Вы меня не знаете - Махмуд Имран

Правда, вскоре я понял, что Курт не создан для подобной херни. Во-первых, деньги его не особенно заботят. Во-вторых, он терпеть не может, когда ему говорят, что делать. В другой ситуации этого было бы достаточно, чтобы от него отстать. В банде не нужны те, кем нельзя управлять. Почти все считают, что не позволят собой управлять, но так-то почти все пиздят. Практически любой человек сделает что угодно, если цена подходящая, а это, по сути, значит, что им можно управлять. Но Курт – дело другое.

Пару лет назад, когда мы шли по улице, его остановили трое местных парней.

– Это же ты Курт? – спрашивает один и, когда Курт кивает, говорит: – Бро, хочу дать тебе шанс, который дается раз в жизни.

Курт пытается уйти, потому что знает, что им надо, но они встают стенкой. Их главный такой:

– Бро, я могу прямо сейчас дать тебе косарь или тебя порезать. Решай сам.

– Ну, режь, – говорит Курт.

Эти трое переглядываются, типа: «Че за херня?» На месте Курта я бы, наверное, попробовал их заболтать, но такого эти парни еще не видели. Их главный, мелкий чувак в пятипанельной кепке, вытаскивает из кармана финку и показывает Курту. Курт внимательно смотрит на нее, потом на двоих других и говорит:

– А у вас че?

И стоит, будто к месту прирос. Я, наоборот, напружинился и готов рвануться в драку, если до этого дойдет.

Остальные, ухмыляясь, показывают свое оружие, но Курт не двигается.

– Порежь меня, – говорит он. Руки у него до сих пор в карманах.

Главный подходит ближе, держит нож на уровне пояса:

– Бро, мы шутки шутить не привыкли.

И тут Курт выдергивает руку из кармана и хватает нож за лезвие.

– Порежь меня, – говорит он с каменным лицом.

Главный начинает паниковать и пытается вырвать нож, но Курт держит крепко. Из руки течет кровь, но по его лицу и не скажешь.

Второй тоже вытаскивает нож и бросается на Курта. Но этот пацан еще ни разу не дрался ножом. Я вижу это по тому, как он его держит. Как телефон. А я знаю, что нож надо держать в кулаке лезвием вниз, острием наверх. Поэтому мне хватило хладнокровия, чтобы подойти и врезать ему пару раз в лицо. Он падает, и, пока он не успел очухаться, я выхватываю нож.

Курт все еще держит лезвие. Парень на другом конце ножа серый от страха. Он видит у меня нож своего кореша и бросается бежать.

– Вы, уроды, покойники! Покойники! – кричит он, убегая.

Я оглядываюсь, ища третьего, но он, видимо, сбежал еще раньше. Они пришли с тремя ножами, ушли – с одним.

– Бля, чувак. – Я смотрю на руку Курта.

– Да фигня. – Он снова сжимает кулак, и кровь капает с обеих сторон.

– Ниче не фигня.

Я снимаю бандану и перевязываю ему руку. Туго затягиваю ее, пока она пропитывается кровью, и делаю двойной узел. Курт даже не поморщился. Я пытаюсь считать его реакцию, но считывать нечего.

– Ты не думай, я не гей, – говорю я, и мы начинаем ржать.

Пока он жил в районе, мы сильно подружились. Курт приходил к нам, и мама готовила ему ужин. Он обычно съедал в два раза больше, чем у нее было запасов, но все равно он ей нравился. Мне даже кажется, что, если бы он столько не ел, он бы нравился ей гораздо меньше. Была у него одна особенность. Когда он ел, он походил на ребенка. Больше в это время ничего не существовало. Только он и тарелка.

Мама потом притворно жаловалась:

– От коня он, что ли, произошел? В следующий раз куплю ему мешок овса.

Но у нее еще и материнский инстинкт включился. С точки зрения мам, кормить друга своего ребенка – это все равно что кормить самого ребенка. Ну и еще она знала, что у Курта нет такой матери, как у меня. То есть мать у него есть, но на деле считай, что нет. Мне кажется, поэтому он и спрашивал постоянно, нельзя ли ему прийти к нам. Просто чтобы почувствовать, как это, когда у тебя нормальная мама. И даже когда мама, бывало, говорила, мол, этот конь, что ли, опять придет к нам ужинать, я знал, что на самом деле он ей нравится.

И я помню мамино лицо, когда два года назад Курт пришел и сказал, что переезжает обратно в Северный Лондон. У нее в глазах было то же самое выражение, как когда я сказал ей, что буду жить один. Она пыталась не заплакать и скрыть это, но одна слезинка все-таки выкатилась из уголка ее глаза.

– Ну, надеюсь, ты все равно будешь заходить в гости к своему другу?

Курт смотрит в пол и молчит.

– Я сделаю пельмени, раз ты их любишь, – говорит она и снова принимается за готовку.

Мама время от времени спрашивала о нем. «Как там твой конь?» Или: «Чем целый день в игрушки играть, лучше бы позвонил своему коню да пообщался». Так что иногда я звонил ему узнать, как дела. И когда прошел слух, что Кира, возможно, где-то в Северном Лондоне, я, естественно, позвонил Курту. Да и вообще он, пожалуй, единственный, кого я там знаю.

Перерыв: 15:50

11

Мы встретились в «Макдональдсе» на Севен-Систерс-роуд после десяти вечера. Я и забыл, какой Курт огромный. Ну или с того времени, как я видел его в последний раз, он еще вырос. Он сидел за столиком, я подошел и поздоровался. Пока я садился, он встал, снова сел и положил свои широченные ладони на стол.

– Чувак, да ты постарел, – говорит он и смеется громким медвежьим смехом, от которого стол мог бы свалиться, не будь он привинчен к полу.

– Слушай, друг, мне типа нужна помощь. – И я рассказал ему о Кире.

– Это пиздец, чувак. Кира мне нравилась, – говорит он и переводит взгляд на два своих бургера.

– Я весь Лондон прочесываю, чтобы ее найти.

– Лучше забудь о ней, чувак. – Курт откусывает от бургера громадный кусок. – Говорят, ее взяли в оборот.

– Пушки?

Курт кусает второй раз, и бургер исчезает. Он медленно прожевывает кусок и, проглотив, сразу берет из коробки на столе второй бургер. В его руке даже «биг мак» выглядит маленьким.

– Так говорят.

– Курт, мне просто нужно знать, где она.

– С этим я тебе могу помочь, чувак, – отвечает Курт и уничтожает второй бургер.

Как я понял, Курт не то чтобы состоял в Пушках, но кое-какие связи у него были. Например, он знал генерала и потому мог, если нужно, что-нибудь разведать.

– Бро, я думал, ты против всей гангстерской херни, – сказал я. – Как это ты связался с Пушками?

– Долго рассказывать. Очень долго. Но если хочешь знать, где она, давай словимся через пару дней. Расскажу, что нарою.

– Договор, бро. Увидимся через пару дней.

Когда мы встретились через два дня, он уже не улыбался.

– Она работает в Кингс-Кросс и Камдене, на улицах, – сказал он, глядя в землю.

– Бля, – говорю я, потому что ничего больше в голову не приходит. Курт смотрит в пол и будто хочет оказаться где-нибудь в другом месте. – Буду должен, – наконец говорю я и встаю, касаясь кулаком его плеча.

– Да брось, – говорит он.

– Как она? Нормально?

– Сомневаюсь.

– Блядь.

– Знаешь, кто ее брат? – Курт поднимает бровь.

– Ага.

– Реальный мудила.

– Ага, это точно.

Я поворачиваюсь, собираясь уходить, но что-то здесь не вяжется. Она что, уже работает на улицах? Обычно проходит не меньше двух недель, прежде чем они подсаживаются на крэк и их выпускают на улицы. «Что-то тут не то», – подумал я. И взглянул на Курта.

– Хотя вот еще что. Что-то быстро она сломалась, не?

– Да не. Это-то и странно. Я слышал, чувак, что она сама согласилась.

– Чего?

– Она не юзает. Она просто взяла с них обещание, что они прикроют Спукса.

После встречи с Куртом я даже домой не поехал. Я хотел найти ее, и, если в ту самую минуту она была где-то на улицах, я не хотел упускать возможность. Я сел в автобус до Камдена и вышел рядом с метро. По вечерам в субботу в Камдене с виду тьма народа. Но на самом деле это только в некоторых местах. Камден Лок Маркет, Конюшенный рынок, канал [7]. Везде, куда ходят туристы, не протолкнуться. Но я знал, что в туристических местах ее не будет. Говоря о Камдене, Курт имел в виду не их. Он имел в виду такие места, где сутенер может позволить девчонкам ходить самим по себе и поймать их, если они что задумают, и никто не станет вмешиваться. Где мало людей. Дальние проулки. Места, куда ходят с определенной целью.