Мэг Гардинер - Гонки со смертью
Ветерок обдувал лицо, трепал волосы. Устроенный Хини церковный утренник на свежем воздухе не внушал мне радости. Его безмятежность только нагоняла тревогу.
— Его цель не просто убить, но и причинить перед этим как можно больше боли и нагнать максимум ужаса. Сексуальная составляющая нападения на миссис Колфэкс как раз указывает на…
— Дэн! — Томми, оборвав его на полуслове, пристально смотрел на него.
У меня начало покалывать ладони.
— Сексуальная составляющая?..
Томми послал Хини еще один выразительный взгляд, в котором отчетливо читалось: «Заткнись!»
В глотке у меня словно застрял кол.
— Так он надругался над ней?
Томми положил руку мне на плечо. Хини приумолк. А я хотела слушать и не могла.
— Но почему он выбрал двух женщин именно из нашего класса?
— Серийные убийцы подпитывают себя охотничьим азартом. И если не могут найти жертву в каком-то другом месте, возвращаются туда, где им сопутствовал успех. Это подогревает их запал.
Томми провел ладонью по волосам.
— Он мог ошиваться где-то поблизости, когда Сиси нашла мертвую Келли. Возможно, тогда-то и положил на нее глаз.
Из-за сухости в горле я едва ворочала языком.
— А я думала, такие убийцы выбирают себе жертв наугад.
— Существует специальная наука — виктимология, — пояснил Хини. — Что-то всегда влечет убийцу к жертве. Он ищет нечто конкретное — брюнеток, подростков, автостопщиков, проституток.
— А еще похожие жертвы были?
Мне ответил Томми:
— Да, было нечто подобное близ Сиэтла в прошлом году. В Уидби-Айленд. Женщина по имени Карла Дайаринг. Там имелись схожие моменты.
— Индивидуальный почерк, — пояснил Хини. — Такое же кровавое месиво. Как будто когтями ее драли.
— Боже!..
Глаза мои затуманились. Я догадалась, что Хини основывал свои выводы на неизвестных мне фактах. Непосредственный осмотр места преступления, результаты вскрытия, зверства и истязания, которым подверглась Келли.
Боже мой! Это, видимо, и была сексуальная составляющая!
— Этот убийца ведет себя нетипично, не так ли? — спросила я.
— Койот полностью вписывается в так называемый маниакальный профиль, — сказал Хини.
Ветер ерошил волосы у меня на затылке.
— Что это означает?
— Одинокий, эмоционально сдержанный тип. Активен по ночам, склонен к ведению записей, дневников. — Увлекшись объяснениями, он подался вперед. — Этот конкретный человек гораздо опаснее большинства серийных убийц.
— Гораздо опаснее?! — Меня буквально передернуло от этих слов. — То есть как это?
— Большинство серийных убийц выбирают себе только тех жертв, с которыми могут справиться, и таким образом долгое время ухитряются не попадаться. А вот маньяки представляют себе убийство как некую задачу, что-то вроде сверхмиссии. Они готовы пойти на что угодно, лишь бы осуществить эту миссию, — даже умереть.
Я успокоила дыхание, прежде чем поинтересоваться:
— А вы отследили кодовое имя Койота? Оно имеет отношение к проекту «Южная звезда»?
— Это я не готов комментировать.
— Мой источник просил меня передать информацию аккуратно, чтобы вы могли обойти все углы, касающиеся государственных спецслужб. Вы обошли эти углы?
Памятуя об извечном соперничестве ФБР со спецслужбами, я надеялась, что Хини почтет за удовольствие поймать их на таком промахе.
— Не совсем, — ответил он. — «Койот» — имя расхожее. Оно бьет в самую точку и полностью отражает суть независимо от того, является ли кодовым и выдано ли какому-то секретному оперативнику закрытой службой или нет. Койоты — одинокие ночные охотники. Каждую ночь они выбираются за добычей, и в этом ничем не отличаются от простых серийных убийц.
Его манера держаться ничуть не изменилась, но в глазах уже не было прежней безмятежности. Теперь в них читалось нарочитое спокойствие человека, заглянувшего в преисподнюю и услышавшего доносящийся оттуда вой.
В разговор снова вступил Томми:
— А ты не знаешь, почему этот твой источник обратился именно к тебе? Если, конечно, не учитывать, что ты журналист.
— Я из Чайна-Лейк. Жертвы были моими одноклассницами.
— Нет, это вряд ли. А вот «Южная звезда»… Твой отец, случайно, не работал над ним?
Я вдруг поняла, что и впрямь чувствую себя ужасно. Ныло и болело все — голова, руки, ноги и живот.
— Отец работал в морской авиации, занимался безопасностью полетов. Мой источник утверждает, что «Южная звезда» не имела отношения к военно-морскому флоту, а стало быть, и отец не мог в этом участвовать.
Мне никто не ответил.
— Вы считаете, что мой отец был цэрэушником, — сказала я. — Так вот, он им не был. А если бы и был, я бы об этом не узнала. И вы тоже.
Томми зажал в руке горстку соленых палочек.
— Эван, а не твой ли отец является этим источником?
Правильно. За этим они сюда и приехали. Встали до зари и отмахали ни много ни мало сотню миль.
— Нет, Томми. — Я смотрела на него в упор. — Не он.
Уж не знаю, прочел ли он это в моих глазах или уловил в интонации, но, кажется, поверил. По движению его плеч я поняла, что он испытал облегчение.
— В таком случае не мог бы твой отец оказать нам содействие в расследовании, предоставив полезную информацию? Как ты думаешь?
— Поверь мне, я уже спрашивала, и он уже ищет.
— Отлично. Нам нужна любая, пусть даже самая малая, помощь. Потому что Койот еще не успокоился и будет убивать снова.
Через полторы минуты после их ухода я уже звонила отцу. Он не снимал трубку. Тогда я оставила сообщение с просьбой перезвонить.
Я намерена была услышать от него, что́ за всем этим стоит, но ждать, когда он объявится, не могла. Я сверилась со своим календарем. В пятницу мне предстояло оспаривать в суде запрос против «Санчес и Маркс», фирмы Джесси. Остальные дни недели имели вполне гибкий график. Я позвонила Джесси и предупредила, что не буду ночевать у него сегодня.
— Дай мне сорок пять минут, и я отвезу тебя в аэропорт, — сказал он.
Все еще мучаясь головной болью, я приняла две таблетки тайленола, покидала в сумку кое-какое бельишко, зубную щетку, ключи и ноутбук, после чего побежала через лужайку к дому Никки Винсент и постучалась в кухонную дверь.
Она вышла ко мне с телефонной трубкой, зажатой между ухом и плечом. На боку у нее, прижатая маминой рукой, висела маленькая Тиа. Я проследовала за подругой в дом.
— Передай ему, что подсветка получилась отличная, — сказала Никки в трубку.
Кухонный стол был заляпан пластилином. Им же были перепачканы малышкины пальчики и даже волосы Никки. На плите булькало что-то соблазнительно-ароматное. Никки посадила дочку на табурет.
— Вино — да, а о водке пусть даже не мечтает!
Судя по всему, она разговаривала со своей помощницей. Никки заправляла картинной галереей, но пару дней в неделю по утрам оставалась дома. Взяв кухонное полотенце, она вытерла девочке руки и лицо, потом подняла вверх палец, давая мне понять, что скоро освободится.
В колледже мы с Никки жили в одной комнате в общаге, и наше нынешнее соседство было мне частенько на руку. Миниатюрная, знойная афроамериканочка, Никки и сегодня была одета в своем обычном духе — груды серебра поверх обычной волейбольной майки. Браслеты ее позвякивали, когда она вытирала малышке личико. Тиа заелозила на табурете, и Никки, не удержав подбородком телефон, уронила его на пол.
— Извини! — успела крикнуть она в последнюю секунду.
Я взяла полотенце и вытерла до конца пальчики малышке. Полуторагодовалая Тиа была очаровательна — веселая, забавная, крепенькая девочка. Всякий раз, попадая в этот домашний хаос, я испытывала умильное чувство душевной расслабленности и умиротворенности.
Никки наконец повесила трубку.
— Извини, у нас опять новая выставка. А художник попался на редкость темпераментный. Ладно, а у тебя что стряслось?
— Нужно срочно сгонять в одно место. Вернусь завтра утром. Запрешь дверь за моими строителями, ладно? Да, и еще сигнализацию надо будет включить.
— Нет проблем. Сделаю.
— А если заявится моя кузина Тейлор, гони ее садовыми граблями.
— С удовольствием. А куда ты, кстати, уезжаешь?
— В Пало-Альто. — Я взъерошила малышкины волосенки. — Хочу нагрянуть к мамуле неожиданно.
— Да ты вроде никогда так не делала.
Я и впрямь со времен учебы в колледже отучила себя заваливаться без предупреждения к матери — после того, как однажды прямо с порога услышала ее жуткие вопли в спальне: «Фил, ты собака!»
— Хочу, чтобы она поделилась со мной воспоминаниями о былых несладких денечках в Чайна-Лейк, — сказала я.
Она покачала головой и картинно закатила глаза.
— Спрашиваешь, зачем?
— Да чего тут непонятного? Когда-то же тебе надо развеять туман своего гарнизонного детства.
