Лоренс Гоф - Сэндсторм
Вскоре после часа дня ненавязчивое, нерешительное тиканье будильника прекратилось – кончился завод. Чарли пробормотал что-то неразборчивое и перевернулся на спину.
Старая кровать противно заскрипела, пружины натужно застонали. Над постелью поднялось облачко пыли. Чарли кашлянул и открыл налитые кровью глаза, разбуженный необычайной тишиной. Он лениво почесал промежность и обнаружил, что, оказывается, накануне вечером не позаботился снять с себя верхнюю одежду. Чарли перекатился на бок и прищурился: в глаза ударил свет, проникавший внутрь сквозь машрабию – большое окно с витражным стеклом, загороженным вычурной деревянной решеткой. Последняя дробила свет на множество квадратных лучиков, которые затем все же сливались воедино и образовывали на противоположной окну стене ярко-желтый прямоугольник, похожий на творение художника-минималиста. Этот прямоугольник располагался над ржавой чугунной раковиной, в которой громоздилась гора грязной посуды, выступавшая из не менее грязной воды. Возраст окна датировался пятнадцатым веком. Оно позволяло тому, кто находился в помещении, наблюдать за тем, что происходит снаружи, оставаясь незамеченным, то есть подсматривать безо всякой опаски. Чарли проводил у окна уйму времени; он принадлежал к тем, кто ценит уединение, кто предпочитает наблюдение прямому вмешательству в происходящее.
Он снова кашлянул. Пересохшее горло словно обожгло огнем. Слишком много гашиша накануне. Вдобавок чрезмерная доза сладкого испанского бренди, и явный недостаток того и другого сейчас. Собрав волю в кулак, он с трудом уселся и спустил ноги на пол. Голова раскалывалась от боли, во рту был такой привкус, будто он ночь напролет жевал песок.
Чарли пошарил по карманам, разыскал в нагрудном едва початую пачку «Клеопатры», выудил сигарету и чиркнул спичкой. Та, естественно, зашипела, но зажечься и не подумала.
Он кинул ее в раковину и взял другую. Вторая спичка сначала испустила клуб едкого дыма, а затем вспыхнула. Чарли сосредоточился и ухитрился прикурить и не поджечь при этом самого себя. Он глубоко затянулся и облегченно вздохнул.
С улицы донеслись оглушительный ослиный рев и громкие крики.
Чарли подковылял к раковине, повернул кран, постарался, насколько у него получилось, смыть ржавчину, затем нагнулся, словно переломился пополам, и принялся жадно пить. Та вода, которая не попадала ему в рот, с бульканьем утекала в сливное отверстие, и это зрелище оказало на Чарли нежелательное, но вполне объяснимое воздействие: его желудок взбунтовался, однако довольно быстро успокоился. Чарли подобрал видавший виды алюминиевый котелок, проверил, нет ли внутри утонувших насекомых, а потом, удовлетворенный результатами осмотра, налил в котелок воды и поставил его на портативную газовую плиту с двумя горелками. Как ни странно, несмотря на то, что каирская система газоснабжения функционировала чуть ли не с конца прошлого века, жителям многих районов города до сих пор приходилось пользоваться газовыми баллонами.
Чарли зажег горелку от сигареты. Осел закричал снова, после чего раздался глухой стук. Чарли подошел к окну и выглянул наружу. На узкой грязной улочке кишмя кишели люди – торговцы, разносчики, просто прохожие. Вокруг несчастного осла и его владельца, высокого, сурового на вид араба, облаченного в бледно-голубой жилет поверх бурой галабы, собралась толпа зевак. Араб, по всей видимости, занимался сбором металлолома. Во всяком случае в тележке, которую тащил осел, валялись как попало ржавые детали автомобильных корпусов, самые разные бытовые приборы и даже нечто, подозрительно смахивавшее на часть древнего печатного пресса, – словом, множество металлических обломков зачастую откровенно непонятного назначения. Короче говоря, араб вкупе с ослом и тележкой представлял собой передвижной склад запчастей. В настоящий момент никакого передвижения не наблюдалось, поскольку осел заупрямился и встал, как вкопанный. Толпа, разумеется, была на стороне животного. Вооружение осла составлял непреклонный нрав, тогда как араб был вооружен помелом, которым и охаживал по выступающим ребрам своего чересчур возомнившего о себе товарища. Осел надрывно кричал и скалил зубы цвета старой слоновой кости.
Чарли выпустил в потолок струйку дыма. Между тем вода в котелке закипела, и комнату заполнил веселый свист.
Чарли вернулся к плите, выключил газ, вылил половину содержимого котелка в деревянную посудину, а в то, что осталось, засыпал щепотку цейлонского чая. Потом снял с себя взятые напрокат брюки и пиджак, расстегнул рубашку, манжеты и воротник которой были черными от грязи. Он осторожно принюхался, и в ноздри ему ударил запах страха и отчаяния: когда Чарли работал, пот катился с него буквально градом, так что к концу вечера, покидая сцену, он промокал практически насквозь. Чарли скатал рубашку в узел и сунул под мышку, затем налил чай в чашку с отбитым ободком, украшенную изображением сочных роз, пригубил, подул и закурил вторую за день сигарету.
С улицы по-прежнему доносился стук, однако осел замолчал. Чарли стало любопытно, и он возвратился к окну. Оказалось, животное сидит на мостовой, прижав уши и вывалив язык. Араб обрушил помело на морду осла, точно промеж глаз. Осел вскочил, взревел дурным голосом и повалился на бок, увлекая за собой тележку. На мостовую посыпался ворох железа. Зеваки с хохотом разбежались по сторонам. Копыта осла забарабанили по борту тележки и по металлическим обломкам, которые отлетели от ударов кто куда. Лиловый язык животного коснулся камня мостовой. Потом осел содрогнулся всем телом – и затих навсегда.
Пар от чашки с чаем, поднимаясь к потолку, окрашивался поочередно красным, зеленым и голубым, в тон витражам, занимавшим верхнюю часть окна. Чарли опорожнил чашку, налил себе еще, прихватил деревянную посудину с кипятком и направился в крошечную ванную. Он заткнул ванну пробкой, вырезанной из ветки акации, и открыл на полную кран горячей воды. Послышалось утробное бульканье; несколько секунд спустя из крана закапала тепленькая водичка цвета сильно разбавленной «фанты». Ожидая, пока ванна наполнится, Чарли окунул в кипяток мыло местного производства и принялся намыливать подбородок. Убедившись, что дальше щетина уже не размягчится, он потянулся за бритвой и зеркальцем.
Бритье затянулось, поскольку рука у Чарли дрожала; к тому же лезвие было совершенно тупым. Бреясь, Чарли изучал в зеркале собственное отражение. Ему показалось, что лицо у него какое-то не такое, иное, чем обычно. Наконец с бритьем было покончено. Чарли завернул кран. Воды в ванне набралось дюйма на три или четыре. Он закурил третью сигарету и влез в ванну. На поверхности воды немедленно образовалась тонкая пленочка неприятного желтоватого оттенка. Чарли откинулся на спину, положил под голову рубашку и закрыл глаза…
Он прожил в Каире чуть меньше двух лет. Квартира в старом городе, которую ему удалось снять и за порядком в которой он категорически не желал следить, была удивительно дешевой даже по здешним меркам. В районе не было туристических достопримечательностей, а потому сюда сравнительно редко заглядывали патрули, что устраивало Чарли на все сто. Когда-то он сам был туристом, но то происходило в незапамятные времена и продолжалось совсем недолго. Его визу объявили недействительной через тридцать суток после того дня, как он появился в Египте, а срок действия паспорта закончился два месяца спустя. Теперь Чарли был человеком сомнительных занятий; вдобавок до недавних пор он не имел цели в жизни.
К распростертому на мостовой ослу подступил мясник и принялся рубить его на мясо острым мачете, приготовив для костей увесистую кувалду.
Чарли нашарил кусок мыла – грязно-серого, похожего на обломок песчаника – и начал стирать рубашку. Внезапно его внимание привлекло блеснувшее на пальце золотое обручальное кольцо. Семнадцать потерянных лет… Он затянулся, затушил сигарету в воде и швырнул на пол. Сейчас ему сорок три, он немногим выше шести футов, похудел за последние годы так, что из-под кожи выпирают ребра, а ведь весил, было дело, добрых сто восемьдесят фунтов. В черных волосах пробивается седина, зато время пощадило и высокий благообразный лоб, и темно-голубые глаза; римский нос, тонкие губы, волевой подбородок… Да, раньше он был красив, но теперь перемены, происходившие исподволь, не в открытую, свидетельствовали всякому, что перед ним человек, который слишком много спит, курит и пьет.
С улицы донесся звук металла, за которым последовал короткий, исполненный боли крик.
Чарли усмехнулся – впервые за несколько недель. Что ж, денек, похоже, обещает быть неплохим.
Глава 2
Магдалена-Вэлли, Колумбия
Хьюби Свитс провел последние полчаса в наблюдениях за Мунго Мартином, который таращился на большого жука, что медленно полз по дулу его винтовки. Дуло покрывал тонкий слой смазки, на котором блестели капли воды. Жук продвигался вперед очень осторожно, каким-то немыслимым зигзагом, словно пытался изобразить жизненный путь человека. Панцирь жука, испещренный ярко-оранжевыми пятнышками, отливал зеленым, черную головку венчали устрашающего вида жвала. В длину насекомое было никак не меньше трех дюймов; казалось, оно способно развить весьма приличную скорость, однако сейчас явно не хотело рисковать – ползло улиткой, поочередно переставляя лапки.
