Наталья Андреева - Угол падения
— Ас чего вы взяли, что Серебряков не любил жену, Светлана Анатольевна? Одинаковые подарки? С чего это вы взяли.
— Я однажды видела его мадам в такой же, как у меня, норковой шубе. Это же унижение для женщины, когда муж везет в один и тот же магазин сначала любовницу, а потом жену. Причем наверняка он это нарочно делал. А серьги, которые он мне на Новый год подарил?! Случайно, а может и специально, достал из кармана две одинаковые коробочки, одну отдал. Если бы видела мадам Серебрякова! Мне-то что, я девушка не гордая, за эксклюзивом не гонюсь. Кстати, почему не называете меня Ланой, я же просила?
— Вы сами придумали себе это имя?
— В книжке прочитала. Света — так банально! Свет нынче полно, как собак нерезаных. А я девушка утонченная…
— Но за эксклюзивом не гоняетесь. Весьма логично. А никому вы, милая изысканная моя Лана, не говорили в последнее время о делах Александра Сергеевича, о его привычках? Никто вас настойчиво или не настойчиво не расспрашивал об его образе жизни?
— Думаете, он мне трепал лишнего? Я ни одной цифры толком не слышала, о балансах клиентов с ним не рассуждала. Мне все эти дела вообще до фонаря. Ну встретились, ну поужинали, перепихнулись — и чао-какао. Я, знаете ли, чужому влиянию легко поддаюсь, меня Шурик за непродолжительный период общения начисто лишил всякой сентиментальности. В кабаки водил, чтобы создать себе имидж, держал меня, можно сказать, для интерьера. А о привычках его сволочных я очень даже люблю подружкам своим порассказать. Вон хоть Ленке, соседке, что за стенкой живет. Как она с родителями поругается, так идет ко мне, водку пить. Ой, — вдруг встрепенулась Лана, — чего это я плету, дура, родители моей подруги мертвые лежат вместе с этой дрянью Серебряковым! Мама дорогая, что ж теперь будет?
Она положила в пепельницу очередную сигарету и попыталась тихонько завыть. Слезы не шли из ее красивых желтоватых глаз, сонная одурь мешала осознать, что ненавистный благодетель с двумя пулями в сильном теле направился в морг и некому больше набивать едой ледяной желудок холодильника и дарить мягкие норковые шубы и бриллианты к календарным праздник кам. Да и за квартирку, гнездышко любовное, некому больше платить. Но Лана подумает об этом завтра, когда взойдет солнце над Москвой и. надо будет прикинуть, как прожить очередной день. А сегодня ничего, кроме облегчения оттого, что не состоялся запланированный визит любовника, она не ощущала. Поэтому и болтала с Леонидовым как со случайным попутчиком в тесном купе поезда дальнего следования, в полной уверенности, что, когда она с этого поезда сойдет, все останется в прошлом.
— Значит, Елена Завьялова — ваша подруга?
— У меня нет подруг, одни конкурентки. С Ленкой мы пили вместе, вот и вся дружба. Она свое горе заливала, я — свое, — резко ответила Лана.
— А какое у вас горе?
— Скука. Утром встала, причесалась, кофе выпила, морду раскрасила, маникюр сделала. По телевизору смотреть нечего: одна политика круглые сутки. Видео надоело. Помешались все на этом кризисе. Только и слышно, как эти уродцы депутаты премьера выбирают. Тоска смертная. Шурик на что молчал про свои дела, и то в последнее время придет — и первым делом к телевизору, включит «Время» или «Новости» и смотрит. Зевать со всего этого хочется, Алексей, м-м-м, Алексеевич.
Она действительно зевнула, слегка смазав малиновую помаду. Леонидов понял, что на сегодня пора закругляться. Лана засыпала на глазах, ее верхние ресницы то и дело норовили уронить на нижние весь нанесенный на них груз дорогой французской туши.
— А по секрету, Ланочка, кроме Серебрякова — никого? — подмигнул осоловевшей от вопросов сонной девушке Леонидов.
— Зачем? Еще один номер отбывать? Не люблю менять мужиков. Шел бы ты спать, следователь. А на интимные темы мы завтра поговорим, когда солнышко взойдет и птички запоют.
— Лана, а вам никогда' не бывает мучительно больно за бесцельно прожитые годы?
— Издеваетесь? Думаешь, дура, одноклеточное? Мы книжки тоже в школе читали, только за красивые слова нынче даже тарелки супа не нальют, а я кушать люблю хорошо и много.
— А как же фигура?
— А ничего с ней, родной, не' сделается. У меня порода такая, худосочная. Аппетит хороший, а мясо никак не нарастет. А насчет моих идеалов не надо беспокоиться. Главное, что существо я не опасное и приношу обществу не вред, а определенную пользу.
— Так-так, интересно какую?
— Помогаю ускорить оборот денежной массы. Знаете, сколько стоит норковая шубка или бриллиантовое колечко? Обналичиваю награбленное новоиспеченными буржуями, и тем самым помогаю бастующим учителям получать задержанную заработную плату. Завтра приходите. У меня цвет лица испортится от ночного бодрствования и дурацких наводящих вопросов. Спокойной' ночи, милиционер Леонидов Алексей Алексеевич.
— Спасибо, что запомнили. Нам ведь теперь часто придется с вами встречаться, Светлана Анатольевна.
На площадке лифта Леонидов дослушал скрежет запираемого за ним замка и еще раз осмотрел место преступления. Постоял перед лифтом, представив в напряженной руке киллера тяжелый пистолет, прошел к двери на лестницу. Спускался Алексей пешком. В его голове, как пластилин, ворочались куски прошедшего дня, не склеиваясь друг с другом и не обретая определенной формы.
«Завтра с утра я выслушаю противоположную сторону в лице госпожи Серебряковой и выведу среднее арифметическое из мнений двух особ. Лана — девушка непростая, оригинально мыслящая, надо же, какую материальную базу подвела под собственное существование! Попробуй пни ногой такой фундамент — получишь кирпич на голову. Но на сегодня хватит».
А завтра согласно календарю на самом деле уже началось.
Утром капитан Леонидов сидел в. другой кухне: шедевры современной бытовой техники обильно перемежались всевозможными фикусами и кактусами, кружевное изобилие салфеток покрывало мебель, как взбитые белки. Среди этой пены восседала простая русская баба в пуховом платке и махровом халате, ненакрашенная, зареванная и никак не тянувшая по своим внешним данным на жену солидного бизнесмена. Она охотно существовала в своем храме уюта и еды и, судя по неубранному постельному белью, спала здесь же, на велюровом диване, между посудомоечной машиной и кухонным комбайном. Выглядела мадам Серебрякова неважно, и Леонидов чувствовал, что больше всего на свете ей хочется сейчас завыть в голос и послать его по-русски в одну из наиболее отдаленных провинций.
— Неловко мне, Ирина Сергеевна, что я к вам сейчас с вопросами. Но задавать их вам я вынужден в интересах следствия. Вы помогали мужу вести дела фирмы?
— Немного. Должности официальной у меня не было. Нечто среднее между управляющей и девочкой на побегушках. Помогала в оформлении "виз, загранпаспортов, занималась подбором персонала. Серьезные вопросы, связанные с финансами, муж со мной не обсуждал.
— А почему?
— Александр был скрытен. Говорил, что некоторых вещей мне, как женщине, лучше не знать. Неприятности предпочитал переживать в одиночестве, отвернувшись лицом к стене. Трясешь его за плечо: Саша, Саша, — а он: отстань, мол, у меня все хорошо. Муж не делился со мной своими проблемами. Боюсь, что не могу вам ничем помочь.
— Ну а радости, семейные праздники? Вы прожили вместе пятнадцать лет.
— Да, дату свадьбы в нашей семье отмечали регулярно. Мы соблюдали видимость благополучной семьи. Традиции — это то, что остается на развалинах неудавшегося брака. Этим и живем. Простите, уже все кончено.
Она все-таки заплакала, правда, негромко, жалобно, вытирая редкие слезы концом пушистого платка.
— Я не знала мужа. Он жил со мной, но к душе своей не подпускал. Не знаю, кем я была для Александра, но только не любимой женщиной. А я его любила…
Ирина влюбилась в своего драгоценного Сашу в ту самую минуту, когда он подошел к ней на одной из институтских дискотек. Студентка педагогического вуза, она сопровождала свою подругу без надежды на собственный успех. Ирина никогда не была худенькой и стеснялась выставлять свое тело в танцующий круг изящных подвижных девушек. Она лишь позволяла себе- мечтать, в мечтах у нее получалось все, но грезам не дано было осуществляться. Поэтому она довольствовалась тем, что смотрела на танцующие пары и вихляющихся молодых людей, легко выплясывающих под ритм танца. Искренне радовалась, когда ее подруга возвращалась домой в сопровождении кавалеров, чужое счастье находило отклик в ее доброй душе.
Когда высокий интересный молодой человек вежливо пригласил Иру на танец, она испугалась так, что задрожали ноги. Она боялась посмотреть ему в лицо, да внешность и не имела никакого значения, не важно, как он выглядел. Эта милая девушка, не задумываясь, обрекла себя на пожизненное служение только что обретенному господину.
