Чеви Стивенс - Беги, если сможешь
Нелегко было и тем, кто застал сцену в кладовой. Одна из медсестер сказала, что в кошмарах ее преследуют образы залитой кровью комнаты. Мне мгновенно вспомнилась надпись на стене: «Он видит меня». Я никогда не забуду, какой ужас испытала, когда увидела ее. Но смерть Хизер настолько выбила меня из колеи, что я еще не раздумывала над смыслом этих слов. Теперь мне вспомнился Аарон на одном из вечерних заседаний, запах дыма и его звенящий голос: «Свет наблюдает за нами, он видит каждого из нас».
О чем он говорил? Я постаралась отрешиться от голосов вокруг и сосредоточиться на этом воспоминании. И тут же пришел еще один образ, и мое сердце сжалось от ужаса.
Я прячусь за хижиной, прижимаю к себе кошку и подсматриваю за церемонией, на которой собрались только взрослые. Языки пламени освещают разъяренное лицо Джозефа. Он пинает лежащего на земле мужчину и кричит: «Аарон предупреждал! Свет наблюдает за вами! Он видит тебя!» Мужчина стонет и корчится. Аарон оттаскивает Джозефа. Окружающие толпятся вокруг — на лицах некоторых написан страх, на других возбуждение. Они словно акулы, почуявшие запах крови.
Я усилием воли вернулась к настоящему, пытаясь избавиться от охватившего меня холодного страха. «Это прошлое, оно уже прошло. Ты уже не ребенок, ты в безопасности». Я заставила себя подумать о насущных проблемах. Почему Хизер написала именно эти слова? Она не говорила ничего подобного во время наших бесед. Так почему она выбрала именно их? Связаны ли они с коммуной? Возможно ли, что ее охватило чувство вины из-за того, что она нарушила какие-то их правила или заповеди? Или Хизер пыталась сказать нам что-то? Я задумалась, не мог ли кто-нибудь из коммуны проникнуть в больницу? Нет, здесь все охраняется. Видимо, дело обстоит так, как я предположила с самого начала: она не справилась с чувством вины из-за выкидыша и решила, что каким-то образом виновата и в смерти своих родителей тоже. Если Аарон по-прежнему учит своих последователей, что Свет наблюдает за ними, она могла постоянно чувствовать осуждение свыше.
Я переключилась на происходящее вокруг. Окружающие обсуждали, где мы допустили ошибку. Я вспомнила незапертую дверь в кладовку, и меня снова охватило раскаяние. Но не одну меня преследовали образы случившегося.
— Я все время вижу ее лицо, — говорила Мишель, — как она лежит. Я совсем перестала спать. Каждый раз, как закрываю глаза, вижу…
Она провела рукой по лицу, и нам не нужно было объяснять, что она вспоминает: химические ожоги вокруг рта Хизер, искаженные гримасой губы, пятна на коже, тряпки, торчащие у нее изо рта. Несколько мгновений все молчали. Мне пришлось закрыть глаза, а когда я открыла их, то встретила сочувственный взгляд Кевина.
В обед я съездила домой. Когда я выходила из машины на парковке, рядом со мной вдруг возник Даниэль — на плече у него висела сумка Хизер, в руках он держал какую-то коробку и их свадебную фотографию. Неужели он ждал меня?
— Даниэль! Как вы себя чувствуете?
Глаза у него были красные, волосы взлохмачены, лицо заросло щетиной. Очевидно, он уже несколько дней не спал. Когда наши взгляды встретились, я чуть не отшатнулась — такая боль полыхала у него в глазах.
— Плохо, доктор Лавуа. Но какая вам разница, верно? Вы свою работу сделали, теперь вам все равно.
Меня испугала агрессия в его голосе, и я ощутила прилив адреналина. Мой желудок болезненно сжался. Я попыталась нащупать кнопку сигнализации на брелке.
— Мне не все равно, Даниэль. Я знаю, как вам сейчас тяжело…
Он шагнул ко мне.
— Ничего вы не знаете. Ни обо мне, ни о моей жене. Она для вас всего лишь очередной пациент. А для меня она была всем.
Голос его дрогнул, и он умолк, а потом тряхнул головой и расправил плечи.
— Это вы позволили ей умереть. Я засужу всех в этой чертовой больнице!
Я оказалась в ловушке — вокруг стояли автомобили, сзади была стена. Нас могли заметить охранники или кто-нибудь из моих коллег, но вокруг никого не было видно.
— Не хотите пройти в больницу и обсудить это? — спросила я, стараясь говорить мягко и успокаивающе.
— Что тут обсуждать? — Голос Даниэля звучал гневно, он тяжело дышал. — Она умерла, все, тут уже ничего не сделаешь.
Мне хотелось помочь ему: растолковать, что такое депрессия, рассказать, что бывают люди с хронической тягой к самоубийству, и объяснить, какое разрушительное действие может оказать место вроде «Реки жизни» на человека с нестабильной психикой. Но я не находила слов — слишком тяжело было смотреть на его отчаяние, слишком больно и горько было мне самой. С юридической точки зрения мне сейчас вообще не следовало с ним разговаривать.
Даниэль был достаточно умен, чтобы это понимать.
— Все равно вы лжете, — сказал он. — Вы мне не скажете, что с ней произошло, и никто здесь не скажет.
— Даниэль, мне и правда очень жаль…
— Хватит извинений. Я доверял вам.
Эти слова больно резанули меня. Он сделал шаг вперед, и я испугалась еще больше.
— Я думал, что ей лучше. — Он говорил все громче, и я надеялась, что нас кто-нибудь заметит. — Что случилось? Что произошло?
Руки его тряслись, в глазах показались слезы.
В этот момент раздался мужской голос:
— Что здесь происходит?
К нам торопливо шел Кевин. От облегчения я почувствовала, что слабею, и прислонилась к своему автомобилю. Даниэль медленно отступил, вытирая глаза. Когда они поравнялись, Кевин спросил:
— Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Мне ваша помощь не нужна.
— Тогда, думаю, вам лучше уйти.
Даниэль повернулся ко мне. Я замерла, Кевин напрягся. Но Даниэль просто протянул мне фотографию.
— Возьмите.
Он кивнул, повернулся и ушел.
Несколько мгновений мы молча смотрели ему вслед, после чего Кевин спросил:
— Вы в порядке?
— Нормально, — кивнула я.
Он поймал мой взгляд и вопросительно приподнял бровь. Он прекрасно понимал, что я расстроена. Я смущенно улыбнулась.
— У вас есть время выпить кофе? — спросил он.
Я колебалась. Мне надо было заняться бумагами. Но я пережила стресс. Приятно было бы поговорить с кем-нибудь компетентным.
— Да, отличная идея.
Мы посидели в кафе, и я рассказала Кевину о преследующих меня угрызениях совести. Свадебная фотография лежала на столе между нами, и я беспрестанно поглядывала на нее, словно счастливая улыбка Хизер могла ответить на мои вопросы, придать смысл ее смерти.
Кевин рассказал, что ему тоже приходилось переживать смерть пациентов.
— Я даже стал сомневаться, могу ли быть врачом, — сказал он.
Я кивнула.
— Должна признаться, что чувствую себя так же. Постоянно перепроверяю себя.
— Это совершенно естественно. Ко мне не сразу вернулась уверенность. Я некоторое время путешествовал, пытался найти себя, а потом стал вспоминать всех, кому смог помочь, и тех, кому помогу в будущем. Всех спасти невозможно, но если мы поможем хотя бы одному человеку — мы уже жили не зря.
— Мне нравится такой подход, но я все время думаю, что упустила что-то. Надо было назначить ей персональную медсестру, но у нас только что было собрание по поводу финансирования…
Из-за бюджетных ограничений персональные медсестры приставляются только к самым нестабильным пациентам. Хизер никак не дала нам понять, что у нее снова появились суицидальные мысли.
— Если бы вы и попросили приставить к ней сестру, вам бы отказали.
Он был прав, но я все же могла попытаться.
— Вы правильно сделали, что вернули ее в отдельную палату. Несчастье могло случиться, даже если бы она оставалась в интенсивной терапии. Вы же сами знаете: если человек твердо вознамерился покончить с собой, он найдет способ.
— Это правда. Но иногда даже один день может все изменить.
— А потом что-нибудь могло снова ее сломить, — сказал он и заглянул мне в глаза. — Вы сделали все, что смогли.
Я вертела кружку в руках, избегая синего взгляда Хизер, который теперь казался мне сердитым и обвиняющим, словно она повторяла мои мысли: ты должна была спасти меня, ты все упустила!
Кевин наклонился ко мне через стол.
— Вы все сделали правильно.
Я смотрела ему в лицо, тщетно пытаясь найти хоть малейший признак неискренности.
— Вы не виноваты в ее смерти.
Я улыбнулась.
— Спасибо за поддержку. Я переживаю тяжелее, чем сама думала.
— Надо бы нам…
Он осекся, услышав писк пейджера, и разочарованно взглянул на экран.
— Служба зовет. Если захотите поговорить еще — обращайтесь.
— Хорошо.
После того как он ушел, я еще немного посидела, разглядывая свое отражение в окне и гадая, что он хотел сказать. Я сунула фотографию Хизер в карман и собрала посуду — чашка Кевина еще хранила тепло его рук.
