Ли Чайлд - Без следа (сокращ.)
В душе я был с ней согласен. Светлана оказалась неплохим аналитиком.
— Итак, — подытожил я, — вы принялись искать человека по имени Джон, который был капитаном «Дельты» и был награжден медалью «За выдающиеся заслуги» в марте 1983-го. И заставили Сьюзан Марк вам в этом помочь.
— Я не заставляла Сьюзан, — возразила Лиля Хоц. — Она вызвалась сама.
— С чего бы?
— Потому что приняла близко к сердцу историю моей мамы. И мою тоже. Ведь я всю жизнь росла без отца — так же, как и она сама.
— Тогда объясните, каким образом всплыло имя Сэнсома. Я ни за что не поверю, что вся эта история с конгрессменом родилась в головах кучки частных нью-йоркских детективов, листавших газеты и отпускавших шуточки по поводу и без.
— Посудите сами, — сказала Лиля. — «Дельта», медаль, Джон, но не генерал. Слишком редкое сочетание, не правда ли? Мы обратили на него внимание случайно: когда читали статью в «Геральд трибюн», где он заявлял о своем намерении баллотироваться в сенат. Мы тогда были в Лондоне. Джон Сэнсом, пожалуй, был единственным в истории вашей армии, кто подходил под все вышеназванные критерии. Совпадение — четыре из четырех. Но нам требовалось подтверждение.
— Для чего? Что вы хотите с ним сделать?
— Сделать? — Лиля Хоц искренне удивилась. — Мы не хотим ничего с ним делать. Мы просто хотим поговорить с этим человеком, вот и все. Мы хотим спросить его: почему? Почему он так поступил с двумя другими людьми — такими же, как и он сам?
Она допила чай и поставила чашку на блюдце.
— За что убили вашего мужа? — спросил я.
— Моего мужа? — Лиля помедлила. — Такое было время.
— То же и с мужем вашей матери.
— Нет. Если бы Сэнсом выстрелил ему в голову или ударил ножом, это было бы совсем другое. Но он поступил подло.
Я промолчал.
— Вы отдадите мне информацию Сьюзан?
— А смысл? — спросил я. — К Джону Сэнсому вас все равно не подпустят. Если хоть что-то из того, о чем вы здесь рассказывали, действительно имело место, значит, это государственная тайна. И этим делом уже занимаются несколько федеральных агентств. Вы сами говорили, что вами интересуются. В лучшем случае вас вышлют из страны. В худшем — вы обе исчезнете.
Лиля ничего не ответила.
— Хотите совет? — сказал я. — Забудьте об этом деле. Ваш отец и ваш дядя просто погибли на войне.
— Мы всего лишь хотим спросить его: почему?
— Вы и так знаете почему. Официально наши страны не воевали, поэтому он не мог их просто убить.
— Сьюзан действительно везла подтверждение? Короткий ответ: да или нет. Я не стану ничего предпринимать, пока не ознакомлюсь с фактами.
— Вы не станете ничего предпринимать, точка.
— Я могу как-то заставить вас изменить свое решение?
— Нет, — твердо ответил я.
Официант принес счет. Лиля подписала его.
Я положил на стол телефон Леонида. И приготовился уходить.
— Оставьте телефон у себя, — попросила Лиля Хоц.
— Зачем?
— Мы с мамой пробудем в городе еще несколько дней. И мне хотелось бы иметь возможность вам позвонить.
Помолчав секунду, она добавила:
— Даже если вы и не друг.
Мне показалось, я услышал едва уловимую, резкую, как писк нетопыря, нотку угрозы.
Пожав плечами, я сунул телефон обратно в карман, поднялся из-за стола и направился к выходу из отеля. Намереваясь успеть в «Шератон» до того, как Сэнсом завершит свой обед.
Я не успел в «Шератон» до того, как Сэнсом завершил свой обед: отчасти потому, что тротуары были битком забиты народом, и отчасти потому, что обед конгрессмена оказался коротким. На один с ним экспресс я тоже не попал, что означало разницу в полтора часа по времени, когда каждый из нас двоих добрался до Вашингтона.
На входе в здание Кэннон дежурил уже знакомый мне паренек в форме. В вестибюле, как всегда, толклись местные служащие, и один из них вызвался проводить меня к приемной Сэнсома.
Дверь в коридор, куча флагов, куча орлов, стол секретарши, за ним — молодая женщина. Спрингфилд что-то говорил ей, опираясь на угол стола. Увидев меня, он сразу же направился к двери, коротко бросив на ходу:
— В кафетерий.
Мы спустились по лестнице на один пролет. Кафетерий представлял собой просторный зал с низким потолком и множеством столов и стульев. Сэнсома нигде не было. Спрингфилд хрюкнул, словно ничуть не был удивлен, и сделал вывод, что босс, пока мы его искали, видимо, вернулся к себе обходным путем — через кабинет кого-нибудь из коллег-конгрессменов. Мы прошли обратно тем же маршрутом. Спрингфилд приоткрыл дверь в кабинет шефа, просунул голову, а затем повернулся ко мне и кивнул, приглашая войти.
Сэнсом сидел в кресле из красной кожи за большим столом, на котором были разложены бумаги. Вид у него был сосредоточенный и спокойный — как у человека, просидевшего на одном месте довольно долго. Он явно никуда не выходил. Крюк до кафетерия был обыкновенной хитростью: чтобы тот, кто был в кабинете передо мной, успел незаметно выйти. Я сел в кресло для посетителей — оно было еще теплым. На стене за головой Сэнсома висела уже знакомая мне фотография в рамке. Та же, что и в его книге: Дональд Рамсфелд и Саддам Хусейн, в Багдаде. Рядом теснилось скопление прочих фото, некоторые из них — групповые, разумеется, с участием Сэнсома.
— Итак? — сказал конгрессмен.
— Мне известно, за что вы получили медаль в 1983-м.
— И за что же?
— За ВСС. Винтовку снайперскую специальную. Пожилая особа, о которой я вам говорил, — вдова того человека, у кого вы ее забрали. Вот почему вы так среагировали на имя. Вероятно, вы взяли у него и жетон. Возможно, он до сих пор у вас.
Никакого удивления. Никаких отрицаний. Просто ответ:
— Жетоны отданы по инстанции вместе с рапортом и всем остальным.
Я промолчал.
— Его звали Григорий Хоц, — продолжал Сэнсом. — Мы были почти ровесниками. Мне он показался вполне компетентным. Его напарник обязан был засечь наше приближение.
Последовала пауза. Затем вся серьезность ситуации словно дошла до конгрессмена, плечи его опустились. Он вздохнул:
— Разве это правильно? — спросил он. — Медали должны быть наградой, а не наказанием.
Я ничего не ответил.
— Что вы собираетесь делать? — спросил он.
— Ничего. Мне плевать, что произошло в 1983-м. Но они мне солгали. Сперва о Берлине, да и теперь — они до сих пор лгут. Они утверждают, что они мать и дочь. Но я им не верю.
— Тогда кто они?
— Я готов допустить, что старуха настоящая. Она была замполитом в Советской армии и потеряла в Афганистане двоих близких людей — мужа и брата.
— Брата?
— Его напарника.
— А девушка? Думаете, она выдает себя за кого-то другого?
— За эмигрантку, вдову миллиардера, живущую в Лондоне.
— И кто же она, по-вашему?
— Думаю, журналистка. У нее подходящий склад ума. Плюс талант рассказчика. Но она говорит слишком много лишнего.
— Например?
— Она утверждает, что политические комиссары находились в окопах вместе с простыми солдатами. И что ее зачали в горном шурфе под старой шинелью образца Второй мировой. Чушь! Советские комиссары всегда держались как можно дальше от боевых действий. Торчали где-нибудь в штабе.
— А вам-то это откуда известно?
— Вы прекрасно знаете откуда. Мы готовились воевать с Советским Союзом в Европе. И верили, что победим. Мы ожидали, что миллионы русских окажутся у нас в плену. Военную полицию специально учили, как обращаться с таким количеством пленных. Руководство возлагалось на 110-е следственное спецподразделение. Мы знали о Советской армии больше, чем о собственных Вооруженных силах. Разумеется, мы знали, где искать комиссаров. Нам предписывалось уничтожать их на месте без всякой пощады.
— Хорошо, если эта девушка действительно журналистка, то какая конкретно?
— Вероятнее всего, телевизионная.
— Страна?
— Украина.
— Ракурс?
— Исследование, история плюс обыкновенный человеческий интерес.
— Но зачем? Ради чего? Поставить нас в неловкое положение?
— Не нас. Думаю, они хотят скомпрометировать русских. Между Россией и Украиной сейчас довольно напряженные отношения. Мне кажется, они хотят сказать: смотрите, какая плохая эта большая Москва, как она бросает в беде бедных беспомощных украинцев.
— Почему же этот репортаж до сих пор не снят?
— Им нужны факты, — ответил я.
— И они их получат?
— От вас? Вряд ли. А кроме вас никто ничего не знает наверняка. Сьюзан Марк не успела сказать им ни «да» ни «нет». Так что завеса снова опущена. Я дал им совет: забыть обо всем и возвращаться домой.
Сэнсом молча кивнул. Лицо его едва заметно покраснело.
— И что вы теперь обо мне думаете? — спросил он.
— Я думаю, вы должны были выстрелить им в голову.
