Сабина Тислер - Я возьму твою дочь
Яна улыбнулась.
— Ты считаешь, мне нужно подняться наверх и взглянуть на него?
— Нет, не надо! — Йонатан даже возмутился. — Черт возьми, он же совершенно голый! Сейчас она рисует его, но через пять минут все уже может быть по-другому. Может, будет достаточно, если ты познакомишься с ним завтра утром?
— Конечно. Я сказала это не всерьез, Йон. Чего ты сразу лезешь в бутылку? Я считаю, это прекрасно, что у Жизель наконец-то появился друг. Я уже боялась, что с ней что-то не в порядке. В конце концов, не может же она прожить жизнь только с кисточками и красками.
Она засмеялась, он — нет.
Йонатан отпил большой глоток вина и сел. Яна сжала его руку.
— Не надо ревновать, Йон. Жизель уже не маленькая девочка, она повзрослела. Это ведь несложно понять.
— Нет, это понять сложно! — Йонатан вскочил и принялся бегать по комнате. — Черт возьми, Яна, наверху, в комнате моей дочери, сидит какой-то голый парень! Это все равно, как если бы в нашем саду приземлилась летающая тарелка! У меня сносит крышу, я вне себя, и мне страшно хочется выбить ему зубы. Ты это понимаешь?
Яна рассмеялась.
— Конечно, понимаю. А теперь иди сюда, сядь рядом со мной и выпей вина. Если хочешь, мы сделаем музыку погромче, чтобы не слышать того, что будет происходить там, наверху.
Она встала, с трудом подошла к мужу, обняла его и потянула в постель.
Месяц спустя, как раз в день рождения Йонатана, Жизель с утра была в академии. Автопортрет был готов. Она принесла его с собой, потому что помнила слова Патрика и хотела показать портрет профессору, прежде чем подарить отцу.
— Жизель, — сказал доктор Шивер, — вы создали настоящее произведение искусства, ничего подобного я здесь, в академии, уже давно не видел. Я бы с удовольствием взял его на выставку. Вы могли бы дать мне этот портрет на один семестр?
— Нет, — твердо ответила Жизель, — к сожалению, нет. Это мой подарок отцу. У него сегодня день рождения.
Доктор Шивер улыбнулся.
— А-а, ну да, понимаю. Но, может быть, ваш отец даст этот портрет для выставки на какое-то время.
— Это можно. — Жизель чувствовала себя польщенной. — Я спрошу его.
Через несколько часов она стояла на Бляйбтройштрассе возле светофора, радовалась тому, что сегодня день рождения отца, и никак не могла дождаться момента, когда сможет подарить ему свой портрет.
Жизель, погруженная в свои мысли, ожидала зеленого света светофора, когда внезапно на нее нахлынуло смутное ощущение опасности. Это чувство было сродни порыву теплого воздуха в морозный день, воздуха, который неожиданно ударяет человека в лицо, словно подсказывая, что на него надвигается стена огня.
Она невольно задержала дыхание и растерянно оглянулась. Черный «гольф» на чудовищной скорости вылетел на перекресток и наткнулся на выезжавший справа белый микроавтобус-транспортер. Завизжали тормоза, водитель «гольфа» рванул руль в сторону, машину занесло и бросило прямо на Жизель.
Со страшной силой заднее крыло ударило ее в бок, ломая кости, словно они стеклянные. Жизель пролетела по воздуху, как кукла, и ударилась головой о светофор на противоположной стороне улицы. Ее череп был раздроблен, как будто по нему проехал грузовик.
Она рухнула на брусчатку.
На несколько секунд воцарилась полная тишина. Словно весь город затаил дыхание, словно не было никаких голосов, никакого рева автомобилей и никакой жизни вообще.
Жизель не двигалась. Кровь лилась у нее из носа, рта и ушей. И всего лишь за несколько метров от нее какой-то грузовик переехал портрет, написанный маслом, изображавший прекрасную молодую женщину, которая с разбитой головой лежала сейчас в луже крови на улице.
Примерно через час в дверь Йессенов позвонили.
«Это может быть только Жизель», — подумала Яна и распахнула дверь. Она уже хотела раскинуть руки, чтобы обнять дочь, когда увидела, что перед дверью стоят двое полицейских в форме. Их лица были такими серьезными, что у Яны по спине пробежал озноб.
— Фрау Йессен? — спросил один из них низким спокойным голосом.
— Да.
— Я полицайобермайстер Мертен, дирекция два, двадцать седьмой участок, а это мой коллега Есорски. Вы разрешите нам войти?
Он предъявил свое удостоверение.
Яна даже не взглянула на него и открыла дверь.
— А в чем дело? Что случилось?
Полицейские сняли фуражки и прошли в коридор.
«Странно, — подумала Яна, — как только оказываешься лицом к лицу с полицейскими, сразу же вспоминаешь все свои грехи». Две недели назад, например, ее машину сфотографировали возле какой-то стройки, потому что она превысила разрешенную скорость. Она постоянно игнорировала ограничение скорости на городском автобане, а квитанции, которые получала за неправильную парковку, не задумываясь выбрасывала в ближайшую урну. Наверное, она и сейчас в чем-то провинилась, просто пока еще этого не знала.
Полицайобермайстер Мертен нервно потирал руки. Судя по всему, ему было не по себе.
Яна не пригласила полицейских в гостиную. Она стояла и смотрела на них выжидающе, однако не враждебно.
— Я сожалею, фрау Йессен, очень сожалею… — беспомощно начал Мертен. — Мне очень жаль, но у нас плохие новости. — Он глубоко вздохнул и вытер со лба несуществующий пот. — Ваша дочь Жизель сегодня после обеда попала в аварию. На светофоре перед пешеходным переходом ее сбила машина, которую занесло. Она получила смертельные травмы.
Яна молча смотрела на полицейских, пытаясь понять то, что только что услышала.
— Что?
Полицейские смотрели в пол.
— Она мертва?
Есорски кивнул.
— Я не понимаю…
Яну била дрожь. Она машинально, как лунатик, открыла дверь в гостиную и вошла туда. Полицейские последовали за ней.
Из кабинета Йонатана доносилась музыка.
Яна оперлась на обеденный стол, чтобы не упасть, в то время как Мертен тихо и деловито описывал случившееся. Она пыталась прислушиваться, но ей было очень трудно сконцентрироваться, она ничего не понимала, надеясь, что все это только плохой сон и что она сейчас проснется. В душе она обращалась к Йонатану: «Пожалуйста, — взывала она, — приди сюда, обними меня покрепче, поговори с этим мужчиной, который рассказывает такие страшные вещи, которые не являются правдой, они не могут быть правдой. И пожалуйста, сделай так, чтобы я больше никогда ничего подобного не слышала»!
Но ничего не произошло. Яна молчала, пока полицейский тихо говорил с ней, а потом вдруг выскочила из комнаты и побежала наверх.
Йонатан сидел перед компьютером и проверял внесенные в память фотографии. Он хотел сказать гостям приветственную речь и показать некоторые снимки. Радио было включено на полную громкость, так что он не заметил, как в комнату вошла Яна.
Звучала как раз его любимая песня, когда он вдруг увидел перед собой жену.
Йонатан улыбнулся ей и поднял руку, чтобы она подождала, потому что ему хотелось дослушать песню до конца.
«Time to say goodbye», — пели Андреа Бочелли и Сара Брайтмен.
— Жизель мертва! — пронзительно крикнула Яна, пытаясь заглушить музыку.
Йонатан услышал ее, но смотрел так, словно ничего не понял.
«Time to say goodbye».
Он не выключил музыку, и песня продолжалась, а он стоял, словно окаменев, не в состоянии пошевельнуться. Он даже не мог поднять руку, чтобы опереться на ее плечо.
— Она попала под машину! — выкрикнула Яна прямо ему в лицо.
Йонатан по-прежнему молчал.
Яна молча повернулась, вышла из комнаты и спустилась вниз, где ждали полицейские.
Йонатану понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и последовать за ней.
— Мне бесконечно жаль… — сказал Мертен и подал Йонатану руку.
Тот лишь кивнул.
— Я хочу ее видеть, — сказала Яна.
— Если хотите, я отвезу вас в больницу, — негромко предложил Мертен. — Вам все равно нужно будет опознать свою дочь.
Оба полицейских вышли из комнаты и остановились возле двери.
Яна оперлась на стену, комната плыла у нее перед глазами.
— Жизель! — вдруг вскрикнул Йонатан.
Он запрокинул голову, раскрыл рот и зашелся в немом крике о помощи.
Таким Яна своего мужа еще не видела. Она буквально чувствовала, как эта картина, словно раскаленное тавро, навсегда запечатлевается в ее душе. Она знала, что ей никогда не удастся ни избавиться от нее, ни ее забыть. И только поэтому она в этот момент поняла, что все потеряно и их дочери действительно нет в живых.
Йонатан узнал Жизель, но у него было такое чувство, будто все это неправда. «Проснись, и мы вместе пойдем домой», — взмолился он, когда увидел ее на носилках в холодильнике морга. Ее окровавленные волосы слиплись, но кто-то зачесал их назад, чтобы они не закрывали лицо, а кроме того, прикрыл его раздробленную часть полотенцем. Уцелевшая часть, с кожей цвета слоновой кости, напоминала лицо ангела.
