Эллен Датлоу - Лучшие страхи года
— Мой ангел завел нас сюда, — прошептал он.
Закончилось все не так уж и плохо. Марку все всегда сходило с рук, а мы были с ним. Когда копы отвезли нас к Бэннонам, мама Марка пригласила всех в дом. Вскоре копы уже сидели на кухне и пили кофе с виски, как в день святого Патрика, а наши матери, одна за другой, приезжали нас забирать и со смехом обсуждали с миссис Бэннон наше приключение.
Тем же летом, в самом конце августа (мне кажется, чуть ли не в последний день каникул), мы с Марком свернули на Мелвилл-авеню и увидели перед домом Глуб-Гена два «кадиллака». На лужайке стоял штатив с кинокамерой. На крыльце ждал фотограф. Мы рванули к дому со всех ног.
Как только мы подбежали, дверь распахнулась, и на крыльцо высыпало смеющееся семейство. Оператор начал съемку, фотограф защелкал затвором. Из дома вышел молодой сенатор Кеннеди. Он повернулся, чтобы поцеловать тетю и обменяться с дядей рукопожатием.
Это был худой парень с рыжевато-каштановыми волосами и очень молодым лицом. Он подмигнул нам, когда проходил мимо, и фотограф снова защелкал своим аппаратом. Из машины вышел человек в костюме и открыл дверь, а молодой сенатор сказал ему: «Отлично, уезжаем».
Когда «кадиллаки» исчезли за поворотом, Глуб-Ген подозвал нас и вынес из дома тарелки с мороженым. У его жены был день рождения, и племянник заезжал ее поздравить.
Через пару недель, когда уже начались занятия в школе, в журнале «Глобус» появился фоторепортаж: один день из жизни сенатора Кеннеди. На одной из фотографий оказались и мы с Марком. Монахиня, сестра Мэри-Клэр, повесила страницу из журнала на доску объявлений.
Другие монахини тоже пришли посмотреть. А остальные дети злились на нас еще несколько дней. Братья Каллены, два мелких хулигана, которые рано остались без матери и жили с отцом-алкоголиком, возненавидели нас лютой ненавистью.
Несколько лет назад эта фотография снова попалась мне на глаза. Кеннеди широко улыбался своей «фирменной» улыбкой, а я смотрел на этого великого человека с разинутым ртом. Марк же глядел в камеру с таким пристальным выражением, что казалось, он вот-вот вылезет из страницы.
4.Поиски Марка Бэннона я начал с окрестностей своего дома. Про Гринвич-Виллидж говорят, что время здесь скручено, словно детали абстрактной металлической скульптуры: прошлое, настоящее и будущее сплетены воедино.
В поисках этого переплетения я первым делом отправился в «Фидлерс Грин» в восточной части Бликер-стрит. Когда-то здесь пел Брюс Спрингстин, а Луиза Вероника Чикконе работала официанткой, до того как превратилась в Мадонну. По ночам это приманка для туристов и место студенческих пьянок, а днем сюда заходят офисные работники на бизнес-ланч и заглядывают старожилы, чтобы посидеть в тишине.
Как я и ожидал, в конце барной стойки, на своем обычном месте, попивал пиво Фрэнк Парнелли, папаша Фрэнк, с глазами, как у пьяного ястреба, и редкими, белыми волосами, подстриженными по-военному. Когда-то ходили слухи, что именно к нему следует обращаться, если тебе нужно исправить вчерашнюю ошибку или получить точную информацию о завтрашнем состоянии рынка.
Правда это или нет, но все уже в прошлом. Теперь если ему что и известно, то разве только собственная история, и большую ее часть он никому не рассказывает. Кроме меня.
Мы не виделись пару лет, но, заметив меня, он поморщился и спросил: «Чего еще?», как будто я каждый день приставал к нему с просьбами.
— Подумал, что смогу найти тебя здесь, и решил зайти поздороваться.
— Как любезно с твоей стороны не забывать старого садиста.
На самом деле я ненамного его младше, и за эти годы я узнал пару вещей о том, как он обращался со своими «клиентами». Он никогда не давал им равных шансов. Я заказал минералку и сделал знак бармену налить в опустевший стакан папаши Фрэнка то пойло, которое он пил до моего прихода.
Папаша уставился на него с отвращением, затем сделал глоток. И повернулся к окну. С другой стороны улицы из такси вылезала невероятно толстая женщина с крохотной собачонкой. А прямо напротив «Фидлерса» толпились улыбающиеся японские туристы и фотографировали друг друга.
Кроме нас за стойкой сидел бородатый студент-компьютерщик и читал толстенную книгу. Мужчина средних лет с женой разглядывали висящие на стенах фотографии с автографами и что-то тихо напевали друг другу.
Повернувшись ко мне с улыбкой, которую когда-то можно было назвать загадочной, папаша Фрэнк заметил:
— Ты ищешь Марка Бэннона.
— Да.
— Понятия не имею, где он сейчас, — сказал он. — Я ни разу о нем не слышал, пока он не появился в моей жизни. И не встречался с ним с тех пор, как он свалил.
Я ждал, зная, что рассказ будет долгим. Когда папаша Фрэнк начинал говорить, его история всякий раз звучала по-новому.
— Это случилось давно, году эдак в шестьдесят девятом, а может, в семидесятом, в субботу днем, за пару недель до Рождества. Я сидел в баре на западной стороне Четырнадцатой улицы где-то в районе мясокомбината. То ли «МакНалли», то ли «Изумрудный сад», они там все похожи. Там был еще бармен с одной рукой. Покалечился, когда работал в порту.
— Тяжело ему, наверное, было смешивать коктейли, — заметил я.
— Когда кто-нибудь просил коктейль, он хватался за бейсбольную биту. Короче, в тот день я подзаработал с утра: вправил мозги одному чуваку, который прямо напрашивался, чтобы его проучили. Я жил тогда со шлюхой в Мюррей-Хилл. Но у нее были свои деньги, и я с ней не делился. И вот сижу я там, и вдруг заходит парень в пальто с поднятым воротником. Он был младше меня, но выглядел сильно помятым, как после долгой пьянки. Я лично его не узнал, но люди вроде бы его не в первый раз видели.
Я понял, кого он описывает, и в моей памяти сразу же всплыло лицо этого человека.
— Он сел рядом со мной. Хотел мне ствол продать, дешевку тридцать второго калибра. В нем были три патрона. Он просил за него десять баксов. Говорил, ему нужны деньги, чтобы вернуться домой. Я посмотрел и увидел, что у меня с собой всего пять баксов.
— Менее крутой парень поинтересовался бы, что случилось с остальными тремя патронами, — заметил я.
— Я думал об этом. Сейчас мне кажется, что, наверное, это была проверка. Я предложил ему пятерку, и он продал мне свой ствол. И вот сижу я с пистолетом и без гроша денег. Тут внезапно незнакомец весь расцветает, улыбается мне, и я чувствую, как что-то во мне меняется. Он нарочно это сделал, понимаешь? Я в такой раж вошел, что вообще ни о чем не задумывался. Мне просто хотелось пустить этот ствол в дело. И тогда я подумал о Кляйне. Я в то время в Ист-Сайде жил, и он был прямо по пути. Ты же помнишь универмаг Кляйна?
— Конечно, на Юнион-сквер. Там еще была здоровенная неоновая вывеска на фасаде.
— Там устраивались какие-то гигантские распродажи. Когда мне было лет шесть и мать пыталась одевать меня как маленького пижончика, именно там она покупала мне одежду по дешевке. Потом, мальчишкой, я работал у них рассыльным на складе. Знал, что они хранят выручку на верхнем этаже, и помнил, что по субботам закрываются в шесть.
Пока он рассказывал, я представлял себе, как наяву, неряшливую Юнион-сквер в безвкусных рождественских украшениях, толпы женщин, обвешанных пакетами с покупками, и молодого Фрэнка Парнелли, проталкивающегося мимо них к универмагу Кляйна.
— Это оказалось так легко, и я сделал все не задумываясь. Поднялся на верхний этаж, как будто по делам. Это очень старомодный магазин, где люди расплачивались наличными. Охранником был пожилой мужик в очках. Я подошел к стойке, где возвращались деньги за бракованный товар, и вытащил пистолет. Продавщицы сразу уссались со страху. Я выгреб все. Тысячи баксов в пакетах, и мне даже следы заметать не пришлось. Я просто спустился по лестнице, меня никто не остановил. Снаружи уже стемнело, и я смешался с толпой. Когда я шел по Четырнадцатой, со мной поравнялся тот парень из бара, который продал мне пистолет. Тогда он выглядел потрепанным. А теперь, казалось, в нем и вовсе жизни не осталось — ну вылитый зомби. Но знаешь что? У меня была запирающаяся ячейка в тренажерном зале на Третьей авеню. Я зашел туда, чтобы снять кожанку и переодеться в теплую куртку с фуражкой. Парню я сунул пачку денег, хотя ничего ему вроде не обещал. И он уехал домой. С тех пор я больше его не видел. Я все еще не протрезвел и никак не мог опомниться. Той же ночью я сел в самолет. А утром уже был в Лос-Анджелесе. И там оказался впервые. Вот как раз после этого я обнаружил, что будто одной ногой стою в другом мире. Да и этот мир вдруг оказался не таким, к которому я привык. В те дни я и понял, что не один в своей голове. Что со мной там Марк Бэннон.
Я окинул взглядом бар. Студент пил джин и перелистывал страницы. Муж с женой уже не пели, а сидели за столиком у окна. Бармен болтал по сотовому телефону. Я сделал ему знак, и он наполнил стакан Фрэнка.
