Уильям Каглин - Доказательство умысла (в сокращении)
По залу суда прокатились смешки.
Денкерберг взглянула на судью:
— Это шутка. Я должна что-то ответить?
— Хорошо, сформулирую вопрос иначе, — сказал я. — Я вам не нравлюсь?
— Пожалуй, можно сказать и так.
Стэш Олески встал:
— Ваша честь, я возражаю против вопросов подобного рода. Мистер Слоун жаловался на то, что я обращаю этот процесс в суд над ним, а теперь сам позволяет себе намеки на неприязненное к нему отношение.
— Ваша честь, — произнес я, — я собираюсь показать, что неприязнь, которую испытывает ко мне мисс Денкерберг, с самого начала сказывалась на ходе проводимого ею расследования. Мой клиент имеет право на то, чтобы это было выяснено в ходе перекрестного допроса.
Судья Ивола поморщился:
— Я разрешаю вам задать несколько вопросов.
— Спасибо, — сказал я. — Мисс Денкерберг, вы что-нибудь знали обо мне до нашей встречи?
— Я о вас слышала.
— И слышали употреблявшееся в отношении меня слово «крючкотвор»?
Долгая пауза.
— Не могу сказать. Возможно.
— А об Энджел Харуэлл вам слышать приходилось?
— Разумеется. Несколько лет назад ее обвиняли в убийстве отца. Вы добились ее оправдания.
— Что еще вы слышали об этом деле?
— Многие считали, основываясь на фактах, которые всплыли в ходе суда, что она виновна.
— То есть можно сказать, что, увидев доброго старого Чарли Слоуна стоящим перед домом Майлза Дэйна, вы подумали нечто вроде: «Ага, это тот самый крючкотвор, который вытаскивает преступников».
Детектив поджала губы:
— Ну, это маловероятно.
— Мы здесь не пари заключаем, мисс Денкерберг. Я задаю вопросы, вы отвечаете — да или нет.
— А что вы хотите от меня услышать — что я считаю вас бессовестным адвокатом, который защищает повинных в преступлениях негодяев? — Она стиснула зубы, ее лицо покрылось красными пятнами. — Ладно, именно так я и думаю. И что же?
Отлично. Я посмотрел на присяжных, покачал головой, а потом досчитал про себя до десяти — нужно было, чтобы они как следует усвоили ее признание.
— Мисс Денкерберг, что говорит вам опыт: кто становится первым подозреваемым в случае убийства замужней женщины?
Детектив Денкерберг, похоже, немного успокоилась.
— Говоря статистически, когда замужнюю женщину обнаруживают убитой, наиболее вероятным убийцей оказывается ее муж.
— Что вы ощутили в то утро, увидев на полу спальни изуродованное тело Дианы Дэйн?
Денкерберг на миг задумалась.
— Желание исполнить свой долг и найти преступника.
Я недоуменно вытаращил глаза:
— Помилуйте! Вы же не робот. Я тоже видел несчастную. И могу сказать вам, что ощутил я. Гнев. Вы хотите уверить меня, что не почувствовали его?
Денкерберг чуть покраснела:
— Разумеется, почувствовала.
— Разве не верно то, что гнев отрицательно сказывается на способности человека к рациональному мышлению, заставляет его совершать поспешные, порой необдуманные поступки?
— Возможно, однако…
— А вы разгневались.
— Да, я разгневалась.
— Спасибо, — сардонически произнес я.
— Я тщательно и методично выстроила это дело. Каждая мельчайшая улика, какую я находила, недвусмысленно указывала на одного человека. На него, — указала она длинным пальцем на Майлза Дэйна. Теперь ее уже просто трясло.
Я, не отрывая глаз от ее пальца, неторопливо приблизился к скамье присяжных, потом перевел взгляд на них:
— Прошло несколько месяцев, а она все еще зла настолько, что ее трясет.
И, прежде чем Стэш успел опротестовать это замечание, я снова обратился к Денкерберг:
— Вы только что упомянули об уликах. Давайте на время займемся ими. Кто был с вами, когда вы обнаружили окровавленную одежду?
— Никого.
— Да что вы? — Я понимающе улыбнулся присяжным. — А когда вы проводили начальный осмотр земли под окном, из которого, по словам мистера Дэйна, выпрыгнул грабитель, с вами тоже никого не было?
— Да.
Я протянул ей фотографию:
— Вы можете сказать, что изображено на этом снимке, ранее обозначенном обвинением как вещественное доказательство номер одиннадцать?
— На нем изображен участок земли под разбитым окном.
— А вот это что такое, не скажете? — указал я на два углубления в земле.
— Это… э-э… это вмятины в почве.
Я принял озадаченный вид:
— Постойте-постойте-постойте. Ранее вы показали, что абсолютно никаких следов на земле под окном не нашли.
— Ну, естественно, чтобы получше все осмотреть, мне пришлось подойти поближе. При этом я оставила на земле два отпечатка.
— Какого размера обувь вы носите, мисс Денкерберг?
Некоторое время она молча смотрела на меня, затем:
— Двенадцатого.
Я удивился:
— Двенадцатого? Подумать только. Не хочу вас обидеть, но ступни у вас отнюдь не маленькие.
Она ответила мне разъяренным взглядом и чопорно произнесла:
— Я женщина рослая. Соответственно, и ступни у меня большие.
— Достаточно большие, чтобы перекрыть ими отпечатки мужских ног?
— Там не было отпечатков. И не было следов ног.
Я улыбнулся:
— Да, это вы уже говорили. Но согласитесь, если бы вы не нашли бокен с кровью и отпечатками пальцев моего клиента на нем, если бы не нашли покрытую кровью одежду моего клиента и если бы не определили, что никаких следов под окном нет, мистер Дэйн не сидел бы сегодня в зале суда, верно?
— Вопрос бессмысленный. Мы все это нашли.
— Не «мы», мисс Денкерберг. Вы. Вы нашли бокен. Вы нашли одежду. Вы осматривали землю под окном. И оставили на ней следы ваших ног.
— Я никогда и ни за что не стала бы фабриковать улики.
— Помилуйте, но ведь вы уже делали это, не так ли? В январе 1993 года, когда вы служили в отделе ограблений детройтской полиции, вас обвинили в том, что вы подбросили улику. Если вам требуется освежить память, у меня есть здесь соответствующие документы.
Денкерберг побагровела.
— Меня обвинил в этом торговец наркотиками, лживый подлец с полицейским досье длиной с его руку. И обвинение оказалось стопроцентно ложным.
— Вас обвинили… хотя вы были ни в чем не виноваты!
— Вот именно!
— Немного напоминает случай мистера Дэйна, вам не кажется? — Я возвратился к своему столу. — Мне больше не о чем разговаривать с этой женщиной.
Глава 8
— Обвинение вызывает доктора Эрнесто Рея.
Доктор Рей, патологоанатом округа, был маленьким изящным человечком, щеголеватость которого восполнялась мрачноватым выражением лица.
— Боюсь, я этого не выдержу, — прошептал мне Майлз.
Я сжал его руку:
— Держитесь.
Мы оба знали, что сейчас нам предстоит увидеть «графические свидетельства».
Проведя доктора Рея по утомительному списку его дипломов и званий, Стэш Олески сказал:
— Доктор Рей, я хочу показать вам документ, который стоит в списке вещественных доказательств обвинения под номером пятьдесят три. Вы можете сказать нам, сэр, что он собой представляет?
Доктор Рей, просмотрев стопку сшитых металлической скрепкой листов, которую вручил ему Стэш, ответил:
— Это отчет, составленный мной после проведения аутопсии Дианы ван Бларикум-Дэйн.
— Очень хорошо, доктор. Видите, там заложена одна страница? Вы не могли бы зачитать с нее абзац, озаглавленный «Выводы»?
— Да. «Основываясь на результатах исследования, я прихожу к выводу, что смерть Дианы ван Бларикум-Дэйн наступила вследствие ударов тупым предметом, которые повлекли за собой большую потерю крови и шок». Говоря непрофессиональным языком, ее избили так, что она истекала кровью, пока у нее не остановилось сердце.
Я взглянул на Майлза. Лицо его было бледным, напряженным.
Олески печально покивал.
— Доктор, давайте обратимся к третьей странице вашего отчета. Не могли бы вы сообщить нам о том, что обнаружили при исследовании тела? У меня имеется сильно увеличенный снимок схемы, которую вы включили в отчет, возможно, он вам поможет. Я буду рад установить его на пюпитр, находящийся рядом с вами.
— Да, это было бы очень кстати. Благодарю вас.
Доктор извлек из кармана самый большой из когда-либо виденных мной красный фломастер с пишущим стержнем шириной сантиметра в два с лишним.
Я глубоко вздохнул. Началось.
На схеме были изображены две женские фигуры — вид спереди и вид сзади, — а рядом с ними два женских же профиля.
Доктор Рей наставил на них фломастер.
— Исходя из характера ранений, я считаю, что первый удар Диана Дэйн получила вот сюда, в правый висок. Бах! — Рей мазнул фломастером по черной отметине на виске. — Продолговатая неглубокая вмятина позволяет говорить о том, что удар был нанесен длинным, узким предметом, таким, например, как палка.
Олески сказал:
