Лоренца Гинелли - Пожиратель
— Полагаю, ты не пошел в школу сегодня. Что мамочке скажешь? Что вышел из автобуса, так как за брата стыдно стало? — Старик покачал головой — злая ухмылка плохо скрыта за мнимой досадой.
— Вы, вы…
«Вы откуда знаете?» — вот что хотел спросить Дарио. Но старик смотрел ему в глаза. И Дарио обнаружил, что он устал. Очень устал.
Но еще рано.
— Нас здесь слишком много, — сказал старик и резко повернул голову. Но ему не удалось встретиться с Пьетро взглядом, потому что Пьетро вертелся, мычал, кричал.
Старик заехал тростью по голени Пьетро, и тот нелепо запрыгал, как кузнечик, которому оторвали лапку. Теперь Дарио понял: этот старик злой. Очень злой — жестокий.
— Эй, не трогай его! Помогите!
Но в парке никого не было.
Старик ударил снова. На этот раз Пьетро упал на землю.
— Не трогайте его, пожалуйста! — захныкал Дарио, сопли потекли ему на губы.
Старик не слушал, старику было чем заняться. Он сел верхом на Пьетро и дряблыми пальцами приподнял ему веки. Старику нужны были его глаза. Он проголодался.
Пьетро забился в эпилептических судорогах. Сжал зубы так, что они чуть не раскололись. Закатил глаза. И Пожирателю достались только две пустые белые лужи. Ненужные.
Пожиратель завопил. Таким пронзительным воплем, что кровь потекла по венам вспять.
Резво вскочил, слишком резво. Неестественно. Словно он просто мысленно оперся на что-то.
— Помогите, помогите ему! — закричал Дарио, бросаясь к брату, одновременно пытаясь открыть ему рот, чтобы язык не запал и Пьетро мог дышать свободно.
Старик смеялся. Но главное, по тонким губам стекала слюнявая розоватая пена.
Дарио не чувствовал слез, струившихся по его щекам.
— Он великолепен, правда, парень?
— Помогите ему, пожалуйста!
Дарио даже не чувствовал, что глотает сопли. Густые и соленые.
— Посмотри, как дрожит твой братец, точно камертон вселенной, мой дорогой.
И, положив узловатую восковую руку на голову Дарио, старик погладил его волосы.
Дарио почувствовал силу в своих руках и попробовал еще раз: нижняя челюсть разомкнулась, и он вставил свое запястье брату в рот. Пьетро стиснул челюсти. Дарио не почувствовал боли, даже когда зубы брата вонзились в руку.
Старик разыгрывал эпилептический припадок прямо около Дарио. Единственное, что было настоящим, — розовая пена, изрыгаемая изо рта. Потом резким движением старик раскрыл рот и вцепился зубами в другое запястье Дарио.
Пьетро ослабил хватку, глаза снова ожили, но конвульсии не прекращались.
Пожиратель, лежа на спине, отпустил запястье Дарио и подтащил мальчика к себе. Он лизнул Дарио в лицо и морщинистыми большими пальцами рук поднял веки, заставляя смотреть.
— Вы — моя пища, понял, малыш? Я не выдумка. Я живу в каждом. Но почти никто не верит в меня. Я могу творить чудеса. Ты веришь в меня? Если видишь меня, я верю в тебя, если веришь в меня, я вижу тебя…
На животе Пожирателя, прямо на красивом темном пиджаке, ширилось теплое пятно мочи.
— Мне нравится твое тепло.
Пожиратель вытаращил глаза. Внутри их Дарио увидел Пьетро. Он был обычным мальчиком. Высоким, сильным, красивым. Звал его к себе. Вел себя как бог. Как брат, о котором мечтает каждый. Вокруг него собралась куча народу, и всем он нравился. Дарио улыбнулся, позвал его. И начал спускаться. Или, по крайней мере, ему так показалось, пока Пожиратель переваривал его в своем фантастическом «нутре», из которого нет пути назад. Кажется, еще чуть-чуть, и Дарио коснулся бы Пьетро, но рук своих он больше не чувствовал. Не чувствовал больше ничего. Не воспринимал самого себя. Одну лишь запредельную пустоту, ледяную и нематериальную. Не чуя себя, он вынужден был остаться — остаться в пустоте. И он увидел, как брат медленно меняется, возвращаясь к своему реальному, привычному образу, когда он мычит и кричит. Но в этот раз Дарио увидел еще и закатившиеся глаза брата. Белые. В них отражалось его искаженное криком лицо с розовой пеной, вытекающей изо рта. Он попытался выбраться из пропасти, но у него не было больше конечностей.
Пожиратель отпустил веки. У него на животе — только кучка идеально сложенных вещей, оставшихся от Дарио. И рядом с ним Пьетро с большими от ужаса глазами. Одеревенелый, как мертвец.
Пожиратель обеими руками схватил одежду и сбросил ее в реку. Поднялся на ноги и осмотрел мокрое пятно от мочи на пиджаке. Пока он его созерцал, пятно исчезло.
— Теперь наша очередь.
Он встал на колени над Пьетро и зажал его голову в руках. Пьетро смотрел. Не мог не смотреть. Попытался направить взгляд в другую сторону, но Пожиратель придавил ему нос своим носом. Пьетро чувствовал мерзкий запах его дыхания. До этого он знал только, как пахнет бумага, плесень, масляные краски и кладовка.
Потом Пьетро увидел, как изменились черные зрачки, увидел, что они стали вязкими и раскрылись, как занавес, в пустоту. В черную дыру вселенной. Там, далеко, Пьетро увидел себя, но не таким, как всегда. Не таким, как в обычной жизни. Там, внизу, Пьетро был нормальным ребенком и нормально играл с нормальными детьми. Он почувствовал себя легким.
— Там, внизу, мы все братья. Все равны. Вы и они — для меня нет разницы. Пища богов. Видишь брата, Пьетро?
Да, он его видел. Дарио играл вместе с другими. Но потом Пьетро заметил одну деталь. Трава, на которой они играли, была серой. Не зеленой. И стволы деревьев были черными, цвета пустоты. Пьетро посмотрел. И ему все это не понравилось. Всмотрелся и увидел, что у того, другого Пьетро губы какие-то странные, более тонкие, более резкие, злые. Вгляделся еще лучше и увидел, что у детей мертвые глаза. Стеклянные и водянистые, как у рыб.
Он понял, что его брат умер. И вспомнил то, что он видел.
Вспомнил, что он видел, как умирает его брат.
Пьетро спрятал глаза под броню. Перестал смотреть.
Ибо то, что он видел, не могло быть реальностью.
— Смотри, маленький поганый сукин сын!
Пьетро снова замычал. Пожиратель крепко схватил его за волосы и дернул:
— Я сказал тебе смотреть, маленький выродок, дыра в заднице! Дерьмо!
Залаяла дворняга, побежала в их сторону. Солнце начинало прогревать кости стариков, река заблестела. Сейчас даже отражение моста Тиберио дрожало в воде. В свете дня, становившегося все теплее, вселенная продолжала играть роль, в которую большинство хотело верить.
Пожиратель увидел пса, бегущего ему навстречу, и хозяина, семенящего за ним. Задержал свой черный, колючий, вязкий взгляд на глазах Пьетро, посмотрел на него с голодной ненавистью и злобой. Взглядом изголодавшегося зверя, выслеживающего свою добычу. Потом встал с лицом, искаженным яростью, и, повернувшись спиной к Пьетро, гневно зашагал к разрушенному дому у парка, с каждым шагом теряя плотность, пока не исчез совсем.
Пес с хозяином добежали. Хилый, бледный старик увидел мычащего и орущего Пьетро. Позвал на помощь.
Так же как и Абдул Мустафа, близко он не подошел. Но в отличие от Абдула Мустафы у других людей даже мысли не возникло, что старик мог быть причастен к такому смертоубийству.
Будто старость размывает всякие человеческие импульсы.
6 мая 2006 года, 12.45
Алиса вспоминает
Алису и Стефано предательски разбудили ранним утром. А как еще можно назвать время без пятнадцати час, если ты в отпуске? Самое то для завтрака.
Телефон настойчиво звонил.
Алиса не выдержала, встала с кровати, схватила трубку:
— Да.
Для возобновления рабочих полномочий было поистине рано.
— Синьор Монти…
Молчание. Зрачки пожирали радужку, биение — сердце. Алису знобило, как бывает при простуде.
Она ничего не сказала. Положила трубку, вернулась, легла на бок, спиной к Стефано, лицом к стене.
— Кто это?
В ответ тишина.
— Алиса, кто это был?
Мертвая тишина. Стефано дотронулся до шеи Алисы — ледяная.
Даже не шелохнулась.
— Алиса, можно узнать, кто это был?!
Он потряс ее. Ничего.
Стефано включил свет.
И впервые в жизни ощутил озноб от ужаса, мурашки поползли по спине, впиваясь в поясницу.
Он крепко обнял Алису, уткнувшись в спину, чтобы не видеть ее лица, не видеть действительно огромных глаз и большого пальца во рту, который она сосала с жадностью смертельно напуганного ребенка.
6 мая 2006 года, 12.45
Когда приехала «скорая помощь», Пьетро смотрел в небо.
Казалось, еще немного, и напряженные мускулы разорвутся в попытке слиться с космосом. Попробовали позвать его по имени: Пьетро не сводил глаз с неба. Попробовали согнуть ему руки, все равно — небо. Потом оставили так: скрюченного, отсутствующего, уверенного, что он умирает.
Мать сама позвонила в больницу. Ей сообщили из школы, что ее сыновья там и не появлялись. Как все матери, она сразу представила самое худшее.
