Елена Корджева - Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая
За два года отсутствия Петерису тоже выпало немало. Он умудрился попасть не только в Филадельфию. Там пришлось поработать докером, чтобы выжить. А потом его взяли на судно, отплывающее в Англию. Как оттуда он добирался до Франции и как умудрился пройти пешком всю разорённую войной Европу – это была отдельная история, которую Петерис не спешил рассказывать. Густе же он сразу сказал:
– Прости, золовка, денег я не привёз. Но про долг помню, непременно отработаю.
Знал бы он, что кроме денег взял у неё ещё и дочь! Но говорить об этом Густа не стала.
Да и что тут можно сказать? Пусть уж всё идёт, как идёт.
17
Январь 1942 года начался совсем неспокойно.
Это ожидание опасности доносилось даже до отдалённого, спрятавшегося в лесу одинокого хутора и тревожило его обитателей.
Было отчего тревожиться. Ходили слухи, что в лесах скрываются какие-то «защитники», которые вроде бы нападают на немецкие патрули. И слухи были, судя по всему, небеспочвенными. Что-то где-то происходило. Иначе с чего бы комендатура усилила охрану, с чего бы в городе введён комендантский час? Да и с чего бы вдруг в зимней ночи звучать выстрелам? Ни один охотник не выйдет на зверя в ночи. Не на зверя охотились ночные стрелки, их выстрелы предназначались другим мишеням.
После Рождества комендатура объявила набор в военизированную трудовую службу. Набирали вроде бы на работу. Но записавшихся вооружали и отправляли охотиться на тех самых «защитников». Выстрелы в лесу звучали чаще и чаще.
Нужно было подумать о безопасности.
Густа, запахнув полушубок и засунув ноги в большие серые валенки, вышла в сарай, где с утра уже махал топором Петерис.
За свою не слишком долгую жизнь она привыкла полагаться только на себя. Но одной ей в этот раз не справиться. Придётся довериться свояку. Вон какой здоровый мужик и не только топором махать горазд. Хоть он и не слишком вдавался в рассказы, но Густа представляла себе, через что пришлось пройти одинокому путнику по дороге домой. Наверняка приходилось защищаться не на жизнь, а на смерть. Да и потёртый парабеллум в кармане она тоже углядела. Именно поэтому и начался этот разговор.
– Послушай, свояк, поговорить надо.
И она рассказала, опустив ненужные подробности, через что пришлось пройти семье. О многом было не сказано, но и оставшегося оказалось достаточно, чтобы желваки на длинном лице мужчины заходили ходуном. Помолчав, он вдруг вогнал топор в подвернувшееся полено с такой силой, что оно буквально разлетелось на части. Помолчав и переведя дух, он сплюнул длинным тягучим плевком прямо в дверь сарая.
– Так вот оно что! Марта не сказала…
– А ты Марту не вини. Нелегко такое вспоминать. Лучше думай, как защитить семью.
Да, защищать семью было надо.
А за разговором должно было последовать дело.
Добывать оружие решили прямо в городе. А чего искать, когда вот они, бандиты, вооружённые, прямо по улицам ходят. Никого из домашних заговорщики посвящать в свои планы не стали. А зачем? Только напугаются, да отговаривать начнут. Всё произошло просто. Февраль – месяц метельный. Вот под завывание февральской вьюги вечером из дому куда-то пропала Густа. Вышла вроде на минуточку и не вернулась. А когда мама забеспокоилась, Петерис вызвался пойти поискать:
– А вы ложитесь, поздно уже, нечего полуночничать.
И, потеплее одевшись, вышел, плотно прикрыв дверь в сенях.
И только потом, перед самым сном, когда Гиртс спросил: «А зачем он с собой пистолет взял?», – семья забеспокоилась. Папа вышел во двор, по которому северный пронизывающий ветер гонял снежные вихри, не оставляя ни одного следа. Искать этих двоих было бесполезно. Пришлось, покряхтев и покрутив с досады седой головой, вернуться в дом.
– И впрямь, нечего тут по окнам висеть, ложитесь уже, – прикрикнул он на домашних. – И лампу гасите.
Папа многое понимал без слов.
К полуночи, насквозь продрогшие, они вернулись. Отряхнули в сенях снег и скорей, бегом – прямо к тёплой печке. Прижались оба, ловя всем телом тепло от горячих кирпичей. Мама было подхватилась, мол, протопить, да горячего попить. Но папа, тоже проснувшийся, а может, и не засыпавший, остановил:
– Тихо, Вия, тихо. Все спят, не шуми. И топить ничего не надо. А кто не спит, скоро уснёт. Не шуми.
И мама, как всегда, послушалась мужа, притихла.
Отогревшись, Петерис вновь вернулся в сени, принёс сумку, тяжёлую, пахнущую мокрым железом. Лампу не зажигали, не разговаривали, даже ни одна половица не скрипела под шагами. Тихо понесли сумку к Густе и чем-то долго шуршали и позвякивали в темноте. А за окном по-прежнему завывала метель, заметая лес, и дороги, и хутор…
Утром Густа проспала. Когда она открыла глаза, за окном уже было совсем светло. Дом там, за дверью, жил своей обычной, привычной жизнью, а она, Густа, лежала в кровати, и ей было очень тепло. Потихоньку выпростав руку из-под одеяла, она обнаружила, что кто-то, наверное, мама, накрыла её вторым одеялом. «Вот отчего так тепло», – подумала Густа и снова провалилась в пушистый мягкий сон.
Окончательно проснулась она только к обеду, уж больно тяжёлой выдалась ночь. Ещё бы! Мало того, что пришлось сначала ждать Петериса, а потом прошагать в метель едва не десять километров, так ещё нужно было ждать, а потом, пересилив страх, выйти и идти по улице, медленно, притворившись дешёвой девкой, припозднившейся в ожидании. Не вздрагивать, не убегать, не кричать, а сдержать себя, смирить и скрутить так, что сердце начинает бухать в ушах, как набат, а нужно продолжать держать на лице улыбку и заглядывать в глаза. Хорошо, что Петерис не подвёл. Как он вовремя успел! Густа не видела, как это случилось: когда этот пахнущий перегаром здоровяк её облапил, она закрыла глаза. И только почувствовала, как он внезапно обмяк и начал заваливаться куда-то вбок. Какое счастье, что у неё сильные руки и широкая кость, она сумела не дать ему упасть, а прислонила к стене, так что любому прохожему, если кого и занесла бы нелёгкая в этот поздний час на метельную улицу, показалось бы, что двое стоят, милуются. Так они и стояли, пока Петерис занимался дружком этого бугая. А потом уже положили двоих рядком, словно те спьяну завалились в сугроб.
Зато теперь у них есть, чем постоять за себя: в шкафу – целый арсенал, готовый к делу: две винтовки, два маузера, и по паре пригоршней патронов к ним. У Петериса-то парабеллум есть, а вот патронов – меньше обоймы. А что перемёрзла и тело болит – ничего, «Я же Брунгильда – воительница», вспомнила детскую игру Густа и улыбнулась. Уж что воительница, то воительница – с таким количеством оружия и не поспоришь.
Уж и обед прошёл, когда она с трудом выбралась из постели.
Марта, возившаяся по хозяйству, зыркнула волком исподлобья. «Должно быть, ревнует», – догадалась Густа. И это тоже нужно было исправить. Петериса видно не было, но со двора раздавался стук топора. Как видно, он ушёл от разговоров, предоставив Густе улаживать семейные дела.
Пришлось рассказать правду. Папа с мамой, тоже тихонечко подсевшие к столу, внимательно слушали про ночные похождения. Гиртс, игравший с Эмилией, хоть и делал вид, что взрослые дела его не интересуют, однако навострил уши так, что не заметить этого было невозможно. И Густа рассказала – достаточно, чтобы домашние знали, что в доме есть чем защититься на крайний случай. Когда она замолчала, Марта, полная раскаяния, бросилась на шею сестре:
– Прости меня, прости! Ты столько для нас делаешь, никогда я с тобой не расплачусь за это!
Глядя на неё, разрыдалась и Эмилия, и даже Гиртс подозрительно зашмыгал носом.
Спас положение, как всегда, папа:
– Да ты ела ли, дочка? Небось со вчерашнего дня крошки во рту не было. Что же вы тут сырость разводите, разговоры разговариваете, а человек голодный сидит!
Мама, охнув, подхватилась и кинулась поскорее собирать обед для младшей своей, такой непокорной и отважной дочки.
Чем закончилась история для тех двоих, что остались в сугробе, никто на хуторе так никогда и не узнал.
Зато к весне пользоваться оружием умел каждый. Ну разве что, кроме маленькой Эмилии. Даже Гиртсу было позволено пострелять. После того, что пришлось пережить этому худенькому, с выпирающими ключицами мальчику, он заслуживал того, чтобы научиться постоять за себя. И уж с тем, чтобы нажать на курок, он точно бы справился. Каждый знал, как зарядить обойму, как снять с предохранителя. А главное, каждый знал, где лежит оружие. Ни за что на свете не желала Густа вновь оказаться в положении беззащитной жертвы, как это уже было однажды.
Но пока никто не покушался на хутор, и семья продолжала жить обычной сельской жизнью.
18
Будни шли и шли долгой нескончаемой чередой.
Весной новая власть объявила, что будет закупать у крестьян продукты. Список и цены были напечатаны и висели на доске возле комендатуры. Радио тоже говорило о закупках. И едва стаял снег, как папа с Петерисом поставили дополнительную большую пристройку к хлеву, где вскоре завизжало целое стадо из восьми поросят.
