Артур Хейли - В высших сферах
— Курите, если хотите, — сказал он.
Затем, отодвинув кресло, с минуту молча постоял. И наконец заговорил деловитым тоном:
— Я велел провести наше совещание в этом зале, джентльмены, с единственной целью: чтобы напомнить вам, что все вы, становясь тайными советниками, дали клятву хранить тайну. То, о чем мы будем здесь говорить, — сугубо секретно и должно оставаться таким до определенного момента даже при разговорах с нашими ближайшими коллегами. — Джеймс Хоуден помолчал и взглянул на официального секретаря. — Я полагаю, лучше нам обойтись без стенограммы.
— Извините, господин премьер-министр. — Это произнес Дуглас Мартенинг, интеллектуал, похожий в своих очках с роговой оправой на сову. Клерк Тайного совета был, как всегда, уважителен, но тверд. — Я думаю, будет лучше, если наше совещание запротоколируют. Это позволит нам избежать впоследствии недоразумений по поводу того, кто что сказал.
Лица сидевших за большим столом обратились на стенографа, тщательно записывавшего эту дискуссию по поводу его присутствия. Мартенинг добавил:
— Протокол будет засекречен, а мистеру Макквиллану, как вам известно, доверялось в прошлом немало секретов.
— Да, действительно. — Джеймс Хоуден произнес это дружественным тоном, сознавая присутствие публики. — Мистер Макквиллап — наш давний друг.
Объект этой дискуссии, слегка покраснев, поднял глаза на премьер-министра.
— Хорошо, — снизошел Хоуден, — пусть совещание протоколируется, но ввиду особой ситуации я должен напомнить стенографисту про Акт о служебной тайне. Я полагаю, вы знакомы с ним, Макквиллап?
— Да, сэр. — Стенографист добросовестно записал вопрос и свой ответ.
Оглядев остальных, Хоуден собрался с мыслями. Проведенная прошлым вечером подготовка ясно показала ему, какие он должен предпринять шаги перед встречей в Вашингтоне. Главное — и этот шаг следует предпринять пораньше — убедить остальных членов кабинета в правоте своих взглядов, поэтому-то он и собрал эту маленькую группу. Если он добьется согласия здесь, то у него будет крепкая поддержка, что может повлиять на остальных министров и способствовать тому, что и они поддержат его.
Джеймс Хоуден надеялся, что пятеро сидевших перед ним мужчин разделят его взгляды и будут иметь ясное представление о проблемах и альтернативах. Если отрицательное мнение менее проницательных, чем у него, умов приведет к ненужной задержке, это может оказаться гибельным.
— Ныне не может быть никакого сомнения, — сказал премьер-министр, — относительно того, что намерена предпринять Россия. Если какие-то сомнения и были, события последних двух-трех месяцев, безусловно, рассеяли их. Заключенный на прошлой неделе союз между Кремлем и Японией; перед этим — коммунистические перевороты в Индии и Египте, а теперь еще и появление режимов-сателлитов; наши дальнейшие уступки по Берлину; угрожающая Австралии ось Москва — Пекин; увеличение числа военных баз, нацеленных на Северную Америку, — все это подводит к одному выводу. Советская программа мирового господства подходит к своему завершению — не через пятьдесят или двадцать лет, как мы для своего удобства полагали, а теперь, при жизни нашего поколения и в это десятилетие.
Естественно, Россия предпочла бы одержать победу, не прибегая к войне. Но ясно и то, что война может быть развязана, если Запад будет стоять на своем, а Кремль не сможет достичь своих целей иным путем.
По залу прошел неохотный шепоток согласия. И Хоуден продолжил свою речь:
— Русская стратегия никогда не боялась жертв. Исторически они всегда меньше уважали человеческую жизнь, чем мы, и они подготовлены к тому, чтобы не бояться и теперь. Многие, как в этой стране, так и в других, будут продолжать надеяться — так же когда-то уповали на то, что Гитлер по собственной воле прекратит пожирать Европу. Я не против надежды — это чувство, которое надо лелеять. Но здесь и сейчас мы не можем позволить себе такую роскошь и однозначно должны заниматься обороной и жизненно важными для страны вопросами.
Произнося речь, Джеймс Хоуден пытался вспомнить, что он говорил накануне вечером Маргарет. Что же он ей сказал? «Выживать стоит, так как, выжив, ты живешь, а жизнь — это приключение». Он надеялся, что это правда, что так будет и в будущем, и сейчас.
И он продолжал:
— Это не является, конечно, для вас новостью. Не новость и то, что наша оборона в известной мере интегрирована с обороной Соединенных Штатов. Но новостью будет следующее: в последние сорок восемь часов мне было сделано предложение непосредственно от президента США о более тесной и поистине сенсационной интеграции.
За столом заметно обострился интерес.
— Прежде чем я расскажу вам об этом предложении, — сказал Хоуден, стараясь выражаться осторожно, — есть еще одна тема, которую я хотел бы охватить. — И он повернулся к министру по внешним сношениям: — Артур, перед тем как приехать сюда, я попросил вас дать оценку взаимоотношениям в сегодняшнем мире. Я хотел бы, чтобы вы повторили здесь данный мне ответ.
— Отлично, господин премьер-министр. — Артур Лексингтон положил на стол зажигалку, которую вертел в руке. Его лицо херувима было необычайно серьезно. Взглянув налево и направо, он ровным голосом заявил: — С моей точки зрения, в мире сегодня существует куда более серьезное и опасное напряжение, чем в любое время после тысяча девятьсот тридцать девятого года.
Спокойно произнесенные ясные слова породили напряжение. Люсьен Перро тихо произнес:
— Неужели дело так скверно?
— Да, — ответил Лексингтон, — я убежден, что это так. Согласен, трудно принять это как должное, потому что мы так долго были на острие иглы, что уже привыкли к кризисам. Но со временем появляется нечто более серьезное, чем кризис. И я думаю, мы близки к этому.
Стюарт Каустон мрачно произнес:
— Лет пятьдесят назад все, видимо, было легче. По крайней мере угроза войны возникала через разумные промежутки.
— Да. — В голосе Лексингтона звучала усталость. — Я полагаю, так оно и было.
— Значит, новая война… — Это произнес Перро, не окончив фразы.
— По моему мнению, — сказал Артур Лексингтон, — несмотря на возникшую ныне ситуацию, у нас еще год не будет войны. А может быть, и больше. Однако в качестве меры предосторожности я предупредил моих послов, чтобы они готовились сжечь документы.
— Это мера для войны старого образца, — сказал Каустон. — Со всеми вашими дипломатическими штучками. — И, вытащив кисет с табаком и трубку, он начал ее набивать.
Лексингтон пожал плечами и слабо улыбнулся:
— Возможно.
Джеймс Хоуден дал хорошо рассчитанную передышку и как бы отошел от руководства группой. А теперь, взяв в руки бразды правления, он возобновил свою речь.
— Я разделяю мнение Артура, — твердо заявил премьер-министр. — И я уже приказал частично занять правительственные помещения, существующие на случай чрезвычайного положения. В ближайшие два-три дня ваши департаменты получат секретные меморандумы на эту тему. — Сидевшие вокруг стола ахнули, и Хоуден строго добавил: — Лучше раньше, чем позже. — И, не дожидаясь комментариев, продолжал: — То, что я скажу дальше, будет для вас новостью, но мы должны вспомнить, какую займем позицию, когда начнется третья мировая война.
Он оглядел своих собеседников сквозь дым, который начал заполнять комнату.
— При нынешнем положении дел Канада не может не воевать — по крайней мере будучи независимой страной, — как не может и остаться нейтральной. У нас нет возможности для первого, и наша география не позволяет второго. Я сказал это не в качестве моего мнения — таковы факты жизни.
Глаза сидевших вокруг стола были устремлены на него. Пока он не заметил проявлений разногласия. Но это может появиться позже.
— Наша оборона, — сказал Хоуден, — была и является лишь показухой. И не секрет, что бюджет Соединенных Штатов на оборону Канады гораздо больше, чем весь наш бюджет.
Тут впервые заговорил Эдриен Несбитсон.
— Это не филантропия, — пробурчал старик. — Американцы будут защищать Канаду, поскольку они вынуждены так поступать ради собственной защиты. Поэтому мы не обязаны благодарить их.
— Никто не обязан испытывать благодарность, — резко заявил Джеймс Хоуден. — Хотя, признаюсь, я порой благодарен Провидению зато, что уважаемые друзья, а не враги, соседствуют с нами.
— Нет, вы только послушайте! — произнес Люсьен Перро, держа в зубах нацеленную вверх сигару. Тут он вынул сигару изо рта и хлопнул своей могучей лапой по плечу Эдриена Несбитсона, сидевшего рядом с ним. — Не тревожься, дружище, я буду благодарен за нас двоих.
Эти слова, как и то, кто их произнес, удивили Хоудена. По традиции он считал, что наиболее сильная оппозиция его планам поступит от французской Канады, чьим рупором был Люсьен Перро, — от французской Канады с исконной боязнью вмешательства в ее дела, с глубоко укоренившимся недоверием к влиянию чужеземцев и связям с ними. Он что, судил неверно? Пожалуй, нет, да и вообще еще слишком рано об этом говорить. Но впервые он задумался.
