Мартин Смит - Полярная звезда
— Зачем я тебе понадобился? — спросил он.
— Труп на борту, — объявил Слава.
— Сам вижу.
— Одна из девушек с камбуза упала за борт.
Аркадий бросил взгляд на дверь, вспомнил Скибу и Слезко.
— А я тут при чем?
— Объясню. Наш профсоюзный комитет должен составлять рапорт обо всех смертельных случаях, а я — председатель профкома. Ты же единственный на борту специалист по части насильственной смерти.
— И воскрешения из мертвых, — добавил Аркадий. Слава оторопело моргнул. — Ну да ладна — Аркадий оглядел пачки папирос в шкафу, однако шкаф был заперт.
— Где доктор?
— Ты бы на труп глянул.
— Дай закурить.
Слава долго шарил по карманам и наконец вытащил пачку «Мальборо». Аркадий даже присвистнул.
— По такому случаю и руки помыть не грех.
Вода из крана полилась коричневая, но она смыла слизь и чешую с пальцев. От этой воды из проржавевших резервуаров с зубов сходила эмаль — по этому признаку можно было безошибочно определить бывалого моряка. Над раковиной висело гладкое отполированное зеркало — впервые за год он смог хорошенько разглядеть свое лица «Воскресший из мертвых» — недурно сказано. Но «выкопанный из могилы», решил он, подходит к нему лучше. Ночные вахты на плавучем рыбозаводе выпили всю краску со щек, вокруг глаз залегли синие тени… Надо же, полотенце чистое. Стоит когда-нибудь заболеть…
— Где ты работал следователем? — спросил Слава, дав Аркадию прикурить. Тот жадно затянулся.
— В Датч-Харборе есть сигареты?
— Какие преступления расследовал?
— Я так думаю, в Датч-Харборе сигареты навалены штабелями. А рядом — свежие фрукты. И стереомагнитофоны.
Слава потерял терпение.
— Так где ты работал?
— В Москве. — Аркадий снова глубоко затянулся и только сейчас посмотрел на стол. — Если она упала за борт, как вы сумели втащить ее обратно? Я не слышал, чтобы машины останавливали. Каким образом тело очутилось здесь?
— Тебя это не касается.
Аркадий сказал:
— Когда я работал следователем, мне приходилось смотреть на мертвых людей. Теперь я простой советский рабочий и должен смотреть только на мертвую рыбу. Счастливо оставаться.
Он шагнул к двери. На Славу это произвело удручающее впечатление.
— Она попала в сеть, — быстро проговорил он.
— Неужели? — Помимо своей воли Аркадий заинтересовался. — Это необычно.
— Взгляни.
Аркадий вернулся к столу и откинул простыню. Женщина была небольшого роста. Волосы неестественно белые, словно обесцвеченные, но черные у корней. Тело бледное, бескровное, холодное как лед. Рубашка и джинсы облепляли ее, как мокрый саван. На одной ноге была красная пластиковая туфля. С удлиненного лица смотрели затуманенные карие глаза. У рта — родинка. Он поднял ее голову, потом мягко опустил на стол, пощупал шею и руки. Руки были в ссадинах. Ноги уже окоченели. От тела исходило зловоние почище, чем от любой рыбы. В туфлю набился песок — значит, тело подняли со дна. Кожа поцарапана от предплечий до ладоней, скорее всего, царапины оставила сеть, когда ее тащили наверх.
— Зина Патиашвили, — произнес Аркадий. — Она работала в кафетерии на раздаче.
— Она изменилась, — задумчиво заметил Слава, — по сравнению с тем, как она выглядела живой.
Не то слово «изменилась», подумал Аркадий. Здесь наложили отпечаток и смерть, и море.
— Когда она упала?
— Часа два назад, — ответил Слава. Он, подбоченившись, стоял в изголовье стола. — Она, должно быть, была на палубе и упала, когда спускали сеть.
— Кто-нибудь это видел?
— Нет, было темно, сильный туман. Она, вероятно, утонула сразу же — потеряла сознание от шока или просто не умела плавать.
Аркадий несколько раз сжал дряблую шею трупа.
— Она умерла минимум сутки назад. Трупное окоченение начинается с головы и держится некоторое время.
Слава слегка покачивался на пятках. Однако корабельная качка была тут ни при чем. Кинув взгляд на дверь, Аркадий понизил голос:
— Сколько американцев на борту?
— Четверо. Трое — представители компании, один — наблюдатель.
— Они знают?
— Нет. Двое представителей еще спят, третий — на мостике, а оттуда не разглядишь, что творится на траловой палубе. Наблюдатель пьет чай. К счастью, бригадир сообразил и прикрыл тело, прежде чем его смогли увидеть американцы.
— Сеть доставлена с американского траулера. Разве они не заметили?
— Им наплевать, что попалось в сети, разве что мы им расскажем, — Слава задумался. — Нам нужно подготовить приемлемое объяснение на всякий случай.
— Объяснение, говоришь? Она работала на камбузе?
— Да.
— Может, пищевое отравление?
— Не пойдет. — Лицо Славы покраснело. — Доктор осмотрел ее, когда мы принесли тело, и сказал, что она умерла всего два часа назад. Если бы ты был хорошим следователем, то до сих пор сидел бы в Москве.
— Пожалуй.
Смена Аркадия закончилась, и он отправился в каюту, которую делил с Обидиным, Колей Мером и электриком Гурием Гладким. Ни один из них не был образцовым матросом. Гурий валялся на нижней койке, уткнувшись в американский каталог. Обидин повесил куртку в шкаф и смывал слизь, налипшую на бороду, словно паутина на веник. Огромный крест болтался у него на груди. Голос его был гулким, как раскаты грома: если бы покойник мог заговорить из могилы, его голос звучал бы именно так.
— Это не по Писанию, — говорил он Коле, глядя на Гурия. — Это дело рук Антихриста.
— Он даже в кино не ходит, — сказал Гурий, когда Аркадий вскарабкался на верхнюю койку. В свободное время Гурий постоянно носил темные очки и черную кожаную куртку, словно летчик. — Знаешь, что он собирается делать в Датч-Харборе? Пойти в церковь.
— Да, там есть храм, — сказал Обидин. — Тамошние люди уважают святую веру.
— Какая вера? Какие люди? Это же алеуты, дикари вонючие!
Коля считал свои горшочки. У него было пятьдесят картонных горшков, каждый диаметром в пять сантиметров. Он учился на ботаника, и, когда рассуждал о порте Датч-Харбор и острове Уналашка, можно было подумать, что судно идет прямым курсом в райские кущи, а Коля собирается составить там неплохой гербарий.
— Из рыбы выходит отличное удобрение, — сказал он.
— Ты в самом деле думаешь, что они продержатся до Владивостока? — внезапно спросил Гурий. — Что же это за цветы?
— Орхидеи. Они выносливее, чем ты думаешь.
— Американские орхидеи? Они вымахают такие, что ты их в одиночку до рынка не донесешь.
— Они такого же размера, как сибирские болотные орхидеи, — сказал Коля, — так-то.
— Творенья Господни, — прогудел Обидин, словно сама природа согласилась с ним.
— Аркадий, помоги мне, — попросил Гурий.
— А что?
— В американском порту мы пробудем всего день. Мер потратит его на поиски своих вонючих сибирских цветочков, а Обидин хочет помолиться с людоедами. Объясни им — тебя они послушают. В этой банке с дерьмом мы пять месяцев болтаемся по океану ради единственного дня в порту. Под койкой у меня поместится пять стерео и, может, сотня пленок или дискет для компьютера. Во Владивостоке в каждой школе есть компьютер, или должен быть, по крайней мере. Когда-нибудь. Значит, мои дискеты будут стоить бешеных денег. Когда мы вернемся домой, я не хочу спускаться по трапу, вопить «вот что я привез из Америки!» и протягивать горшки с сибирскими цветочками.
Коля откашлялся. Среди обитателей каюты он был самый низкорослый, поэтому чувствовал себя как самая мелкая рыбка в аквариуме.
— Что Буковский от тебя хотел? — спросил Коля Аркадия.
— Этот Буковский мне всю плешь проел, — вмешался Гурий, рассматривая в каталоге фотографию цветного телевизора. — Гляди: девятнадцать дюймов по диагонали. Это сколько по-нашему? У меня в квартире стоял «Фотон». Так он взорвался не хуже бомбы.
— Трубка подвела, — коротко заметил Коля. — Теперь про трубки все знают.
— Я тоже знал, поэтому под телевизором, слава тебе Господи, всегда держал ведро с песком. — Гурий наклонился к Аркадию. — Так чего от тебя хотел третий помощник?
Между койкой и потолком каюты было достаточно пространства, чтобы Аркадий мог, пригнув шею, сидеть. В иллюминаторе виднелась узкая серая полоска — над Беринговым морем вставало солнце.
— Знаешь Зину с камбуза?
— Блондинку? — спросил Гурий.
— Из Владивостока — Коля аккуратно составил свои горшочки.
Гурий ухмыльнулся. Его передние зубы были сплошь из золота и фарфора. И красиво и жевать можно.
— Буковский положил глаз на Зину? Да она завяжет ему член в узел и спросит, любит ли он крендельки. А кто его знает, может и любит.
Аркадий повернулся к Обидину — интересно, что скажет знаток Священного Писания?
— Блудница она, — заявил Обидин и осмотрел банки, выстроившиеся в низу шкафа. Горлышко каждой было заткнуто пробкой с резиновой трубкой. Он раскупорил одну. По каюте потянуло сладким духом бродящего виноградного сока.
