подумала о маленьком Майкле Винеке, мальчике, исчезновение которого не получило и десятой доли внимания, уделенного Кэмпбеллу. Ребенок в конечном счете стал лишь фоном для звезды, как в сознании жителей Род-Айленда, так и на картине смерти, где ему была отведена вспомогательная роль.
«Неужели этот психопат, скульптор, создавший своего извращенного „Вакха“, пытается заявить то же самое, что хотела сказать своей книгой я? — размышляла Кэти. — Он считает гений Микеланджело стандартом, по которому следует мерить все остальное, тоже говорит: „Стыдись, мир! Ты принимаешь нечто меньшее, поклоняешься ему!“ Поклонение, — мысленно продолжала Кэти, снова и снова прокручивая в голове это слово. — Когда-то люди поклонялись Вакху, богу вина, праздников и театра, сексуальных излишеств, а сейчас — Томми Кэмпбеллу, божеству бессмысленной игры, пустой славы, теперь к тому же и шумихи в средствах массовой информации».
«Возможно, — прозвучал у нее в голове другой голос, очень похожий на тот, который звучал из уст Сэма Маркхэма. — Но вдруг вы слишком усердно движетесь не в том направлении? Допустим, убийца выбрал свои жертвы не только потому, что они были похожи на фигуры оригинала Микеланджело. Причина еще и в том, что только смерть такой известной личности, как Кэмпбелл, или необъяснимая гибель ребенка могли привлечь то внимание средств массовой информации, какое мы наблюдаем сейчас. Наверное, в наши дни достучаться до общественного сознания можно только таким способом. Вдруг убийца своими эффективными действиями пытается показать нам не только суть наших ценностей, но и те усилия, которые требуются, чтобы нас разбудить».
«Да. Разбудить таким жутким способом, чтобы напомнить о скрытом в нас потенциале».
«Что вы имеете в виду?» — спросил в сознании у Кэти Сэм Маркхэм.
«Смысл фразы „Спящие в камне“, цитаты из Микеланджело, послужившей названием книги».
«Конечно».
— Цитаты, — произнесла Кэти вслух.
— Что ты сказала, Хильди?
— Извини, Джан. Можно я схожу на кухню и позвоню по сотовому?
— Дорогая, у тебя все в порядке? Может быть, выключить телевизор?
— Нет-нет, ничего не надо, — поспешно заверила ее Кэти.
Если бы она знала, что сотрудник ФБР уже прочитал ее книгу и составил свои собственные заключения о мотивах убийцы, то, может быть, и не стала бы ему звонить.
— Я просто вспомнила одну вещь, о которой не рассказала ФБР. Но мне хотелось бы поговорить без посторонних. Ребята, вы ничего не имеете против?
— Конечно, — успокоил ее Дэн Поулк. — Да, кстати, заодно позвони в эскортную службу. Пусть пришлют Хельгу. Высокая, светловолосая, что-то от Халка Хогана[8] — вот о ком я мечтаю сейчас.
Джанет толкнула его локтем в бок, а Кэти направилась на кухню. Порывшись в сумочке, она нашла визитную карточку сотрудника ФБР. Под эмблемой написано: «Самюэль Ч. Маркхэм. Старший специальный агент, отдел психологического анализа».
— Маркхэм, — произнесла вслух Хильди на манер «Бонд, Джеймс Бонд». — Самюэль Ч. Маркхэм. «Ч» означает «Чертовски спокойный».
Кэти улыбнулась, почувствовала, как к щекам прихлынула теплая кровь, и набрала номер.
— Алло, — ответил мужской голос.
— Это вы, Сэм?
— Да.
— Это Кэти Хильдебрант.
— Привет, Кэти. Я собирался сам вам позвонить, узнать, как дела, но потом решил не беспокоить. Денек выдался тот еще. Я так понимаю, журналисты наконец оставили вас в покое?
Кэти показалось, что голос сотрудника ФБР звучит по-другому, натянуто и устало.
— Да, — подтвердила она. — Я переночую в Кранстоне у Джанет Поулк и ее мужа. — Маркхэм ничего не сказал, и у нее возникло подозрение, что это ему уже известно. — В общем, мы смотрели телевизор, и я услышала, что установили личность мальчика, того, который был убит вместе с Томми Кэмпбеллом. Это Майкл Винек.
— Да. Мы с самого начала подозревали это, но сделать официальное заявление стало возможно только после осмотра тела медицинским экспертом и опознанием его матерью мальчика. Все это произошло вскоре после того, как я отвез вас домой.
— Он жил в нашем районе, Сэм, вырос там же, где и я. Я не узнала его, когда была в Уотч-Хилле, поэтому чувствую себя ужасно и звоню вам.
— Что случилось?
— Просто вспомнила, что, когда мы говорили про анонимные записки с цитатами, я забыла упомянуть о том, что само название книги также взято из цитаты Микеланджело.
— «У лучшего художника одна только эта мысль, заключенная в мраморной оболочке, — прочитал вслух Маркхэм. — Лишь рука скульптора способна разбивать заклятия и освобождать фигуры, спящие в камне».
— Да, оно самое, — взволнованно подтвердила Кэти.
— Ваша книга сейчас раскрыта передо мной. Полчаса назад я как раз закончил беглое знакомство с ней. Любопытная вещь.
— Спасибо. — Кэти внезапно смутилась. — В общем, понимаете, Сэм, в академических кругах «Спящих в камне» восприняли неоднозначно, начиная с моей интерпретации этой цитаты. Я хочу сказать, что в традиционном переводе высказывания Микеланджело с итальянского слово «лишь» во второй половине цитаты стояло после «способна». На протяжении многих лет цитата звучала так: «Рука скульптора способна лишь разбивать заклятия и освобождать фигуры, спящие в камне». Не буду утомлять вас подробностями, но я в своих исследованиях установила, что слово «лишь» на самом деле должно стоять в начале предложения. Следовательно, в действительности фраза была такова: «Лишь рука скульптора способна разбивать заклятия и освобождать фигуры, спящие в камне». Видите, как это меняет ее смысл?
— Да, — согласился Маркхэм, но не сразу, вероятно снова обдумав эту фразу. — Ударение полностью меняется. Высшее значение приобретает сам скульптор, становясь чем-то особенным. Лишь он один обладает властью высвобождать, пробуждать фигуры, спящие в мраморе.
— Совершенно верно. Разумеется, Микеланджело метафорически говорит о глыбе мрамора, которой предстоит стать чем-то прекрасным, а также о том, что лишь через глаза настоящего гения можно разглядеть ее потенциал. Но художник также заявляет о чудодейственной, если не божественной связи между собой и своими творениями, ибо именно от Бога он получил не только талант и вдохновение, но и невыносимые муки.
