Ли Чайлд - Без следа (сокращ.)
Сэнсом молча кивнул. Лицо его едва заметно покраснело.
— И что вы теперь обо мне думаете? — спросил он.
— Я думаю, вы должны были выстрелить им в голову.
Он немного помедлил:
— У нас не было оружия с глушителем.
— Отнюдь, — возразил я. — Вы как раз завладели им.
— А как же правила боя?
— К черту правила. Советы не таскали за собой криминалистические лаборатории.
— Так что вы все-таки обо мне думаете?
— Я думаю, вам не следовало передавать пленных моджахедам. Именно на это, похоже, собиралось напирать украинское телевидение, если бы репортаж вдруг вышел в эфир. Поставить вас лицом к лицу с пожилой женщиной и задать прямой вопрос: почему?
Сэнсом пожал плечами:
— Жаль, что этого никогда не будет. Потому что на самом деле мы никому их не передавали. Мы просто отпустили их. Это был обдуманный риск. Они потеряли свою винтовку. Разумеется, все решили бы, что она попала в руки врага. А это несмываемый позор и пятно на всей роте. Мы знали, что русские до смерти боятся своих командиров и комиссаров. И эти двое лезли бы из кожи вон, пытаясь доказать правду: что это были американцы, а не афганцы. Но их правда звучала бы как жалкая отговорка. Им все равно не поверили бы. Так что я спокойно отпустил их обоих.
— И что же было дальше?
— Полагаю, им было страшно возвращаться к своим. И они бродили вокруг, пока не напоролись на кого-то из местных. Григорий Хоц был женат на политическом комиссаре. Он потерял голову от страха. Именно это его и убило.
Я промолчал.
— Я не хочу никого ни в чем переубеждать, — продолжал Сэнсом. — Вы абсолютно правы насчет напряженности между Россией и Украиной. Но между Россией и нами напряженность ничуть не меньше. Особенно сейчас. И если история с Коренгалом всплывет наружу, будет очень большой скандал.
На столе Сэнсома зазвонил телефон. Его секретарша. Я слышал ее голос из трубки.
— Мне нужно идти, — извинился конгрессмен. — Я попрошу, чтобы вас проводили к выходу.
Он вышел из кабинета. Спрингфилд тоже куда-то делся. Я остался один. Никто за мной не приходил.
Через минуту я встал и подошел к стене за столом Сэнсома. Я вглядывался в фотографии. Считая лица, которые узнавал. Четыре президента, девять политиков, пять спортсменов, два киноактера, Дональд Рамсфелд, Саддам Хусейн, Элспет, Спрингфилд.
Плюс кое-кто еще.
На всех снимках, явно сделанных после очередной победы на выборах, рядом с Сэнсомом широко улыбался один и тот же человек. Вероятно, начальник его избирательного штаба.
Мужчина скалил белые зубы, но взгляд его оставался холодным. Взгляд профессионального игрока.
Я уже знал, кто сидел до меня в кабинете конгрессмена.
Я знал начальника его избирательного штаба. Я видел его раньше. В слаксах и рубашке для гольфа, в ночном поезде нью-йоркской подземки маршрута номер 6.
Но тут за мной пришли, и через две минуты я вновь стоял на Индепенденс-авеню. Четырнадцать минут спустя я уже ждал ближайшего поезда Вашингтон — Нью-Йорк. А еще через пятьдесят восемь минут сидел в вагоне, наблюдая за исчезавшим за окном городом. В этот момент я уже знал все, что мне только предстояло еще узнать. Но я не знал, что знаю это. По крайней мере, тогда.
Глава 6
Когда поезд прибыл на Пенсильванский вокзал, было уже довольно поздно. Я перекусил в кафе через дорогу от того места, где мы завтракали с Джейкобом Марком. И направился в 14-й участок.
Ночная смена уже началась. Ли и ее напарник Догерти оказались на месте. В помещении было тихо — так, словно из него высосали весь воздух. Или как после дурных известий.
Я прошел в глубину зала. Догерти разговаривал по телефону. Тереза Ли подняла на меня взгляд:
— Я сейчас не в том настроении.
— Для чего?
— Для Сьюзан Марк. — Помедлив, она вздохнула: — Что у вас?
— Я знаю, кто был пятый пассажир.
— В вагоне было четверо пассажиров.
— Ага. А Земля плоская, и Луна сделана из сыра.
— Этот ваш мнимый пассажир совершал какое-нибудь преступление между 30-й и 45-й улицами?
— Нет, — ответил я.
— Значит, дело остается закрытым.
Догерти повесил трубку и посмотрел на напарницу.
— Что случилось? — спросил я.
Ли снова вздохнула:
— Массовое убийство. На территории 17-го участка. Тяжелый случай. Четыре трупа, мужчины, под магистралью ФДР, забиты до смерти.
— Молотками, — добавил Догерти.
— Кто они? — спросил я.
— Неизвестно, — ответил Догерти. — Похоже, для этого и нужны были молотки. Лица — сплошная каша, зубы выбиты, пальцы на руках расплющены.
— Старые, молодые, черные, белые?
— Белые, — сказал Догерти. — Не старые. В костюмах. С фальшивыми визитками в пиджаках.
Телефон на его столе снова зазвонил. Догерти снял трубку. Я повернулся к Ли:
— Вам придется возобновить дело Сьюзан Марк.
— С какой стати?
— С такой, что те четверо — частные детективы, нанятые Лилей Хоц.
— Вы кто? — усмехнулась она. — Телепат?
— Я встречался с ними дважды.
— Нет оснований полагать, что вы встречались именно с этими людьми.
— Они дали мне одну из своих фальшивых визиток.
— Такие визитки используют все подряд.
— Они называли имя Лили Хоц.
— Нет, некие личности называли вам ее имя. В Нью-Йорке полно частных детективов. И все они на одно лицо и занимаются одним и тем же.
— Они также упоминали имя Джона Сэнсома. Кстати, они были первыми, от кого я его услышал.
— И что? Может, это были его люди, а не Лили? У Сэнсома вполне достаточно оснований, чтобы подключить к этому делу своих людей, разве нет?
— Начальник его штаба ехал в том поезде. Он-то и был пятым пассажиром.
— Вот видите.
— И вы ничего не собираетесь предпринять?
— Я передам вашу информацию в 17-й участок.
— То есть вы не будете возобновлять дело?
— Нет, пока не услышу о преступлении по эту сторону Парк-авеню.
Я понял, что дальнейший разговор не имеет смысла.
— Я отправляюсь во «Времена года», — попрощался я.
В вестибюле было тихо. Я уверенно прошел к лифту и поднялся на этаж Лили. Перед дверью в люкс я остановился.
Дверь была на дюйм приоткрыта.
Выждав пару секунд, я постучал. Никто не ответил. Я толкнул дверь и прислушался. Ни звука.
Я вошел в номер. В гостиной было пусто. Пусто, в смысле безлюдно. Как в номере, из которого выписались.
В спальнях та же картина. Шкафы были пустыми.
Я вышел обратно в коридор. Спустился на лифте и подошел к портье. Мужчина за стойкой вопросительно взглянул на меня и спросил, может ли он чем-то помочь. Меня интересовало точное время, когда Светлана и Лиля Хоц выписались из гостиницы.
— Как вы сказали, сэр? — переспросил он.
— Светлана и Лиля Хоц, — повторил я.
Мужчина нажал какие-то кнопки на клавиатуре, покрутил колесиком мыши вверх-вниз и пожал плечами:
— Сожалею, сэр, но у нас не было таких постояльцев.
Я подсказал ему номер люкса. Он нажал еще пару кнопок:
— Этот люкс не используется уже неделю.
Я начинал терять терпение.
— Я сам был в нем вчера. И он очень даже использовался. А сегодня я лично встречался с его постояльцами, здесь, в баре гостиницы. Проверьте подпись на счете.
Мужчина снял трубку, набрал номер и попросил, видимо бармена, проверить счета, выписанные на номера гостей. Никто ни на кого ничего не выписывал.
В этот момент сзади послышались тихие звуки. Шарканье подошв по ковру, хрип сдерживаемого дыхания, вздох проходящей сквозь воздух ткани. И легкий щелчок металла. Я повернулся. Прямо передо мной полукругом стояли семеро. Четверо из них были в форме патрульных. И трое уже знакомых мне федералов.
В руках у полицейских были дробовики.
У федералов — нечто совсем другое.
Семь человек. Семь стволов. Дробовики — «Франчи СПАС-12». Из Италии. Далеко не табельное оружие нью-йоркской полиции.
Двое федералов сжимали в руках пистолеты. «Глок-17», калибр девять миллиметров. Австрийские, угловатые, легкие и очень надежные.
Третий — по всей видимости, старший — держал оружие, которое я видел всего раз в жизни: по телевизору, на канале «Нэшнл джиографик». Документальный фильм о живой природе. Гориллы. Группа исследователей-зоологов выслеживала крупного самца-доминанта. Они хотели вставить в ухо гориллы серьгу с радиомаячком. Животное весило около пятисот фунтов. Они усыпили его дротиком со снотворным, выпущенным из пистолета-транквилизатора.
Именно такой штуковиной целил в меня сейчас старший из федералов. Пистолет-транквилизатор.
Люди с «Нэшнл джиографик» всячески убеждали зрителей, что эта процедура абсолютно гуманна. Дротик представлял собой миниатюрный конус с оперением и древком из хирургической стали. Острие венчала стерильная керамическая ячейка, пропитанная анестетиком. Через восемь секунд гориллу уже шатало, а через двадцать самец впал в кому. Чтобы через десять часов проснуться в отличном здравии. Но горилла весила в два раза больше меня.
