Линкольн Чайлд - Утопия
Хард-Плейс уже скользил к ним с имбирной шипучкой.
— Пожалуйста, — сказал он, ставя шипучку на стойку перед ним и поворачиваясь к ряду банок с мороженым — его искусственный интеллект уже выполнял программу двойного фисташкового мороженого с шоколадом и взбитыми сливками.
Движения робота казались более отрывистыми, более неуверенными, чем помнил Уорн, — словно нарушилась оптимизация расчета пути. Не результат ли это сегодняшней загрузки данных? Не могла ли в самом деле метасеть… Но Уорн тут же отбросил подобную мысль. Ему и без того хватало дурных новостей.
— Можно одолжить у тебя путеводитель? — спросила Джорджия.
— Пожалуйста.
— А сорок баксов?
— Конечно, только… Погоди — сорок долларов? Зачем?
— Хочу купить футболку от «Атмосферы страха». Такую мерцающую. Не видел?
Уорн видел десятки подобных футболок на подростках в вестибюле. Вздохнув, он открыл бумажник и подал ей деньги, глядя, как она снимает наушники и отхлебывает шипучку.
Честно говоря, он зашел сюда не столько ради нее, сколько ради себя самого. Ему хотелось увидеть подтверждение собственного труда, напоминание о лучших временах. До сегодняшнего дня — когда он узнал, что метасеть собираются отключить, — он не сознавал, насколько она для него важна. Внезапно он опять почувствовал, как на него накатывает волна отчаяния. Что ему теперь делать? Он ушел из Карнеги-Меллона, сжег за собой все мосты. Он снова тайком взглянул на Джорджию. Как ей все объяснить?
Рядом послышалось негромкое жужжание — вернулся Хард-Плейс.
— Прошу вас, Кемо Сабе, — сказал он, ставя мороженое перед ученым.
Уорн ждал. Робот теперь должен был попросить у него пропуск, записав стоимость мороженого на его счет в Утопии.
Но Хард-Плейс ничего подобного не сделал. Вместо этого он повернул свои датчики сначала налево, потом направо. Продолжая жужжать, робот начал раскачиваться вперед и назад. Движения его казались странно неуверенными, словно машина пребывала в нерешительности, не зная, что делать дальше.
Джорджия подняла взгляд от шипучки и вытащила наушник из одного уха.
— Папа, в чем дело? — спросила она.
С неожиданным резким скрежетом робот устремился к Уорну. Его кубический центральный корпус столкнулся со стойкой, сбив с нее стаканы и подставки для соломинок. Среди клиентов поднялся удивленный ропот. Внезапно Хард-Плейс откатился, ударившись о стену, затем снова на полной скорости кинулся вперед, размахивая манипуляторами и вращая датчиками.
— Джорджия! — крикнул ученый. — Берегись!
Робот снова ударился о стойку. Послышались испуганные возгласы, чьи-то крики — клиенты соскакивали с табуретов, пытаясь уползти от стойки. Но машина опять рванулась назад, с грохотом столкнувшись со стеной. Десяток бутылок с разноцветным сиропом упали на пол, разбившись вдребезги. Взвыв моторами, робот снова покатился вперед.
Уорн вскочил с места, ошеломленно глядя на Хард-Плейса. Он никогда прежде не видел, чтобы робот вел себя подобным образом. Собственно, он просто не мог так себя вести — Уорн сам его программировал. Что, черт побери, происходит? Казалось, будто робот пытается вырваться из замкнутого пространства, пробиться в вестибюль. Но его программы расчета пути крайне примитивны; если ему это удастся, то с такими размерами и скоростью он раздавит любого, кто попадется на дороге.
Робот с оглушительным грохотом столкнулся со стойкой. Ее длинная прозрачная крышка затряслась и изогнулась, со звоном сбрасывая на пол оставшееся содержимое. Хард-Плейс попятился, затем снова бросился вперед, словно разъяренный бык в клетке.
За спиной Уорна слышались встревоженные крики. Он посмотрел направо — Джорджия стояла поодаль, глядя на происходящее широко раскрытыми глазами. Он лихорадочно размышлял. Сделать можно было лишь одно — попытаться добраться до ручного выключателя в задней части корпуса и деактивировать робота.
Он осторожно подошел ближе.
— Хард-Плейс, — отчетливо и громко проговорил он, надеясь привлечь внимание робота, прервать ненормальный цикл, из которого тот не мог выйти.
Умиротворяюще подняв левую руку с растопыренными пальцами, он медленно начал опускать правую к корпусу робота.
При звуках его голоса Хард-Плейс повернул к нему датчики.
— Кемо Сабе, — проскрежетал он.
И тут одна из его клешней метнулась вперед, ухватив правое запястье в железные тиски.
Уорн вскрикнул от боли. Робот дернул его на себя, и он перелетел через стойку прямо на банки с мороженым, отчаянно пытаясь помешать машине сломать ему руку.
— Папа!
Дочь бросилась к нему, протягивая руки.
— Джорджия, нет! — выдохнул Уорн, пробуя дотянуться левой рукой вокруг корпуса.
Ногти царапали гладкий металл. Хард-Плейс заскользил назад, таща за собой Уорна и завывая сервомоторами. Вторая клешня робота нацелилась на шею ученого как раз в то мгновение, когда его пальцы нащупали маленькую кнопку выключателя.
Хард-Плейс внезапно остановился. Из-под его тележки посыпались искры. Датчики замерли, вой моторов прекратился. Клешни разошлись, освободив запястье Уорна. Он тяжело упал на пол, затем медленно поднялся среди банок с мороженым, потирая руку. Джорджия подбежала к нему, и они вместе отошли от дымящегося, потемневшего робота.
Вокруг собралась толпа, наблюдавшая за происходящим с почтительного расстояния. Уорн обвел их взглядом, тяжело дыша, весь в шоколаде и ванили. Он все еще массировал запястье. Джорджия стояла рядом с ним, не в силах выговорить ни слова.
Несколько мгновений все молчали. А затем послышался чей-то одобрительный свист.
— Отлично сыграно, приятель! — сказал кто-то. — Я до последнего был уверен, что все это по-настоящему.
— Даже слишком! — крикнул другой.
И тут ему начали хлопать — сначала одна пара ладоней, потом все новые и новые, пока аплодисменты не перешли в овацию.
12 часов 45 минут
По мере того как солнце поднималось все выше в небе Невады, красные, желтые, коричневые и пурпурные краски песчаных каньонов становились все бледнее, пока не стали полностью белыми. Исчезли тени, падавшие на пустынную растительность.
Солнце освещало обширный лунный пейзаж из горных хребтов и впадин вдоль похожей на чашу каменной стены, окружавшей Утопию. Изрытое оврагами плато напоминало лоскутное одеяло, на котором лишь изредка встречались заросли можжевельника и пихты. Над головой простиралось чистое голубое небо, без единого облачка; лишь одинокий самолет чертил белую линию на высоте в тридцать тысяч футов.
В неглубоком овраге у дальнего края равнины что-то пошевелилось. Мужчина, лежавший почти без движения с самого рассвета, распрямил ноги и посмотрел на часы. Несмотря на жестокую жару, ему удалось поспать. Немалую в том роль сыграла тренировка — большую часть своей профессиональной жизни этот человек провел в ожидании. Ему приходилось ждать много часов, иногда дней — в джунглях Мозамбика, в грязных камбоджийских болотах, среди пиявок и малярийных комаров. По сравнению с ними жаркая пустыня Невады казалась курортом.
Со вкусом зевнув, он щелкнул пальцами и покрутил головой, разрабатывая мышцы шеи. Позади него над каньоном возвышался геодезический купол, накрывающий Утопию, словно верхушка гигантского глобуса. Бесчисленные ряды стальных ребер и стеклянных панелей поблескивали и мерцали в лучах полуденного солнца. Полусферу окружали несколько узких настилов, один над другим, на расстоянии примерно в пятьдесят футов по вертикали. Мостки соединялись друг с другом лестницами. Вдоль одного края купола тянулся широкий темный изогнутый клин — крыша над Каллисто. Со столь близкого расстояния, недоступного ни одному туристу, купол представлял собой почти сверхъестественное зрелище, преисполненное потусторонней красоты.
Но человек на вершине горы не был туристом. И он пришел сюда не ради красивого пейзажа.
Он повернулся к длинному плоскому брезентовому мешку, лежащему в овраге рядом с ним. Расстегнув молнию, он достал фляжку и жадно глотнул. Хотя здесь, на пустынной вершине утеса, не было ни охранников, ни камер, движения его оставались привычно осторожными и точными.
Отложив фляжку в сторону, он вытер рот тыльной стороной ладони и поднес к глазам большой тяжелый бинокль с лазерным дальномером. Держа его обеими руками, он медленно осмотрел окрестности.
Из его укрытия открывался превосходный вид на служебные входы Утопии. Далеко внизу виднелась бетонированная дорога, извилистой лентой поднимающаяся со стороны пустыни. По ней ехал большой грузовик-рефрижератор; можно было различить даже сидящего в кабине водителя. Мужчина поднял бинокль выше, и красные цифры показаний дальномера начали быстро увеличиваться.
