Джастин Скотт - Девять драконов
— Идем к нему! — Дункан вывернул штурвал, и «Вихрь» сотрясло как судорогой. Резко развернуть большое судно туда, где замечен человек, трудно даже в самых лучших условиях; сейчас же, когда ревел штормовой ветер, хлестал дождь, океан бесновался и видимость была, как в банке с черными чернилами, это было просто невозможно. Волна сомкнулась над головой Хьюго, и Викки потеряла его из виду, несмотря на то что Чип перегнулся через борт рядом с ней с мощным переносным прожектором. Они шарили по воде одиноким островком света. Ай Цзи, потрясенная Фиона и все остальные выскочили из кают-компании, принеся еще огня, и стали делать то же самое, прерываясь только тогда, когда было нужно помочь с парусами, — «Вихрь» пробивался туда, откуда только что приплыл.
Они искали много часов, хотя знали, что штормовой ветер и неистовое море наверняка отнесли их далеко от того места, где Хьюго упал за борт. Они даже не могли говорить: они думали о том, каково было ему там, в этом аду. Цепенящий ужас случившегося парализовал их мысли и чувства, но они продолжали вглядываться в черное и злое море. Все молчали, только Салли, схватившись руками за грот-мачту, причитала и выла, как ветер.
Чувствуя, что сердце у нее заходится от боли, все еще моля Бога о чуде, Викки подошла, чтоб хоть как-то утешить ее.
— Продолжай смотреть! — пронзительным криком мать погнала ее назад.
Викки вернулась и снова стала вглядываться в белый круг света на воде. Вдруг она ощутила чье-то присутствие и, подняв голову, увидела отца у штурвала — его холодное лицо окаменело от горя, глаза смотрели на нее. Взгляды их встретились, и Викки вдруг с ужасающей отчетливостью поняла, что она знает, о чем он сейчас думает. Хьюго ушел навеки. И она была единственной, кто мог занять его место.
Книга вторая
ТУ ВЭЙ ВОНГ
Канун нового, 1997 года
Глава 7
— Привет, Викки! Выглядишь прекрасно.
Альфред Цин протянул ей руку, и когда она взяла ее, он наклонился и легонько поцеловал ее в щеку.
Глаза их встретились, и они улыбнулись особенной улыбкой давних любовников.
— Очень жалко Хьюго. Я часто думаю о нем.
— Я получила твои записки, спасибо… Обе.
Альфред послал ей теплую записку, в которой писал, как ему не хватает Хьюго, его доброты, и еще одну — в октябре, когда прошел слух, что ее родители разводятся. А сегодня утром он неожиданно позвонил и попросил разрешения зайти к ней в офис. Викки была в Гонконге уже шесть месяцев и немного обижалась, что он не приходил раньше.
Но почему он должен был приходить?
Она использовала его, и самым некрасивым образом. Не было никакого другого слова, каким можно было бы это назвать, и хотя ей было тогда восемнадцать, а сейчас тридцать два, она по-прежнему чувствовала себя виноватой.
Альфред просил ее выйти за него замуж. У Викки не было намерений выходить замуж за кого-либо, прежде чем она сломает семейную традицию и устроит самостоятельно свою карьеру, — она вовсе не хотела просто заниматься всю жизнь благотворительностью и воспитывать новое поколение сыновей и дочек тайпана.
Но она держала его около себя, чтобы влиять на отца, — в его планы вовсе не входило давать основательное образование дочери, — и добиться от него разрешения учиться в колледже в Нью-Йорке. Ее уловка сработала: мать, как и ожидала Викки, стала протестовать против того, чтобы она вышла замуж за китайца, а отец, сын честолюбивого клерка из Министерства по делам колоний, еще меньше хотел видеть свою дочь замужем за юношей без гроша в кармане, чем слишком образованную дочь. От того, что Альфред не держал на нее зла, Викки не становилось легче.
— Ты уезжал? — спросила она.
— Да, в Канаду и в Штаты. Я занят одной сделкой — хочу купить Китайскую башню.
— Я слышала.
Говорили, что Альфред зарабатывал себе скромное состояние, импортируя части разделанных туш животных из боен Северной Америки для гонконгских поваров. Китайская башня была самой крупной новой недвижимостью на продажу в Козвэй Бэе — эдакий скачок в карьере.
— Ты и впрямь платишь два миллиарда?
— Около того.
Два миллиарда были колоссальной суммой — она взвинтит цены на недвижимость по всей колонии. Это был самый свежий, занимавший всех на данный момент слух; и она не могла устоять, чтобы не разузнать поподробнее.
— А правда, что ты взял деньги у каэнэровцев? Это что, их идея?
Миндалевидные глаза Альфреда стали немного непроницаемые, словно он тоже слышал эту сплетню и был разочарован, что из всех людей именно Викки Макинтош поверила, что он мог быть мальчиком на побегушках у Пекина.
— Я не прикрываю Китай, — ответил он мягко. — Это настоящая сделка.
Викки мысленно отметила, что ей нужно посоветовать отцу купить еще недвижимость, пока цены не подскочили.
— Желаю удачи… Ты выглядишь отлично, таким преуспевающим.
В самом деле, Альфред сиял. Он был просто великолепен в жемчужно-сером костюме, с непринужденной приветливой улыбкой, и она была счастлива, что ее «красивый китайский мальчик» давних лет опять объявился.
Все эти годы он призраком, с тревожащим постоянством забирался в ее воображение. Она могла не думать о нем месяцами, а потом вдруг однажды она замечала хорошо сложенного статного мужчину, или характерную походку, или встречала неистового энтузиаста, и Альфред всплывал в ее памяти, как неутихающая нота.
Уже в детстве Альфред понял, что такое английский язык для жителя Гонконга. Умение бегло говорить на этом международном языке означало гораздо больше шансов для честолюбивого китайца пробиться наверх. Он серьезно занялся своим произношением и добился вполне сносного, смотря старые английские фильмы. Позднее он познакомился с австралийцем в Сиднее, где Альфред учился разбираться в хитросплетениях бизнеса, связанного с недвижимостью. Он работал в китайской компании, переехавшей в Австралию сразу же после англо-китайской декларации 1984 года.
Он поспешил домой, как только получил австралийский паспорт, уже европеизированный в стиле одежды и манерах. Замаячил 1997-й, и, подобно многим в Гонконге, он прибавил свое китайское имя к европейскому, так что на его визитной карточке значилось Альфред Цин Чумин. Приятели-кантонцы называли его бананом: желтая кожа, белая сердцевина, что его очень веселило.
Приятели Альфреда — китайцы — провозгласили, что западные женщины — это высший класс. Какая у них внешность, какой вкус, какие манеры! Человек со вкусом выберет непременно европейскую женщину. Альфред Цин продемонстрировал свой вкус, положив глаз на Викторию Макинтош — потрясающую женщину с волосами до плеч цвета бледного золота, точеной фигурой и несравненными сапфировыми глазами.
Они познакомились на одном из благотворительных мероприятий в «Жокей-клубе» — Альфред был там по приглашению одного из своих покровителей, который когда-то помог ему стать на ноги. Так началась эта необычная дружба двух таких разных людей из разных слоев общества. Он был первым юношей-китайцем, которого Викки сочла привлекательным, а она — как подразнивала Альфреда Викки — была в колонии единственной блондинкой ростом не выше его.
Честный, умный Альфред показался Викки таким экзотичным, таким непохожим на ее одноклассников — бездельников и болтунов. Из каждого разговора с ним она узнавала новое о жизни, о которой раньше только догадывалась. Его отец и мать были повара — у них был маленький ресторанчик на Коулуне. Когда она наконец уговорила его познакомить с родителями, кухня восхитила и озадачила ароматным зноем, возней, непривычными запахами и сверкающей утварью. Громкие энергичные возгласы на кантонском переходили во взрывы смеха — маленькие братья и сестры Альфреда боролись с уроками под всеобщим любящим присмотром взрослых и подростков.
До этого дня то немногое, что Викки знала о китайцах, она знала только со слов Альфреда: их цинизм, в котором не было горечи, просто взгляд на вещи такими, какими они были; обратная сторона этого цинизма — почти парализующий фатализм; слишком строгое отношение к женщине; их чувство чести по отношению к семье, клану и старым друзьям и полное отсутствие у них интереса к «почему» и «а что было бы, если…».
Альфред окинул быстрым взглядом ее офис. Вид из окна был скромным по гонконгским стандартам: «Макинтош-Фаркар-хаус» был окружен новыми, более высокими зданиями, как грибы после дождя, выросшими в районе Козвэй Бэй.
— Какой у тебя классный письменный стол! Это был стол Хьюго?
— Это наш традиционный стол для Номера Второго. За ним обычно сидел мой отец, когда работал у дедушки. Он с английского чайного клипера.[26] Видишь, какие мощные петли дверок, какой он массивный — специально для штормовых морей.
