Эллен Датлоу - Лучшие страхи года
— Следующие несколько лет я как белка в колесе крутился, — продолжил папаша Фрэнк. — Мы сошлись с Красной Руфью, и она задавала жару нам обоим. Втянула нас в политические разборки в Латинской Америке: Гондурас, Никарагуа, мне до сих пор нельзя об этом говорить. Мы были там втроем: Руфь, я и Бэннон. Потом она устала от нас, я устал от Марка Бэннона в моих мозгах, а он устал от меня. Вот так все и закончилось.
Он оперся локтями о барную стойку и прикрыл глаза рукой.
— А что случилось-то? Мать снова хочет его найти? Я видел ее в тот первый раз, когда она отправила тебя его искать. Шикарная тетка.
— Что-то вроде этого, — ответил я. — А в последнее время никто у тебя про Марка Бэннона не спрашивал?
— Пару недель назад какой-то хмырь заглядывал сюда и задавал вопросы. Сказал, что вроде как колонку новостей в Сети ведет. Пол Ревир, что ли, его звали? Вроде бы так. Делал вил, будто что-то знает. Но я и более умных обламывал.
— А больше никто не интересовался?
Он покачал головой.
— Не хочешь ничего передать Марку, если я его увижу?
Не убирая ладонь от глаз, папаша Фрэнк поднял вторую руку, поднес к губам стакан и залпом выпил.
— Скажи ему, что с тех пор прошло больше тридцати лет и что я радовался, когда он ушел, но все это время после его ухода я чувствую себя пустым внутри.
5.Когда на Саут-Виллидж опускается вечер, на улицах появляются зазывалы. Они стоят по обеим сторонам перекрестков с рекламными листками в руках и твердят заученные фразы.
— Заходите послушать лучших авторов песен в Нью-Йорке, — предложил мне сердитый юноша и сунул в руку флаер.
Женщина, руки и ноги которой были разрисованы цветами и змеями, заявила:
— Вы выиграли бесплатную акцию в тату-салоне!
— Сэр, вы выглядите так, будто вам необходимо… посмеяться, — произнес небольшого роста афроамериканец, по виду гей, у входа в юмористический клуб.
Я видел, что люди поглядывают на кого-то украдкой, — как это обычно делают ньюйоркцы, когда замечают какую-нибудь знаменитость. Но я так никого и не узнал. В последнее время со мной такое случалось.
Я думал о Марке Бэнноне и Фрэнке Парнелли, и мне хотелось знать, не видел ли Марк во Фрэнке всего лишь оболочку с более крепкими мышцами и быстрыми рефлексами, чем у него самого? Вспоминал ли он Фрэнка с симпатией, после того как они разделились? Было ли это похоже на то щемящее чувство, с которым люди думают о любимой лошади или первом автомобиле?
Мне повезло, что я познакомился с Марком, когда сам он еще не повзрослел, а его «ангел-хранитель» не набрался опыта. Однажды в субботу, когда нам было лет по четырнадцать — мы тогда учились в разных школах и очень мало общались, — я встретился с ним на импровизированном хоккейном матче на реке Непонсет.
Стоял один из тех серебристо-черных зимних дней, когда ничего нельзя спланировать заранее. Парни, живущие по соседству, решили сыграть в хоккей. Ни у кого не было желания оказаться в воде, поэтому нам пришлось отправиться на поиски прочного льда.
Мы нашли его в миле от того места, где Непонсет впадает в Бостонскую гавань в районе Нантаскетского рейда. Игра заключалась в том, чтобы гонять по льду потрепанную шайбу, постоянно сталкиваясь друг с другом и устраивая драки. Марк, оказавшийся со мной в одной команде, выглядел, как обычно, рассеянным.
Посредине реки лед был толстым, хоть и исчерченным лезвиями коньков. Вдоль берега он был тоньше и в некоторых местах даже растрескался.
Спустя какое-то время я оглянулся и заметил у берега детишек лет восьми-девяти без коньков, они прыгали по льду и с хохотом разбегались, когда тот начинал ломаться. Но тут прямо за моей спиной взвизгнули чьи-то коньки, и меня сбили с ног.
Из всей нашей команды я был самым низкорослым. Ледяное крошево попало мне под штанины, обжигая кожу холодом. Когда мне удалось подняться, я услышал детский крик. Один из малышей оказался в воде и тщетно пытался ухватиться за край льда, а тот ломался под его руками.
Все сразу бросили играть и уставились в его сторону. И тут Марк ожил. Он ринулся вперед, поманив меня за собой, хотя до этого почти меня не замечал. Догоняя его, я услышал вдруг слова «Цепочка жизни». Это был спасательный прием, которому, наверное, обучают бойскаутов, но я ни разу еще не видел его в действии.
Вопреки собственной воле я упал на живот. Марк лег на лед позади меня и схватил меня за лодыжки. Он крикнул остальным парням, чтобы двое из них держали его за ноги, а еще четверо держали тех. Я лежал будто на вершине пирамиды.
Каким-то образом в моей руке оказалась хоккейная клюшка. Я скользил вперед по льду, вытянув клюшку вперед — к тонущему ребенку. Я не сам полз, меня подталкивали сзади.
Лед в этом месте был тонким. Сверху его покрывал слой воды. Наконец мальчишка ухватился за клюшку. Я чувствовал, как подо мной прогибается лед и как меня тащат за ноги.
Я крепко держал клюшку. Сначала, когда я только начал вытягивать мальчика, лед ломался под его тяжестью. Мне ужасно хотелось бросить все и убежать, пока лед не треснул и подо мной.
Но я не мог этого сделать. Руки меня не слушались. А потом пацан добрался до того места, где лед был прочнее. Марк тащил меня, а я тащил мальчишку. Тот уже улегся на лед животом, а потом и ногами. Другие ребята тоже ухватились за мою клюшку и подтянули мальчишку ко мне.
Я встал, и Марк встал тоже. Мальчика увели, он был весь мокрый и зареванный, в его ботинках хлюпала вода. Неожиданно я почувствовал резкий холод — в штанины и под рукава моего свитера набились куски льда, — и только сейчас я осознал, что совершил.
Марк Бэннон обнял меня и заколотил по спине.
— Мы это сделали! Ты и я! — воскликнул он. Его глаза горели, и выглядел он словно одержимый. — Я чувствовал твой страх, когда лед начал ломаться.
И тут я понял, что это говорит ангел Марка.
Остальные парни с радостными возгласами столпились вокруг нас. Я посмотрел на серое небо, на сухогруз вдалеке, плывущий с рейда к Бостонской гавани. Все вокруг казалось черно-белым, словно в телевизоре, и ноги едва держали меня.
Вскоре после этого, когда уже начало темнеть, приехали копы и всех согнали со льда. В ту ночь меня лихорадило, мне снился лед и телевизор, и я кричал во сне.
Никто из взрослых не узнал об этом происшествии, но детям было известно. В понедельник в школе ко мне подходили с расспросами даже те из ребят, которые никогда раньше не заговаривали со мной. Я рассказывал им о случившемся, хотя на самом деле мне казалось, что все это произошло не со мной, а с кем-то другим. Наверное, то же самое чувствовал и папаша Фрэнк, когда вспоминал годы, проведенные с Марком Бэнноном.
6.Когда Фрэнк Парнелли упомянул Пола Ревира, я понял, кого он имеет в виду, и меня это совершенно не удивило. Я позвонил Десмонду Элиоту, и его тоже не удивил мой звонок. Я познакомился с Десом Элиотом, когда тот учился в Амхерсте вместе с Кэрол Бэннон и они встречались. Сейчас он вел политический блог в Сети под названием: «Скачка Ревира: весть об опасности».
Через пару дней я сидел напротив Элиота в кабинете его пригородного дома в Мэриленде. Мне казалось, что дома можно работать в чем угодно, хоть в пижаме. Но Дес был выбрит и одет как для деловой встречи.
Он с кем-то разговаривал по телефону и одновременно печатал на лежащей на коленях клавиатуре. Позади него стояли компьютер и телевизор с отключенным звуком. На экране я увидел аэродром в Иордании, дымящиеся обломки пассажирского самолета и пожарных, которые заливали его пеной. Затем показали сенатора от республиканской партии, рвущегося в президенты, и его выступление перед журналистами в Вашингтоне.
Хорошенькая азиаточка, назвавшаяся Джун, вошла в кабинет, собрала исходящую почту и сразу исчезла. В углу загудел факс. За окном стоял солнечный день, и деревья только начали желтеть.
— Да, я был свидетелем скандала на утренней пресс-конференции, — сообщил Дес в трубку. — В двух словах, Белый дом заявил, что демократы внедрили своего шпиона в Национальный комитет Республиканской партии. Если бы я считал, что хоть у кого-нибудь из демократов хватит на это наглости и мозгов, я бы только порадовался за них.
В это мгновение Дес был почти счастлив. Он называл свой блог «инструментом нелояльной оппозиции», а сейчас дела у администрации шли неважно.
Повесив трубку, он обратился ко мне:
— В последнее время чуть ли не каждый день становится для меня праздником. Наверное, так же чувствовали себя правые, когда Клинтон погорел на этом синем платье.
Во время разговора он печатал на клавиатуре, возможно, те самые слова, которые только что произнес.
Прекратив печатать, Дес положил ногу на журнальный столик и взглянул на меня поверх очков-половинок. Он давно уже оборвал все связи с Бэннонами. Возвращаться к прошлому ему было труднее, чем мне.
