Эллен Датлоу - Лучшие страхи года
Когда его расчистили, я уже два года как ходил в среднюю школу. Огромные старые деревья, которые когда-то росли на лужайке перед домом, и одичавшие без ухода яблони на заднем дворе были вырублены под корень, а их пни выкорчеваны из земли.
Исчезло все: тонкие молоденькие деревца; кусты, где бесконечными летними вечерами мы сидели в засаде, играя в войну, дожидались, пока мимо не пройдет кто-нибудь из малышей, и с воплями набрасывались на бедолагу; половина лестничного пролета, ведущего в никуда; мраморный пол с растущим в трещинах мхом.
На их месте вырыли с полудюжины котлованов и начали строить дома. У нас отняли место для игр, но мы уже выросли из детских шалостей. Зато тем летом у нас появились новые убежища в недостроенных зданиях.
Мы с Марком в то время ездили в разные школы и почти не общались. Учились мы из рук вон плохо, и на каникулах нам обоим пришлось ходить на летние курсы, чтоб подтянуть успеваемость, там-то мы и встретились снова. По ночам мы и еще двое парней стали собираться в недостроенном доме, приносили с собой пиво и сигареты и часами трепались за жизнь.
Вот так мы и сидели вчетвером на голых половицах в свете луны и уличных фонарей. Как вдруг нам в глаза ударил свет фонарика, и кто-то крикнул:
— Руки за голову! Встать лицом к стене!
В первое мгновение я подумал, что это копы и они оставят нас в покое, как только узнают Марка. Но оказалось, это кое-кто похуже: братья Каллены и пара их приятелей. Я увидел, как блеснуло лезвие ножа.
Мы были испуганными сопляками, способными разве что языками молоть. А нашими противниками были настоящие психопаты, воспитанные такими же родителями-психами. Парнишка по имени Джонни Китти стоял ближе всех к двери. Тедди, младший из Калленов, но более крепкий и злой, завернул Джонни на голову футболку, дважды ударил его в живот и обчистил карманы.
Ларри, старший, более умный и поэтому более опасный, держал в руках нож и смотрел прямо на Марка.
— Эй, вы гляньте, кого мы поймали, — без выражения произнес он. — Руки за голову, пидор. Сейчас будем развлекаться.
Марк Бэннон долго глядел на него, приоткрыв рот. А потом его глаза вспыхнули, и он улыбнулся, как будто увидел что-то очень забавное.
И тут мне на голову завернули майку. Кто-то сорвал с запястья часы. А потом я услышал все такой же безжизненный голос Ларри:
— Это нехорошо. А ну, отдайте им их вещи. Мы уходим.
Меня отпустили, я одернул футболку.
— Что за бред ты несешь? — спросил Тедди.
— Тебе вмазать, чтоб уши прочистились? — вопросом на вопрос ответил Ларри. — Беги отсюда, пока я пинка для ускорения не дал.
И они исчезли так же мгновенно, как появились, хотя я слышал, как с улицы донесся возмущенный голос Тедди:
— Ты чё, зассал, придурок?
Ответа Ларри я уже не разобрал.
Мы рассовали по карманам свои вещи. Всем сразу же захотелось разбежаться по домам. И только я один понимал, что всех нас спас Марк. Но когда я поднял на него глаза, его взгляд был бессмысленным. Мы вышли на улицу и остановились на тротуаре.
— Мне нужно домой, — прошептал он с видом потерявшегося ребенка. — Мой ангел ушел.
Было где-то около полуночи, и мне давно уже следовало быть дома, но я пошел провожать Марка. Мы миновали шумную и сияющую вывесками баров площадь Кодман-сквер и свернули на тихую безлюдную улицу. Мне хотелось заговорить с Марком, но он покачал головой. Казалось, он с трудом волочит ноги, и мне пришлось его поддерживать.
Когда мы подошли к его дому, внутри горел свет, а на дорожке стояли чьи-то машины.
— Придется лезть в окно, — пробормотал Марк, и мы отправились обходить дом.
Когда он начал взбираться на дерево, у него соскользнула нога, и я подумал, что зря он это делает. Но он полез вверх, я за ним.
И тут сук с громким треском надломился, Марк рухнул вниз, сшибая ветки, а я съехал вниз по стволу. Поднялась суматоха, но я не ушел до тех пор, пока к Марку не сбежалась вся его семья вместе с губернатором штата, а он лежал на земле и истерически хохотал.
Мне здорово влетело от родителей. Но на следующий день я все же сумел вырваться из дома и проведать Марка. По пути к дому Бэннонов я увидел идущего навстречу Ларри Каллена. Заметив меня, он перешел на другую сторону улицы.
Марк лежал в постели с рукой в гипсе и забинтованной ногой. Его глаза горели, а на лице сияла та безумная улыбка, с которой он смотрел на Ларри. Мы оба знали, что произошло, но у нас попросту не хватило бы слов, чтобы кому-нибудь об этом рассказать. После этого мы с Марком стали избегать друг друга.
Потом наша семья переехала, и я с тех пор старался о Бэннонах не вспоминать. Так что для меня стало полной неожиданностью, когда через несколько лет Марк сам захотел со мной поговорить — я узнал об этом от мамы, вернувшись домой на Рождество.
— Мне звонила Мария Бэннон и спрашивала о тебе. Ты знаешь, я слышала, Марк по плохой дорожке пошел. Говорят, что Майк Бэннон переживал из-за этого гораздо сильнее, чем из-за потери губернаторского кресла.
Отец оторвал взгляд от газеты и сказал:
— Бэннон сильно сдал. Во время избирательной кампании он выглядел как лунатик. А ведь вначале все ставили на него.
Я решил навестить Марка исключительно из любопытства. Мои родители в то время жили в пригороде, а я — в Нью-Йорке. Но Бэнноны остались там же, на Мелвилл-авеню.
Миссис Бэннон встретила меня улыбкой, но при этом она выглядела такой несчастной, что я готов был сделать для нее все что угодно.
А когда я увидел Марка, он сказал мне:
— Мой ангел ушел и больше не возвращается.
Я вспомнил испуганного, потерянного ребенка, которого вел домой в ту ночь. И понял, что я единственный человек, кроме разве что его матери, которому он может об этом сказать.
Впоследствии я навещал его еще несколько раз, когда приезжал к родителям. Большую часть времени он был совершенно обдолбанным или в стельку пьяным и без своего ангела выглядел так, будто ему сделали лоботомию. Иногда мы просто сидели с ним рядом и смотрели телевизор, как в детстве.
Он рассказал мне, как его носило по странным и пугающим местам в разных концах света.
— Мне кажется, что это был не ангел. Вернее, не добрый ангел.
Врачи пичкали его успокоительным. Иногда он говорил так неразборчиво, что я почти его не понимал.
Майк Бэннон состоял во множестве комитетов и комиссий и был совладельцем юридической фирмы. Но он много времени проводил дома, в своем кабинете, и у Бэннонов всегда стояла мертвая тишина. Однажды, когда я уходил, он окликнул меня, предложил присесть и выпить.
Он спросил, как идут дела у его сына. Я сказал, нормально. Мы оба знали, что это не так. Лицо Бэннона выглядело постаревшим и осунувшимся.
Он посмотрел на меня, и на мгновение его глаза вспыхнули.
— Многим из нас Господь дает определенные… способности. Мы настолько к ним привыкаем, что начинаем пользоваться ими инстинктивно. Мы совершаем нужные поступки в нужное время, и это происходит так естественно, что нам кажется, будто кто-то сделал это за нас. У Марка множество проблем, но в его жизни бывали такие моменты. Мне рассказывали, что когда-то в детстве вы с ним спасли ребенка на льду, потому что Марк действовал очень быстро. Теперь он утратил эту способность. Она погасла, как лампочка.
Мне казалось, что Майк Бэннон пытается найти объяснение для самого себя, и я не знал, как ему в этом помочь.
Марк умер от передозировки, а может, покончил с собой, и меня попросили выступить на поминальной службе. Через несколько лет после этого умер и Майк Бэннон. Кто-то сказал на его поминках:
— У него было звериное чутье. А когда он в свои лучшие годы перетягивал на свою сторону большинство в нижней палате, это выглядело как бег гепарда, полет орла…
— …бросок гремучей змеи, — добавил мой отец.
8.Через пару дней после встречи с Лесом Элиотом я вылетел в Квебек. Из-за небольшого инцидента на границе между США и Канадой были задержаны рейсы и в аэропорту Ньюарк, и в аэропорту имени Жана Лесажа.
Время ожидания я провел, вспоминая о том, как отправился на поиски в первый раз. Вскоре после смерти мужа миссис Бэннон попросила меня найти ангела Марка.
Благодаря рассказам Марка и паре подсказок, которые мне смогла дать его мать, я сумел выследить некоего Фрэнка Парнелли, и он довел меня до третьего этажа старого дома на Вашингтонских Холмах.
Я постучал в дверь, кто-то посмотрел в глазок, и женский голос спросил:
— Кто там?
— Я ищу Руфь Вега.
— Ее здесь нет.
— Тогда мне нужен Марк Бэннон.
— Кто?
— Или Фрэнк Парнелли.
В глазок снова посмотрели. Потом зашептались.
— Мы же знали, что этот человек придет, — произнес кто-то внутри, и дверь открылась.
В квартире были статуи, картины и безумное количество книг, а еще черно-белая фотография Льва Троцкого, кубок женского боулинг-клуба и многотомник «Теории и практики детского психоанализа» Анны Фрейд.
