Б-11 - Рой Олег Юрьевич
– Интуиция? – предположил Макс. – Дела у нас действительно не самые веселые. Во-первых, этот неожиданный циклон…
– А во-вторых? – уточнил Волосатый.
– Мы потеряли вертолет, – сообщил Македонский. – Так что мы, в некотором роде, отрезаны от Большой земли.
– Стоп, – сказал Мишка. – Но ведь нас будут искать, когда узнают о крушении вертолета?
– Нет, – ответил Макс. – Договор с Олегом я заключал частным порядком. Никто не знает, куда мы полетели. И искать нас еще долго не будут.
– Но мы же можем вызвать помощь? – спросил Мишка, глядя на Игоря.
– Как буря уляжется, я связь восстановлю, – ответил тот.
– Миша, – спросил Макс, – я правильно понял? Ты решил прекратить участие в экспедиции?
– Нет, – ответил Мишка. – Я за девочек беспокоюсь.
– Пока им ничего не угрожает, – сказал Македонский, не глядя на Мишку – он был занят тем, что подкуривал одну из своих сигарилл.
– Пока? – переспросил Мишка.
– Я подумал, – кашлянул травивший окружающих своими папиросами Макарыч, – что сейчас самое время продолжить мой рассказ, раз уж девочки нас не слышат. Лучше расставить все точки над i сейчас, не так ли? Итак, вы ожидали найти здесь что-то вроде знаменитой Кольской сверхглубокой, и были крайне удивлены, когда увидели, насколько на нее все это не похоже. Отсюда открывается прекрасный вид на шурф – его ширина сорок два метра ровно – как-то мало похоже на сверхглубокую скважину, правда?
– Да, – выразил общую мысль Миша.
– Тем не менее, глубина этого шурфа сейчас больше, чем у Кольской сверхглубокой, – продолжил Макарыч. – Рискну предположить – примерно тринадцать километров.
– Откуда Вы знаете? – удивился Мишка.
– Это невозможно, – заявил Павел Петрович. – Во-первых, толщина материкового слоя здесь меньше, и одной из причин остановки работ на Кольской сверхглубокой было как раз то, что они достигли пограничного слоя с магмой…
Александр Филиппович фыркнул, Макарыч скорчил рожу (но этого никто, кроме Миши не заметил, судя по всему).
– …а, во-вторых – шахта такой глубины дала бы огромные отвалы породы, – продолжил профессор, – а я чего-то не вижу вокруг станции терриконов высотой с шестнадцатиэтажку… пробить тринадцатикилометровую скважину можно, это нам убедительно доказала Кольская сверхглубокая, и то – на последнем этапе у нее были проблемы. Но шахта глубиной в тринадцать километров… какое для этого нужно оборудование?
– Конус Верховцева, – тихо, но разборчиво сказал Макарыч. На Павла Петровича эта фраза произвела странный эффект – он побледнел, как полотно.
– Да, – подтвердил Макс, – прямо под нами находится огромная установка, похожая на многократно увеличенную бурильную головку. Эта громадная фреза в диаметре имеет сорок метров, в высоту – восемь; весит она около тысячи двухсот тонн, и постоянно медленно вращается, срезая пласты породы. Конечно, с плотной скальной массой машина справляется с трудом, но перед нами, как Вы сами изволили заметить, естественная вулканическая кальдера, запечатанная миллиарды лет назад пористым и мягким туфом. Машина крошит этот туф, измельчает его до буквально атомарного состояния, и полученную пыль разгоняет до огромны скоростей, передавая в своеобразный реактор. Когда Верховцева выпустили из психиатрической клиники…
Генка сдавлено икнул и покосился на огромную наполненную тьмой чашу шахты. Вероятно, начало рассказа Макарыча он пропустил мимо ушей.
– …это было в середине восьмидесятых, – продолжил Макарыч. – Самое начало Перестройки, когда многое пересмотрели. В советских психбольницах встречался интереснейший контингент – экстрасенсы, контактеры, изобретатели… А конкретно та, в которую угодил Слава, как раз специализировалась на «непризнанных гениях». И среди них много было ненормальных только с точки зрения господствующей идеологии. Или с точки зрения коллег по цеху, охотно сплавлявших конкурентов в желтый дом, чтобы под ногами не путались, как и в нашем случае. В общем, из клиники душевного здоровья Верховцев вышел окрыленным. Например, там он познакомился с физиком, сумевшим извлечь колоссальную энергию из обычного песка. Яков Ушинский разработал технологию обстрела микрочастицами кремния металлических пластин, в результате чего выделялась колоссальная энергия – установка размером с чемодан была мощнее, чем реактор вроде Чернобыльского! К сожалению, один из экспериментов окончился неудачей – огромный выброс энергии разрушил НИИ, где работал Ушинский, погибло множество людей, в том числе – жена изобретателя. Он сам получил ужасные ожоги, и полностью двинулся с катушек.
Но Слава… то есть, Верховцев сумел как-то получить информацию об устройстве установки от Ушинского. Его реактор был идеален для «конуса» – он работал на том, что добывал, превращая переработанную породу в топливо для себя. Скорость прохода была невелика, если работать со скалами, но Верховцеву знал, где нужно бурить…
У Славы была действительно безумная теория – о том, что наша Земля полая. Точнее, не совсем полая – внутри нее заключен другой мир, мир пламенных духов, как он говорил. Мир, в который давным-давно неведомая сила загнала древних хтонических богов, и запечатала там для надежности.
Павел Петрович презрительно фыркнул.
– Гениальность и безумие, как известно, гуляют рука об-руку… – заметил Макс.
– И, тем не менее, именно эта «безумная» теория помогла ему найти Чоккаперкальм, – перебил его Макарыч. – Вернее, не ему… не только ему. Не важно. Но то, что описано в древних легендах, внезапно, оказалось реальностью. Той самой реальностью, в которую кой-кого приятно ткнуть носом, да, Пал Петрович?
– Я не понимаю… – начал профессор.
– А Вы никогда ничего не понимали, товарищ рецензент, – не дал ему развить мысль Макарыч. – Вы даже своей выгоды оценить не могли. Мы же со Славой готовы были поделиться с Вами нашими лаврами! Мы бы даже признали Вас главным – но Вы…
– Лейбман? – прохрипел Кулешов.
– Ага, – криво улыбнулся Макарыч. – Не удивительно, что Вы меня не узнали: я был моложе… и полнее. Отчество мое Вы, конечно, не запомнили: я для Вас был просто Шурой, а Верховцев – просто Славой.
– Вы что, знаете друг друга? – спросил Волосатый, почесывая лысый затылок.
– Молодец, догадался, – кивнул Макарыч. – Профессор Кулешов был рецензентом нашей со Славой заявки на открытие. Мы ведь специально выбрали его – самый молодой академик, светило геологии и один из самых больших авторитетов в области строения Земли. Вот только наша со Славой теория подрезала крылья его собственным наработкам. Пал Петровичу нобелевка светила, хотя ему ее, в итоге, так и не дали, по не зависящим от нас причинам, а тут еще мы со своими исследованиями. Нет, формально он был прав – не придерешься, наши построения базировались на негодном материале: древние тексты, манускрипты, легенды, а еще – первый в мире геодезический расчет на ЭВМ, подтвердивший нашу правоту.
– Ничего он не подтверждал! – взвизгнул Кулешов. – И не подтверждает! Вы, как говорит современная молодежь, сову на глобус натянули!
– И где же сова? – иронично спросил Макарыч. – И где глобус? Не в этой ли шахте? – и он махнул рукой в сторону бездны, почти на краю которой они стояли.
– Я вижу только огромную дыру в земле, – ответил профессор. – Может быть, это кальдера, а может – часть тектонического разлома. Или, как правильно заметили, маар – очень древний, доисторический вулкан. Нет признаков вулканического выброса? А вы их искали? За три миллиарда лет и несколько оледенений от них и следа бы не осталось, даже сам вулканический конус мог стереться!
– То есть, ты не веришь, что перед нами – эреб кибаль? – спросил Макарыч.
– Нет, – твердо ответил Кулешов. – И не поверю, пока сам не увижу все то… да это у вас не исследование было! Это какая-то «Иллиада» с элементами «Махабхараты»! какие хтонические боги, какая «перевернутая земля»?
– Хорошо, – неожиданно-спокойно сказал Макарыч. – Тогда завтра я лично прослежу за тем, чтобы ты вместе с нами отправился туда, – и вновь рука Макарыча указала на пропасть. – И попробуй мне только выкручиваться, гад! Я тебе все припомню, и за себя, и за Славика, козлина!
