Мэг Гардинер - Гонки со смертью
— Хочу, чтобы она поделилась со мной воспоминаниями о былых несладких денечках в Чайна-Лейк, — сказала я.
Она покачала головой и картинно закатила глаза.
— Спрашиваешь, зачем?
— Да чего тут непонятного? Когда-то же тебе надо развеять туман своего гарнизонного детства.
— Ух ты, моя умница!
— Стервозина!
Она обняла меня и поцеловала в щеку.
— Счастливого пути!
Джесси остановил пикап у самого терминала.
— Ты, конечно же, знаешь, что́ твой отец скажет на все это. Он ведь велел тебе затаиться.
Я сгребла свои шмотки с заднего сиденья.
— Навестить мамулю — это и есть затаиться. Ну сам посуди — сначала я проторчу в аэропорту, где полно охраны, потом буду находиться в полете, а потом в доме, о котором знаете только вы с Никки.
— Я не смогу прикрыть тебя огнем, пока ты в Пало-Альто.
Я нагнулась, притянула его к себе за галстук и поцеловала.
— Твои боеприпасы как-нибудь подождут двадцать четыре часа. Я вернусь завтра утром.
Мимо цветущих клумб я поперлась с вещами к столу билетного контроля. Терминал Санта-Барбары меньше всего напоминал аэровокзал — скорее какую-то киношную гасиенду, где вновь прибывшие туристы должны были с первого же мгновения почувствовать, что попали в край вечной фиесты. Я предъявила документы и заплатила за полет. Это, конечно, меня порядком повеселило — как дочь работника авиакомпании, я всю жизнь летала по миру бесплатно. Мне вручили билет, и я пошла к металлодетектору.
Через полтора часа я уже была в воздухе и, прильнув к иллюминатору, любовалась с высоты мелькающими красотами Калифорнии. Но подготовленная спецагентом Хини ориентировка на Койота, крепко засевшая в моем мозгу, не давала покоя.
Койот, по предположению Хини, вел записи. Дневник. Заставлял себя его вести. Мне вспомнились Джекс и Тим. В моей депозитной ячейке хранились их записи и дневники за двадцать лет. В них подробно, а иногда даже мучительно подробно, описывались секретные операции, в которых им довелось участвовать, — вся их «мокрая» работа, выражаясь их же жаргонным языком.
До сих пор мне не приходило в голову, что любой из них может оказаться Койотом. Зато я сразу почему-то решила, что они получили задание убрать Койота. Якобы их хозяева из ЦРУ или откуда там еще поручили им физически устранить этого киллера. А если так, то они могли использовать меня как наживку, чтобы выманить Койота из его укрытия. Заставляя меня надавить на полицейских и федералов, Джекс и Тим могли вспугнуть убийцу, вынудить его сделать ошибку и, таким образом, поймать. При одной только мысли об этом лоб мой покрылся испариной.
Сорок минут спустя наш самолет, прошмыгнув над Кремниевой долиной, опустился на посадочную полосу Сан-Хосе. Местный экспресс, курсировавший по Сто первому шоссе, помчал меня к матери.
Подъезжая к Пало-Альто, я почувствовала себя дома. Я училась на юриста неподалеку отсюда и жила в студенческом городке, чьи мощеные дворики и красные черепичные крыши до сих пор стояли у меня перед глазами. Мне моментально вспомнились сокурсники и преподаватели, и я почувствовала себя если не моложе, то значительнее и счастливее.
А потом, через четыре года, послушавшись отца, я забросила юридическую практику, чтобы стать журналистом и писателем. Как сейчас, слышу его голос: «Доченька, ты рискуешь на всю жизнь остаться в долгу перед собой».
Но он понимал, почему я сделала это. В те черные дни, когда Джесси лежал при смерти, я поняла, что второй раз свой шанс упускать нельзя. Поэтому, едва он вышел из критического состояния, я ушла с прежней работы.
Моя мать жила в красивом доме причудливого испанского стиля, где над головой вечно шелестела дубовая листва. Маршрутка остановилась прямо перед ним. Дом этот находился всего в четырех милях от того места, где выросла мать, хотя стоил раз в двадцать дороже бабушкиного и дедушкиного жилья. Мать купила его, когда получила работу в Сан-Франциско, выгодно и своевременно вложив в акции то, что досталось ей после развода. Но тогда она была стюардессой и твердо знала лишь одну истину — кто высоко взлетает, тот низко падает. Энджи Делани оказалась мудрой женщиной. Так появился домик в Пало-Альто, чья стоимость теперь обозначалась семизначной цифрой.
Сейчас, в три с небольшим пополудни, она, конечно же, была на работе — в тридцати милях отсюда, в районе аэропорта Сан-Франциско. Я первым делом прошла в дом, а потом пристроилась в тенечке возле бассейна. Там, в уютном шезлонге, я соображала, как получше устроить ей засаду. В сущности, все было просто — обнимемся, посмеемся, поедим, а потом я огорошу ее вопросами про Чайна-Лейк и «Южную звезду». Главное, застукать ее врасплох, не дать времени сочинить какую-нибудь «отмазку». Так я размышляла, задрав ноги кверху и слушая пение птичек.
— Эв! Детка!
Я недоуменно заморгала. Надо мною стояла мать, раскрыв мне навстречу объятия и радостно улыбаясь.
— Мама!
Она рассмеялась и подняла меня с шезлонга.
— Бог ты мой, не верю своим глазам!
Черт! Это сколько же времени я спала? Я посмотрела на часы — девяносто минут — и обняла ее, уловив легкий аромат духов.
— Выглядишь просто замечательно, — сказала я.
Гладя меня по волосам, она улыбалась, словно горшок с золотыми монетами только что упал к ней на задний двор.
— Ишь ты, какую спецоперацию придумала — нагрянуть ко мне как снег на голову!
В свои пятьдесят семь мать по-прежнему выглядела аккуратной, подтянутой, загорелой. Золотистый приталенный костюмчик не прикрывал коленей. Туфли на высоких каблуках она скинула и держала в одной руке. Волосы были выстрижены под игольчатый шарик цвета серебра с кока-колой.
— И какие же тайны ты собралась из меня выудить? Что тебя интересует? Закрытые проекты? Секретное оружие? А кушать что будешь? Бутерброды? А то у меня и суп есть.
— «Южная звезда», — сказала я.
— Да, детка, знаю. Давай-ка пройдем в дом.
Она взяла меня за руку и потащила на кухню. Там у нее был прямо-таки настоящий фотоцентр. Холодильник пестрел снимками моего брата Брайана, его — Люка и моими собственными. Стены и вовсе выглядели яркой мозаикой благодаря целой коллекции туристических открыток, привезенных за тридцать лет со всех континентов. Аляска, Рим, Кейптаун, Большой Каньон. Она усадила меня за обеденный стол и открыла холодильник.
— Ну так что, ты довольна? Убедилась, что Фила здесь нет?
— Кажется, да. — Больше всего, конечно, я была довольна тем, что она произнесла его имя без раздражения. Это означало, что в данный момент они оба настроены на одну волну.
— Ну, а как там твой мужчина? — спросила мать.
— Шлет тебе теплый привет.
— Брайану он показался худоватым. Ты хоть кормишь его? Радуешь своей стряпней?
Она достала из холодильника стеклянный графин и наполнила два стакана холодным чаем. Я чувствовала себя как не в меру резвый младенец, раньше времени выбравшийся из колыбельки.
— У него все в порядке. У нас вообще все в порядке. Можешь не сомневаться.
— Да нет, я просто так спросила, хотела проверить, — улыбнулась она. — И он что же, пока еще торчит в…
— Инвалидной коляске? Да. Ты же знаешь, мама, как я люблю таких мужчин — высоких, темноволосых и парализованных.
Она залпом выпила свой чай и встряхнула ледяные кубики в стакане.
— Тьфу ты! Я же совсем о другом тебя спрашивала. Я имела в виду, торчит в районе западного побережья?
Я почувствовала, как жар начал подниматься от шеи к лицу. Мать достала из холодильника апельсиновый сок в картонной упаковке, налила в стакан и придвинула мне вместе с тремя таблетками.
— А это еще что? — спросила я.
— Витамин «С» с тайленолом. По-моему, ты заболеваешь. Ты же всегда соплями маешься, когда тебе нездоровится.
У меня не нашлось сил высунуть язык и показать ей, что я здорова. А очень хотелось — хотя бы потому, что она вмиг раскусила меня с этой моей «засадой», казавшейся мне плевым делом.
— Нет, мама, извини. Спасибо.
Она пощупала мне лоб тыльной стороной ладони. От этого прохладного прикосновения я почувствовала себя беспечной пятилетней девочкой, надежно укрытой под маминым крылышком.
— Нет, жара у тебя нет, и все же… — Она показала на сок, призывая меня выпить.
Я проглотила пилюли.
— Вообще-то я и вправду чувствую себя разбитой. Устала, и голова трещит страшно.
— Переутомление?
— Переутомление?! Да это еще мягко сказано!
Отвернувшись к раковине, она спросила:
— Так, может, из-за этого переутомления ты вытолкала из дома свою кузину, шипя и бросаясь на нее как кобра?
Я прикрыла ладонью глаза.
— Я объявляю ей бойкот и к себе больше вообще не пущу!
— Нет, дочка, нельзя, — обернулась мать. — А то как же мы тогда будем узнавать все семейные сплетни?
