Эрин Харт - Земля призраков
В комнате было темно, но в лунном свете, струящемся из окон, Нора разглядела, что оштукатуренные стены выкрашены в насыщенно-алый цвет, а деревянные детали, включая высокие ставни на окнах, многократно перекрашивались в глянцево-белый. Как и в библиотеке, потолок выгибался изящным деревянным сводом, но кусочки шелушащейся белой краски едва не отваливались. Пол из широких дубовых половиц почти полностью покрывал огромный потертый персидский ковер. Комнату отличала смесь стилей и эпох. Две небольшие тахты с тоненькими изогнутыми ножками, украшенными дамасской позолотой, помещались друг напротив друга перед огромным каменным очагом. Над камином висел портрет аристократки в одежде для верховой езды, но без лошади. Деревянная, тонкой резьбы ширма и большой кальян намекали на пребывание некоторых членов семьи в Индии. Помимо заграничных имперских приобретений, в комнате имелись охотничьи трофеи сельского помещика: чучела фазанов и лисиц, даже огромные рога древнего ирландского лося. Хотя поместье, несомненно, стоило больших денег, и комната, и все в ней говорило об упадке Браклин Хаус.
Нора открыла одну из тяжелых двойных дверей в дальнем конце гостиной. Лестница, должно быть, неподалеку. Нора чувствовала, что ходит по кругу. Следующая затемненная комната была чем-то вроде кабинета, но с задрапированной от пыли обстановкой. Пройдя несколько шагов, Нора обернулась и увидела пару устремленных на нее больших желтых глаз. С ее губ непроизвольно сорвался крик. Неожиданно левая дверь отворилась, и Хью Осборн, быстро войдя, включил свет. За ним по пятам следовал Кормак.
— Что такое, Нора? С вами все нормально?
— Все нормально. Я просто заблудилась, — сказала она, вглядываясь в то, что ее напугало. На свету это оказалось не чем иным, как огромной желто-коричневой бабочкой в куполообразной банке. Глаза Норы заскользили по комнате. Бабочки — сотни бабочек, некоторые не больше пчел, другие с почти десятидюймовым размахом крыльев — заполняли все пространство стен. Они были и переливчато-синими, и желтыми, и ярко-оранжевыми, с пятнышками в виде глаз и раздвоенными крыльями, каждая пришпилена булавкой, аккуратно подписана и помещена под стекло. Однако ни красота, ни переливчатые цвета, ни видимая живость не восполняли мертвенности чудных насекомых.
Наконец Хью Осборн произнес:
— Совсем упустил из виду, какое впечатление может произвести эта комната. Мой дед был чрезмерно увлеченным коллекционером-любителем. Я помню, как он пичкал меня научными названиями.
— Я никогда не видел столько бабочек, — признался Кормак. — Разве только в музее.
— Он, конечно же, намеревался передать их музею, но в последние годы жизни потерял интерес к коллекционированию.
— Что же заставило его бросить такой огромный труд? — спросил Кормак.
Осборн заколебался, и Нора видела, как он вглядывается в Кормака, подыскивая ответ.
— Он возвращался из экспедиции, и когда мои родители ехали, чтобы встретить его с парохода в Росслэре, их машина сошла с дороги. Они оба погибли. После этого мой дед вообще потерял интерес к чему-либо.
ГЛАВА 4
— Его нужно остановить, Люси, пока он не причинил вред себе — или, помоги нам, Боже, — кому-нибудь еще.
Голос Хью Осборна был взволнованным, и Кормак догадался, что речь идет о Джереми. Просмотрев еще раз в библиотеке планы приората, он возвращался в свою комнату, чтобы закончить подготовку инструментов для утренних раскопок. Он достиг лестничной площадки, когда из полуоткрытой двери послышались громкие голоса. Он сознавал, что не следует прислушиваться к частному разговору, и заколебался, решая, вернуться или идти вперед.
— Я очень благодарна за вашу заботу. — Это был голос Люси. — Небеса видят, вы пытались заменить ему отца. Но большинство мальчиков возраста Джереми проходят период бунтарства. Ваше беспокойство чрезмерно.
— Прошлой ночью он пришел домой таким пьяным, с трудом стоял на ногах. Пожалуйста, Люси, мы должны что-то предпринять.
— А что мы можем? Он больше не ребенок. Я уже говорила с ним по этому поводу не один раз.
Наступила пауза.
— Есть хорошие оздоровительные программы…
— Я не позволю забрать его и запереть. Я не вынесла бы этого, Хью, правда, не вынесла бы.
Их голоса неожиданно стихли, словно они осознали, сколь громко говорят.
Кормак опять начал подниматься по лестнице. Его глаза отметили движение в большом зеркале как раз рядом с открытой дверью, и он увидел, что в нем отразились смутные черты Джереми Осборна. Юноша стоял в дверях напротив зеркала; по-видимому, он тоже слушал. Его лицо было мертвенно бледным, и Кормак мог видеть темные круги или синяки вокруг его глаз. Заметив Кормака, Джереми закрыл дверь.
Боже, какое дерьмо пьянство! Сколько лет исполнилось юноше, когда он нашел своего отца мертвым? Сейчас ему не больше семнадцати или восемнадцати. Кормак не забыл сложные чувства, обуревавшие его в десятилетнем возрасте, и почти полную неспособность их выразить. Он помнил боль и гнев, охватившие его, когда отец ушел от них, страшную беспомощность, которую он ощущал, вглядываясь в лицо матери.
Он сидел на ступеньках бабкиного дома, слушая, как мать и бабка спорят на кухне. Они не знали, где он. Он забрался на лестницу, чтобы достать заброшенный мяч, и не смог бы спуститься незамеченным, а посему решил подождать и послушать. Он вытащил карманный ножик, намереваясь отковырнуть кусочек кожи на мяче и выяснить, что у него внутри.
— И все это он тебе написал? — Он слышал возмущение в голосе бабки. Кипя гневом, она с такой силой швырнула сахар в свой чай, что чуть не разбила чашку. — У него даже не хватило мужества сказать это тебе в лицо. А как насчет Кормака? Как насчет заботы о своем собственном сыне?
— Я рассказала тебе все, что знаю, — ответила мать совершенно измученно. — Повторить снова?
— Какое ему дело до каких-то предприятий в Боливии…
— Это Чили, мама. Люди исчезают.
— Меня не волнует, что им нужно от него в этой богом забытой стране на земле, в первую очередь он принадлежит своей семье. И не нужно к этому ничего примешивать.
Они продолжали говорить, но Кормак больше прислушивался к звуку слов, нежели вникал в их смысл.
Несколькими днями раньше они получили письмо отца, и он видел, как надежда в глазах матери сменилась мукой, которую она пыталась скрыть, но не могла. Потом, спустя час, она попросила его сесть рядом. У папы очень важная работа, сказала она; он пытается помочь многим людям, оказавшимся в отчаянном положении, и ему придется там остаться, он не знает, насколько долго. Папа написал, что он любит их обоих, но быть вместе с ним слишком опасно, по крайней мере, сейчас, а он должен находиться там, где нужен. Кормак знал: еще о чем-то она умолчала.
Голоса женщин доносились до него, и он начал осознавать — отец никогда не вернется домой. Он взглянул на то, что было хороший мячом для хоккея на траве, а теперь стало кожаной тряпкой на пробковом сферическом каркасе, с порезами и вмятинами там, куда он тыкал ножом.
Воспоминания выбили его из колеи. Он помнил, как часто желал отцу всяких болезней, но это было лишь что-то вроде маленькой мести, которую мог вообразить десятилетний ребенок: чтобы отец споткнулся и упал или испытал еще какое-то унижение. Он никогда в действительности не желал отцу смерти. Но если допустить, что желал? И если предположить, что отец после этого умер? Самоубийство — это еще хуже, думал Кормак, воспоминая свои длительные размышления о причинах исчезновения отца. Неудивительно, что Джереми Осборн пребывает в таком разладе.
Сунув атлас под левую руку и взявшись за потертые кожаные ручки раскопочной сумки, Кормак осознал: лицо Джереми отражало его самого, десятилетнего, четверть века назад. Никакие мечты не изменят реальность, но жизнь пока не заканчивается. Он выжил, и раны в конце концов зарубцевались. Если бы он смог как-то передать эту надежду Джереми Осборну. Но Кормак здесь для того, чтобы копать. Вот и все.
ГЛАВА 5
Когда Кормак собрался уходить, Нора ждала звонка из Национального музея, поэтому он отправился к монастырю один. Осторожно ведя джип по затененной деревьями дороге, он размышлял о том, каким образом деревья стали в Ирландии знаком привилегированности, ассоциируясь с ограждением усадеб английских и англо-ирландских аристократов. В ряде случаев особняки исчезли давным-давно, и лишь деревья да развалины наследовали прежним хозяевам. Вскоре лес за воротами Браклин Хаус уступил место пастбищам. Почти тотчас же справа от себя Кормак заметил серые каменные руины церковных зданий и грязную гравийную дорожку, которая вела к монастырю. Без тяжелого снаряжения он пройдет это расстояние за десять минут. Ближайшие поля были огорожены для выпаса скота, и огромные ворота блокировали конец дорожки. Осборн договорился, что днем приедет экскаватор и снимает верхний слой почвы, прежде чем они займутся тестовыми раскопками. Повесив фотоаппарат на плечо и захватив из сумки блокнот, Кормак перелез через проволочную ограду, чтобы взглянуть на монастырь, прежде чем обойти и сфотографировать место будущих работ.
