Лоренс Блок - Дьявол знает, что ты мертв
– Только слов не десять, а одиннадцать.
– Да? «Я должен оставаться трезвым. Я не могу оставаться трезвым. Но я останусь трезвым». Хорошо, даже больше. Но верный смысл не меняется. О, холодная лапша с кунжутным соусом и как раз вовремя. Давай накладывай себе. Мне всего не осилить одному.
– Но лапша так и останется в моей тарелке.
– Что ж. Всему свое место.
Когда официант унес использованные тарелки, Джим заметил, что я неплохо поел для человека без аппетита. Это все палочки, объяснил я. Хотел убедиться, что не разучился пользоваться ими.
– У меня все еще пустота внутри, – сказал я. – И никакая еда здесь не поможет.
– Ты плакал?
– Я никогда не плачу. Знаешь, когда мне в последний раз всплакнулось? При первом выступлении на собрании, тогда я признался, что я – алкоголик.
– Помню.
– И это не потому, что я сдерживаю слезы, делаю над собой усилие. Мне бы иногда очень хотелось разрыдаться. Но, видимо, так уж я устроен. Никогда не стану рвать рубашку на груди, не отправлюсь в лес под бой барабанов с Железным Майком[12] и его соратниками.
– Ты, должно быть, имеешь в виду Железного Джона[13]?
– Почему?
– Мне так кажется. Железным Майком прозвали тренера «Чикагских медведей», а он едва ли часто бьет в барабан.
– Ему больше подойдет контрабас, ты это хочешь сказать?
– Что-то вроде того.
Я отпил немного чая.
– Мне ненавистна мысль, что ее не станет.
Он промолчал.
– Когда мы с Джен разбежались, все было кончено, а я увез из ее квартиры свои вещи и вернул ключ, я говорил тебе, как мне жаль, что наша связь оборвалась. Помнишь, как ты реагировал на мои слова?
– Надеюсь, изрек что-нибудь глубокомысленное.
– Ты сказал, что связи не обрываются, а всего лишь принимают иную форму.
– Я так сказал?
– Да, и мне твои слова послужили немалым утешением. Несколько дней потом я вертел их в голове, медитировал над ними, как над мантрой. «Связи не обрываются, а только принимают иную форму». Это очень помогло мне избавиться от чувства потери, от ощущения, что нечто очень ценное у меня вдруг отняли.
– Занятно, – сказал он, – потому что я не только не помню того разговора, но, по-моему, даже мысль такого рода никогда не посещала меня. Но я рад, если сумел утешить тебя.
– Утешил, но ненадолго, – покачал головой я. – После пары дней раздумий над этими словами я понял, что мне только делается холоднее от подобного утешения. Потому что наша связь действительно приняла иную форму. Перемена превратила нас из двух людей, которые почти каждую ночь спали вместе и непременно общались хотя бы раз в день по телефону, в двух людей, начавших намеренно избегать возможности даже случайной встречи. Новая форма нашей связи была равносильна отсутствию всякой связи. Ее попросту больше не существовало.
– Может, поэтому мысль и не осталась у меня в памяти. Подсознание подсказало мне, что изреченная мудрость на самом деле дерьма не стоит.
– Но это не так, не кори себя, – сказал я. – Потому что в результате по прошествии времени все оказалось правдой. Мы с Джен относились друг к другу с удивительной сердечностью, если порой все же сталкивались где-то. Но как часто это бывало? Раз-другой в год. Могу точно вспомнить оба раза, когда сам звонил ей по телефону. Этот свихнувшийся Мотли бродил в то время по городу, одержимый желанием убить любую женщину, когда-либо имевшую ко мне отношение. Я предупредил бывшую жену, чтобы укрылась в надежном месте, и Джен тоже предостерег. А потом позвонил снова и сказал, что угроза миновала.
И именно так я остро осознал, что она существует на этом свете, звоню я ей или нет, вижу ее или нет, думаю о ней или полностью забываю. Именно связь изменила форму, это точно, но полностью она никогда не обрывалась. Вот почему мне ненавистна мысль о мире, где больше не будет ее. Когда она умрет, я все же потеряю нечто очень важное, и моя собственная жизнь станет мельче и беднее, чем была прежде.
– И ты чуть приблизишься к концу.
– Может быть.
– Траур – это всегда скорбь по нам самим.
– Ты в самом деле так считаешь? Возможно, ты прав. Ребенком я никак не мог понять, почему люди непременно должны умирать. И сказать тебе правду? Я не понимаю этого до сих пор.
– Ты ведь очень рано потерял отца, так?
– Очень рано. Я считал это колоссальной ошибкой Бога. Даже не саму по себе смерть отца, а то, как все в мире устроено. Для меня это все еще непостижимо.
Он тоже находил здесь для себя загадку, и какое-то время мы горячо обсуждали эту тему. Потом он сказал:
– Возвращаясь к моей мудрой сентенции по поводу продолжения связей в других формах. А вдруг и смерть тоже ничего радикально не меняет?
– Ты имеешь в виду, что душа остается жить? Не думаю, что верю в подобные идеи.
– И я тоже, хотя пытаюсь не закрывать для них своего сознания. Но я не совсем это хотел выразить. Ты действительно думаешь, что Джен перестанет быть частью твоей жизни, когда кончится ее земное существование?
– По крайней мере мне станет немного сложнее до нее дозвониться.
– Моя мать умерла шесть лет назад, – сказал он. – И я, конечно, не могу с ней созвониться, но этого и не требуется. Я все равно слышу ее голос. Не пойми превратно: я не имею в виду, что она продолжает жить в каком-то потустороннем или параллельном нашему мире. Голос, который я слышу – это частичка ее, ставшая частью меня самого и поселившаяся навсегда в моем сознании. – Он ненадолго замолчал, а потом продолжил: – Отца нет на свете уже больше двадцати лет, но я все равно порой слышу в голове голос старого мерзавца. Он все твердит мне, что я никчемный человек, из которого никогда не выйдет ничего путного.
– Я сидел у окна, смотрел на дождь, – сказал я. – И думал обо всех, кого потерял за многие годы. Вот что происходит с тобой на определенном жизненном этапе. Бытие ставит тебя перед дьявольски сложной реальностью. Либо рано умираешь ты сам, либо уходят многие дорогие тебе люди. Но ведь они не уходят навсегда, если я продолжаю о них думать, как считаешь?
– А не слишком ли слабое утешение ты находишь в такой мысли?
– Да, но это лучше, чем никакого утешения вообще.
Джим подал сигнал, чтобы принесли счет.
– По воскресеньям они устраивают теперь обсуждения Большой книги в школе Имени Господня, – сказал он. – Если отправимся сейчас, то успеем к началу. Не хочешь освежить кое-что в памяти?
– Я уже посетил одно собрание утром.
– И что с того?
Встречи групп АА проводятся в нескольких различных форматах. Есть собрания, где все по очереди выступают, на других проводятся дискуссии, а бывает, что совмещают и то и другое. Есть встречи, посвященные так называемым ступеням, когда каждую неделю подвергается рассмотрению одна из стадий программы «Двенадцать ступеней», а отдельно проводятся собрания для обсуждения традиций общества, которых тоже двенадцать. Встречи-откровения фокусируются на рассказах о благом воздействии трезвости, которое призвано осенить каждого, кто неукоснительно следует предначертаниям. И каждый дает двенадцать обетов-обещаний, которые должен выполнить. Я слышал анекдот о том, что если бы Моисей был алкоголиком, то мы имели бы сейчас двенадцать заповедей, а не десять.
Большая книга – старейшее и самое важное издание «Общества анонимных алкоголиков», написанная первыми членами более пятидесяти лет назад. В ее вводных главах объясняются основополагающие принципы программы действий, а остальное содержание составляют рассказы членов о собственном опыте, очень похожие на те истории, которые мы сейчас сами рассказываем о себе во время первого посещения собрания. То есть это повествование о том, как мы жили раньше, что с нами произошло и как изменилось с тех пор наше существование.
Когда я только начинал вести трезвый образ жизни, Джим заставлял меня читать Большую книгу, и я часто находил в ней места, которые мне не нравились. Написана она была какой-то свинцовой прозой, чрезмерно серьезным тоном, а мудрость мыслей находилась на уровне разговора за завтраком членов Ротари-клуба в маленьком городке где-нибудь в Айове. Но Джим настаивал, чтобы я все равно прочитал ее от корки до корки. «Уж больно старомодно написано», – говорил я. «А Шекспир разве не старомоден? – возражал он. «А библия времен короля Якова? И что с того?» Когда я жаловался на бессонницу, он советовал читать Большую книгу на сон грядущий. Я попробовал и был рад доложить, что как снотворное она сработала. «Разумеется, сработала, – усмехнулся Джим. – От некоторых ее глав бегущий в атаку носорог уснул бы на ходу».
При обсуждении Большой книги члены группы, как правило, по очереди зачитывают по нескольку параграфов священного текста. Когда кончается отведенная на ознакомление определенная глава, проводится ее обсуждение, и каждый старается сопоставить прочитанное со своим жизненным опытом в прошлом и нынешней ситуацией.
