Эмили Локхарт - Виновата ложь
— Джо Гарпер, — говорит Гат.
— Да, все думают, что Том, Гек и Джо Гарпер мертвы. Мальчики идут на собственные похороны и слушают все добрые слова, что говорят о них местные жители. После того как я это прочитала, то задумалась о своих похоронах. В плане того, какие цветы я хочу на могилу и куда поместить мой прах. А также задумалась о своем некрологе, в котором должны упомянуть о моей трансцендентальной крутости, о том, что я выиграла Олимпиаду и получила Нобелевскую премию.
— И во что ты играла? — интересуется Гат.
— Может, в гандбол.
— А на Олимпийских играх есть гандбол?
— Да.
— Ты в него вообще играешь?
— Пока нет.
— Пора бы начать.
— Большинство людей планируют свою свадьбу, — говорит Миррен. — Я вот планировала.
— Парни никогда не планируют свадьбу, — говорит Джонни.
— Если бы я решила выйти за Дрейка, то хотела бы желтые цветы, — говорит Миррен. — Их бы поставили повсюду. И я хотела бы весеннее желтое платье, как свадебное, только желтое. А у Дрейка был бы желтый ремень.
— Он должен очень, очень тебя любить, чтобы надеть желтый ремень, — говорю я.
— Да, — соглашается Миррен. — Но Дрейк сделал бы это.
— Скажу вам, чего я не хочу на своих похоронах, — говорит Джонни. — Не хочу, чтобы приперлась кучка нью-йоркских искусствоведов, которые даже меня не знали, и чтобы они стояли в моей гостиной.
— Я не хочу, чтобы религиозные чуваки рассуждали о Боге, в которого я не верю, — говорит Гат.
— Или приперлись толпы девчонок, якобы в трауре, из тех что то и дело бегают в туалет, снова мажут губы блеском и поправляют прическу, — говорит Миррен.
— Господи, — я изображаю напускное удивление, — такое впечатление, будто в похоронах нет ничего веселого.
— Серьезно, Кади, — говорит Миррен. — Тебе стоит планировать свою свадьбу, а не похороны. Не будь психопаткой.
— Что, если я никогда не выйду замуж? Если я не хочу?
— Тогда спланируй вечеринку книголюбов. Или художественную выставку.
— Она собирается выиграть Олимпиаду и получить Нобелевскую премию, — откликается Гат. — Можно устроить вечеринки в честь этого.
— Ладно. Давайте спланируем мою вечеринку в честь победы на Олимпиаде. Если это вас порадует.
И мы занялись обсуждением. Шоколадные гандбольные мячи в синей глазури. Золотое платье для меня. Бокалы с шампанским с крошечными золотыми шариками внутри. Мы обсуждаем, носят ли гандболисты эти странные очки, как в ракетболе, и решаем, что в честь моей вечеринки гости их наденут. Все гости будут в дурацких золотых очках.
— А ты играешь в команде по гандболу? — спрашивает Гат. — То есть будет ли с тобой целая компания красоток-амазонок, чтобы отпраздновать победу? Или ты выиграешь своими силами?
— Понятия не имею.
— Серьезно, тебе стоит начать собирать информацию на эту тему, — качает головой Гат. — Или ты никогда не выиграешь золото. И нам придется заново организовывать всю вечеринку, если ты получишь всего-то серебро.
В тот день жизнь казалась прекрасной.
Четверо Лжецов вместе, как всегда.
И так будет всегда.
Что бы ни произошло, когда мы пойдем в колледж, начнем взрослую жизнь, постареем; неважно, будем ли мы с Гатом вместе. Не важно, где окажемся, — мы всегда сможем собраться на крыше Каддлдауна и посмотреть на море.
Остров — наш. Здесь в каком-то смысле мы молоды на века.
46
Последующие дни были не так радостны. Лжецы редко хотели куда-то выбраться. У Миррен болит горло и ломит все тело. В основном она прячется в своей комнате в Каддлдауне. Она рисует картинки, чтобы повесить в коридоре, и выстраивает по краю столешниц в ряд ракушки. В раковине и на кофейных столиках накапливается грязная посуда. По всей комнате валяются книги и компакт-диски. Кровати не убраны, а в ванной пахнет плесенью и влагой.
Джонни ест пальцами сыр и смотрит британские комедии. Как-то раз он выставил цепочку старых чайных пакетиков и стал кидать их в стакан с апельсиновым соком.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Самый большой всплеск получает максимальное количество баллов.
— Но зачем?
— Пути моего разума неисповедимы, — говорит Джонни. — А самой лучшей техникой я считаю жульничество.
Я помогаю ему выработать систему оценок. Пять очков за брызги, десять — за лужу, двадцать — за креативное пятно на стене позади чашки.
На наши тренировки уходит вся бутылка свежевыжатого сока. Когда Джонни заканчивает, то оставляет чашку и использованные влажные чайные пакетики прямо на столе.
Я тоже ничего не убираю.
Гат составил список ста величайших романов в истории и читает все, что ему удается найти на острове. Он отмечает книги клейкими бумажками и читает некоторые абзацы вслух. «Человек-невидимка». «Поездка в Индию». «Великолепные Эмберсоны». Я лишь отчасти уделяю внимание тому, что он читает, поскольку Гат не целовал и не тянулся ко мне с тех пор, как мы решили вести себя нормально.
Мне кажется, он избегает встреч со мной наедине.
Я тоже их избегаю, так как мое тело поет от желания быть рядом с ним, каждое его движение заряжено электричеством. Я часто думаю, вот бы обвить его руками или пробежать пальцами по его губам. Когда я позволяю себе об этом задуматься — если Джонни и Миррен нет рядом и мы на секунду остаемся одни, — острая боль неразделенной любви вызывает у меня мигрень.
Она похожа на горбатую старую ведьму, царапающую открытую мякоть моего мозга своими злобными когтями. Она безжалостно цепляет нервные окончания, пытаясь поселиться в моей голове. Если это ей удается, я приговорена к постельному режиму на день или два.
В большинстве случаев мы обедаем на крыше.
Предполагаю, что они делают это и без меня, когда мне плохо.
Периодически какая-нибудь бутылка скатывается с крыши и разбивается о землю. И правда, на крыльце россыпью валяются осколки, липкие от лимонада.
Вокруг летают мухи, привлеченные сладким запахом.
47
Под конец второй недели я застаю Джонни в саду одного, он строит дом из лего, должно быть, нашел в Рэд Гейте.
Я принесла маринованные огурчики, сырные палочки и остатки жареного тунца с кухни Нового Клермонта. Мы решили не идти на крышу, поскольку нас только двое, открыли контейнеры и выстроили их на краю грязного крыльца. Джонни рассказывает, что хочет построить из лего Хогвартс. Или Звезду Смерти. Или нет, постой! Еще лучше будет сделать из лего тунца, чтобы повесить в Новом Клермонте, ведь дедушкино чучело убрали. Вот как. Жаль только, на этом глупом острове маловато конструктора для его утопических проектов.
— Почему ты не звонил и не писал после моего несчастного случая? — спрашиваю я. Не планировала поднимать эту тему. Слова сами слетели с языка.
— Ох, Кади.
Я чувствую себя глупо, но хочу знать.
— Может, вместо этого обсудим тунца из лего? — ноет Джонни.
— Я думала, что ты разозлился на меня из-за моих посланий. Где я писала о Гате.
— Нет-нет. — Он вытирает руки о футболку. — Я пропал, потому что… я придурок. Потому что я не обдумываю свои поступки, и я видел слишком много боевиков, и я вроде как их поклонник.
— Серьезно? Никогда бы не подумала.
— Это неоспоримый факт.
— Ты не злился?
— Я просто был глупым мальчишкой. Но не злым. Никогда. Прости меня, Каденс.
— Спасибо.
Он берет пригоршню лего и продолжает строить.
— Почему Гат исчез? Ты знаешь?
Джонни вздыхает:
— Еще один вопрос.
— Он сказал, что я не знаю его по-настоящему.
— Возможно, так и есть.
— Он не хочет обсуждать несчастный случай. Или то, что случилось с нами тем летом. Гат просто хочет, чтобы мы вели себя нормально, будто ничего не произошло.
Джонни выстраивает свои детали рядами: синие, белые, зеленые.
— Гат плохо поступил со своей девушкой, Ракель, начав отношения с тобой. Он знал, что это неправильно, и ненавидел себя за это.
— Ясно.
— Он не хотел быть подлецом. Он хочет быть хорошим. И в то лето он был действительно зол на всех и вся. И когда его не было рядом, а ты так в нем нуждалась, он возненавидел себя еще больше.
— Ты так считаешь?
— Это всего лишь догадки, — отвечает Джонни.
— Он с кем-то встречается?
— О, Кади. Он всего лишь пафосный придурок. Я люблю его, как брата, но ты слишком хороша для него. Найди себе милого вермонтского парня с мышцами, как у Дрейка Логгерхеда.
Затем он не выдерживает и смеется.
— Ты болван!
— С этим не поспоришь, — отвечает парень. — Но тебе нужно перестать быть такой нюней.
48
Отдаю: «Заколдованную жизнь» Дианы Уинн Джонс.
Это одна из историй серии «Крестоманси», которую мамочка читала мне с Гатом, когда нам было восемь. После этого я перечитывала ее несколько раз, но сомневаюсь, что это делал Гат.
