Вы меня не знаете - Махмуд Имран

Я огляделся: комната была такой же, какой я ее помнил. Может, что-то и казалось странноватым, но я не понимал, что именно. Все книги лежали так, как лежали. В глаза вроде бы ничего не бросалось. Я решил, что у меня, видимо, воображение разыгралось, пошел в ванную и стал складывать одежду в мусорные мешки, которые принес с собой. Я собрал два мешка и нес их в гостиную, когда вдруг увидел. Буквально краем глаза. У окна. Занавеска немного колыхалась, но я знал, что не оставлял окна открытыми. Я подошел, отодвинул ее и увидел, что нижняя часть окна разбита. Я посмотрел под ноги. Кругом стекло. Бля.

Я побросал в хозяйственную сумку несколько книг и ушел, заперев за собой дверь. И побежал. Если кто меня и видел, то и ладно. Не важно. Я мог быть кем угодно. Может, я родственник. Просто проверил квартиру, забрал кое-что. Пофиг. Но теперь я знал, что ее искали. Это плохо. Я запрыгнул в машину и быстро уехал.

Когда тем вечером я вернулся к себе, при виде книг лицо Киры просветлело. Но тут же потускнело опять. Видимо, книги не те. Я сказал, что съезжу еще раз и привезу другие, но, по правде говоря, я знал, что туда не вернусь. Я не стал рассказывать о разбитом окне. Нечего волновать ее еще больше.

Я попробовал еще кое-что, что, я думал, могло помочь. Всякие травяные штуки типа зверобоя и какойто традиционной китайской фигни, но это тоже не сработало. Лекарствами такое не вылечить. Можно только со временем отгоревать. И полностью она никогда не оправится, как полностью не оправишься после чьей-то смерти. Горе просто стареет, вот и все. Как свет, который тускнеет и тускнеет. Спустя годы оно может покрыться таким слоем пыли, что не разглядишь, но оно никуда не девается. Его просто сложнее разглядеть.

Я понимал, что единственное, что можно для нее сделать, – это дать ей оправиться самой, как сказала мама. Честно говоря, в первые недели я думал, что это все. Она не ела. Она не спала, и лицо у нее было серое. Единственные звуки, которые она издавала, – плач и иногда вскрики. В такие минуты внутри у меня все обрывалось. Блин, я даже объяснить не могу. Такая глубинная, глубинная боль, как будто все внутренности схлопываются. Мне казалось, что я здание, которое сносят, и оно обрушивается на землю и уже там схлопывается. У меня как будто сердце схлопывалось внутри.

Я так отчаялся, что решил поговорить с Блесс. После разговора с мамой она уже поняла, что что-то не так, поэтому я подумал, что, если поговорю с Блесс, конца света не случится. Я взял телефон и позвонил ей. Времени расшаркиваться не было, так что я сразу перешел к делу:

– Блесс, ей хреново. Я не знаю, как ее растормошить.

– П-просто дай ей время. Она сама придет в себя. Ей просто нужно немного в-времени, – тихо ответила Блесс.

– Не думаю, что время ей поможет, Блесс. Ей только хуже становится. – Я прикрыл телефон рукой на случай, если Кира в соседней комнате все слышит.

– Это сейчас. Но через несколько дней или н-недель ей станет лучше. Это как находиться в тоннеле. Ты не знаешь, сколько тебе еще идти в т-темноте, но, если не останавливаться, увидишь свет. Со временем.

Тогда я не знал, что Блесс права, но знал, что уж она о тоннелях знает побольше моего, и это вселило в меня надежду.

Но чего я не ожидал, так это насколько длинным может быть тоннель.

Тогда она хотела покончить с собой.

Один раз она попросила меня помочь ей, и я бы помог, отвечаю. Ей было так больно, что я сделал бы что угодно, чтобы это прекратить. Если бы вы увидели ее тогда своими глазами; если бы слышали, как она плачет во сне, говорю вам – вы бы тоже об этом подумали. Я бы не вывез, но я бы сделал это ради нее. Я бы убил ее, только чтобы помочь ей покинуть этот мир. Вы, ребята, не понимаете, я любил ее. Любил каждой клеткой своего тела. Я бы сделал это, не задумываясь.

Забавно, но ее – и меня тоже – спасло то, что однажды на улице я увидел Джамиля, убитого.

Перерыв: 11:30

13

Знаю, то, что я сказал до перерыва, прозвучало странно: что встреча с Джамилем в тот день спасла нас. Но это правда. Это произошло в день, о котором мы все уже слышали, – в день, когда я назвал его конченым. Я пошел купить маме, себе и Кире кое-какой еды и еще кое-чего и столкнулся с ним.

Он болтал с парой девчонок, когда заметил меня. Как я уже говорил, мы знали друг друга, потому что жили в одном районе. Мы не дружили, но были достаточно знакомы, чтобы кивнуть друг другу или типа того. В общем, я шел в магазин, а он был на улице, занимался своими делами. Я, как обычно, не обратил на него внимания, но он, вместо того чтобы, как обычно, не обратить внимания на меня, жестом меня остановил. Он потянул меня в сторону, подальше от девчонок, как будто собираясь рассказать секрет. Сначала он просто спрашивал, че кого, бла-бла-бла, но вдруг кое-что выдал.

– Слышал, Кира снова тут. Где ты ее прячешь, бро? – говорит он и усмехается уголком рта.

Выражение лица у меня теперь какое угодно, но не приветливое. Я смотрю на него так, будто впервые вижу, и говорю:

– Чувак, ты че? Ты мне такой херни не неси. – Я стою к нему вплотную, чтобы показать, что не шучу.

– Ниче, ниче, – он немного отступает, – я так, просто. Не важно. Не парься, чувак.

Я паникую, ведь я не знаю, что знает он, и знает ли вообще что-нибудь. А может, он просто блефует.

– Чего ты тогда херню несешь?! Ты знаешь, где она? Видел ее? – спрашиваю я со злобой.

Он смотрит на меня и вроде как порывается уйти. Ясно, что без своей группы поддержки нарываться ему не хочется.

– Не, бро. Расслабься. Я проверял кое-какие слухи, типа того. И все. Но все норм, бро. Если ты говоришь, что она не с тобой, значит, не с тобой. – И он уходит.

– Не, чувак, – говорю я. – Ничего не норм. Не болтай херню о моей девушке, ты же знаешь, что я ее ищу.

Сказать честно, я был в панике, реально в панике. Хрен его знает, как он узнал, но я испугался. Уходя, он оборачивается и улыбается такой улыбочкой типа «ну я-то все понимаю». Он еще не успел уйти далеко, и я бросаю ему в спину:

– Конченый.

И тоже ухожу. Как и ему, мне не хочется ничего затевать здесь, на улице. Но я понятия не имел, что это слово, сказанное впроброс, вот так всплывет через год. И что все так завертится.

Не знаю, как он узнал, что Кира вернулась, – если вообще узнал. С того дня, как я нашел ее под мостом, она даже не выходила из квартиры. И вдруг меня осенило. Она вернулась, и я перестал ее искать. Вот почему он так решил. Что единственное, почему я перестал искать ее, – это потому, что нашел. От собственной тупости меня замутило.

Действовать нужно было быстро. Я все купил и прибежал домой весь в мыле. Мозг у меня работал с сумасшедшей скоростью, типа сто миль в час. Я понимал, что, если кто-нибудь ему поверит или даже просто услышит, что он говорит о Кире, со дня на день к нам в дверь постучатся. Я решил, что нужно пустить слух, как я и обещал, – что Киру забрала какая-то новая банда. Что они ее похитили фиг знает зачем. Да что угодно, лишь бы не думали, что она со мной. Еще я решил, что нужно вести себя так, будто я до сих пор ее ищу.

Короче, как я и сказал, непонятно, как Джамиль узнал, что Кира вернулась, если вообще знал. Он уже погряз во всяких гангстерских делах, так что, может, услышал от кого-нибудь, что она пропала, но точно я так и не выяснил. Я знал, что он состоит в небольшой банде, они называются «Отряд». Я помню, что они перебрали кучу названий типа «Отряд бабла», или «Юго-восточный отряд», или еще что-то, одно время они назывались даже «Летучий отряд» [8], типа прикалывались. Но, насколько я знал, это ни разу не серьезная банда, как Пушки. А так, детский сад.

Потом – слишком поздно – я узнал, что за прошлые несколько месяцев Отряд изменился. Они набирали обороты. Скорее всего, это все равно бы случилось. Со временем они бы разрослись до настоящей взрослой банды. Но можно сказать, что ворваться в высшую лигу им просто повезло. Ну или не повезло, это как посмотреть. Правда, как ни назови, повезло им из-за ребят, которых, как мы потом узнали, называют «Олды».