Вы меня не знаете - Махмуд Имран
Пистолет.
Длинный перерыв: 16:45
Центральный уголовный суд Т2017229
Дело рассматривает: ЕГО ЧЕСТЬ СУДЬЯ СЭЛМОН, КОРОЛЕВСКИЙ АДВОКАТ
Заключительные речи
Суд: день 31
Четверг, 6 июля 2017 года
ВЫСТУПАЮТ
Со стороны обвинения: К. Сэлфред, королевский адвокат
Со стороны защиты: Подсудимый, лично
Расшифровка цифровой аудиозаписи выполнена Закрытой акционерной компанией «Т. Дж. Нэзерин», официальным поставщиком услуг судебной стенографии и расшифровки
12
Вы когда-нибудь держали в руках пистолет? Это не как в кино, его нельзя просто положить во внутренний карман куртки или засунуть за пояс и забыть о нем. Пистолет тяжелый. Его вес давит. Когда берешь пистолет, чувствуешь, что это серьезная штука. Ты чувствуешь, какой вред он может причинить, и жизнь, которую он может отнять. В каком-то смысле пистолет живет и дышит. У него даже голос есть. Берешь его в руки – и он шепчет. Шепчет тебе прямо на ухо. Все время, пока он с тобой. Пс-с-ст-пс-с-ст-пс-с-ст. И повторяет он только одно. Он говорит: «Выпусти меня». Он хочет, чтобы ты выстрелил.
По его лицу я вижу: он это чувствует. Его пистолет хочет меня застрелить. Кира тоже что-то чувствует и начинает кричать. Чувак отступает, но держит меня на мушке. Заводит руку назад, хватает Киру за волосы и сильно дергает. Она издает звук – как собака, которую пнули.
Я шагаю вперед, резко останавливаюсь и выставляю руки перед собой.
– Бро, спокойно. Спокойно. Я ухожу, – говорю я и медленно отступаю.
– С этим ты опоздал, чувак. – Он толкает Кирину голову вниз, к своим коленям, так что она не видит ничего, кроме асфальта. – Тебе, детка, это видеть не надо, – говорит он и вытягивает руку с пистолетом.
Я вдруг ощущаю за поясом тяжесть собственного пистолета. Как только я достаю его, все происходит одновременно. Чувак из Пушек таращит глаза и отступает. Кира выворачивается из его хватки и замирает. Секунда, и она начинает кричать: «Господи-господи-господи», не останавливаясь. Я наставляю пистолет на чувака и говорю ему съебывать. Но голос у меня надламывается, как у ребенка. Он меняется в лице. Улыбается такой типа злой улыбкой и шагает ко мне, держа пистолет впереди себя.
– Я его тебе сейчас в жопу засуну, – говорит он и делает еще шаг.
Он подходит ближе, а у меня в голове как будто сироп. Надо, чтобы она снова заработала. Там как будто батарейка села, и нужно что-то, какая-то искра, чтобы ее запустить. Вдруг Кира кричит, и голова у меня включается. Моторчик снова работает. Как шестицилиндровый двигатель.
Я стреляю. Попадаю ему куда-то в плечо, его разворачивает, он кричит и падает на землю. Кровь забрызгала мне глаза. Я почти ничего не вижу и вытираю их рукавом. Смотрю туда, где он упал, но его уже нет. Он просто исчез. На земле только лужица крови. Я бешено оглядываюсь, но его не вижу. Начинаю паниковать, потому что думаю, что он сейчас напрыгнет на меня сзади. Верчу головой туда-сюда. Наконец я вижу, что он ковыляет туда, откуда появился, – за мост.
Я хватаю Киру и заталкиваю ее в машину. Завожу. Руки у меня дрожат. Сердце так колотится о ребра, что, кажется, сейчас разорвется на кусочки. Так громко, что мне страшно. Но каким-то образом мне удается взять себя в руки, включить передачу и поехать.
Я гоню, не разбирая дороги. Кровь бурлит во всем теле. Стучит в ушах. Я смотрю на Ки и вижу, что она открывает и закрывает рот, но из-за шума в голове я ни черта не слышу. Это, наверное, из-за выстрела. Он меня оглушил. Но я не останавливаюсь. Судя по тахометру, я гоню на бешеных оборотах, но все равно ничего не слышу.
Сперва я виляю, но через пару минут выравниваю движение. Заворачиваю за угол, но это оказывается тупик. Разворачиваюсь на сто восемьдесят и еду обратно, мимо лужи крови. Блин, откуда я приехал? Я еду дальше, но не могу найти выход из этого лабиринта. За каждым поворотом теперь вдруг дорожные столбики или пешеходные улицы. Блядь. Наконец я поворачиваю на улицу, по которой приехал, и вот я гоню домой, с моей девушкой в машине.
Рассказывать об этом – все равно что возвращаться туда. Я стою в этом зале, и сердце колотится. Блядь! Знаю, надо следить за языком, но тогда реально было страшно. Ты не знаешь, как поведешь себя, пока не окажешься в такой ситуации. Может, ты разрулишь, но можешь и облажаться. В тот раз такое могло случиться. Я мог бы облажаться, и тогда, возможно, все бы закончилось. Но мне еще оставалось пожить. Еще не все главы написаны. Не вся история рассказана. По крайней мере, так я это вижу.
Я вам, ребята, скажу кое-что по секрету. Перед тем, как я уволил своего адвоката, он сказал мне ни в коем случае не рассказывать вам эту историю. Почему, спросил я, почему нет? Он говорит, она поможет доказать, что ты виновен. Во-первых, она доказывает, что у тебя есть пистолет. Во-вторых, что ты его с собой носишь. В-третьих, что ты готов из него стрелять. И в-четвертых, она доказывает, что ты достаточно умен, чтобы избежать наказания.
Я понимаю ход его мысли и прочее, но, как по мне, это чушь. Это ничего не доказывает. Вы и так знаете, что я хранил у себя в квартире пистолет. И всем понятно, что, если у человека есть пистолет, значит, есть и обстоятельства, в которых он им воспользуется, иначе зачем он нужен? Но это была самозащита. Тот чувак убил бы меня, это точно. Я по глазам видел. Я был там, вы – нет. Он направил пистолет мне в лицо. Я до сих пор это вижу. Это не шутки. Он бы убил меня, и тогда рассказать все это было бы некому. Сделай или сдохни. Я сделал то, что должен был. Правда, я-то его не убил. По крайней мере, никто не явился и не сказал, что убил. Но если я убил его, обвините меня в этом. Я и это обвинение оспорю. И знаете что, это дело я бы выиграл. Это была самозащита, и точка. Только не надо вешать на меня убийство пацана, которого я, блин, не убивал. Вот это сразу на хер.
Короче, теперь вы знаете. Извините, господин адвокат, где бы вы там ни были. Я должен был рассказать. Это единственный вариант объяснить, почему полиция нашла у меня в машине следы продуктов выстрела. Все из-за того выстрела, господа присяжные. Из-за того, что я стрелял в того мудилу из Пушек, а не в Джамиля. Вот вам и объяснение улики номер пять – по большей части.
Короче, Кира теперь была дома, но далеко не в безопасности. Вообще-то, безопаснее ей было с Пушками, но тогда мы этого не знали. Тогда нам казалось, что самая большая опасность для нее – она сама. Дорога домой была долгой. Сначала Кира была заторможенная, как будто в трансе, но вскоре начала психовать. Она стала колотить в окна и орать, чтобы я ее выпустил. Я сперва ничего не понял. Какого хрена? Не то чтобы я ждал, что она встретит меня как героя, но я уж точно не ожидал оскорблений, которыми она меня поливала в ту минуту. Но, по правде говоря, я сам виноват. Я же ни хрена не продумал.
Когда я нашел ее, я был так озабочен тем, как ее вытащить, что вообще не подумал, что буду делать с ней потом. Я соображал по ходу дела. Найти ее. Ага, нашел – что дальше? Вытащить ее. Ага, вытащил – что дальше? Привезти домой. Блин, нет, только не домой, там ее станут искать в первую очередь. Но у меня мозги работают так. По прямой.
Кира рассуждает по-другому. Если у меня ум – это карандашный рисунок типа «палка, палка, огуречик», то у нее – типа Майкл Анджело. У нее есть – как там ее? – перспектива. А еще цвет, 3D и все остальное. А у меня – круглая голова и руки-палки. В конце концов, когда она перестала кричать и я уговорил ее не открывать дверь и не порываться сбежать на каждом светофоре, она объяснила, что не дает ей покоя. Если они не найдут ее, сказала она, то шлепнут ее брата. Вот так просто.