Джулия Берри - Вся правда во мне
Я забралась к тебе под одеяло и легла рядом. Земля была такой холодной. Я прижалась к тебе спиной. Меня охватил восторг.
Земля перевернулась.
Твое сонное дыхание шевелило мне волосы. Я вжалась в тебя еще сильней, боясь, что каждый мой вздох, каждой удар сердца может тебя разбудить.
Я посмотрела на небо и увидела звезды, бесстрастно взирающие на нас сверху. Они далеко, им неведомо, что такое грех или страх. Под одеялами нам вместе было теплее, да еще и Джип улегся у нас в ногах.
Звезды напомнили мне, что я не только грешница, но и воровка. Я украла у тебя прикосновения, которые ты не собирался мне дарить.
Но ты об этом никогда не узнаешь.
Тебе нужно тепло.
Ночь в лесу делает многое возможным.
XXXVIII
Блаженство и агония. Я украла себе блаженства у твоей агонии.
Каждый звук, доносившийся из леса, заставлял меня нервничать.
Через некоторое время я вспомнила о маме.
Я все время говорила себе, что больше мне нельзя здесь находиться. Только еще минутку, и еще, а потом я обязательно уйду. Вот досчитаю до десяти и встану. Я произносила: «Десять», но как только я отодвигалась от тебя, в пространство между нами тут же врывался ледяной ветер.
Тебе нужно сохранить тепло.
Звуков в ночном лесу стало больше. Вокруг нас зашуршали шаги маленьких ночных охотников. Даже ты зашевелился. Я запаниковала. Теперь мне действительно пора бежать.
И тут ты положил на меня свою руку. Она была совершенно расслабленной и показалась мне очень тяжелой. Ты взял меня в плен. Я чуть подвинулась и положила свою руку поверх твоей.
XXXIX
Сколько прошло времени? Минуты? Или часы? Не знаю. Ты убрал руку и перевернулся на другой бок, спиной ко мне. Ворочаясь и устраиваясь удобнее, ты негромко покряхтывал, как маленький ребенок.
Теперь я точно могу уйти. Мама наверняка уже вышла из себя от злости. А Дарреллу завтра мы обе понадобимся.
Я ушла ради него. Не ради тебя или мамы и, разумеется, не ради себя.
Шагом идти я не могла. Мне нужно было бежать домой, если бы я замедлила шаги, то обязательно вернулась бы на свое место рядом с тобой. Я остановилась только рядом с домом, и тщательно отряхнула грязь и мусор с одежды, чтобы мама ничего не заподозрила. Я зря волновалась. Сегодня она не стала дожидаться и уснула без меня. Этой ночью страх за Даррелла перевесил все другие заботы.
XL
Я лежала и слушала, как стонет Даррелл. Лежала и удивлялась себе, как я могла осмелиться на такое. Я ругала себя на чем свет, теперь, вкусив нектар, который мне больше никогда не попробовать, я понимала, что мое будущее станет еще более мрачным, чем настоящее.
Но даже опьянение восторгом и тревога за Даррелла не могли затмить воспоминание об Авии Пратте, поджидающем меня на улице.
Даррелл заплакал как младенец, мама так и не проснулась, а я подошла к нему. Даррелл явно не из тех пациентов, которые вызывают жалость. Только раздражение, я не винила ее, что она не встала к нему.
Сегодня Даррелл плакал не от боли. Он знал, что ждет его завтра.
Я вытерла ему слезы ночной рубашкой.
– Мне страшно, Джуди, – сказал он мне.
Я вытерла ему лицо и руки.
– Это очень больно.
Не было смысла отрицать.
– Я боюсь.
Никто бы не назвал тебя храбрецом.
Лицо Даррелла скривилось.
– Ведь это даже не они, – сказал он, – это я сам. По неосторожности.
Он думал, что открыл мне тайну. Я не стала его разубеждать и убрала прядь темных волос от его глаз.
– О, Джуди, – заплакал он и потянулся ко мне. Я обхватила его руками и крепко прижала к себе.
За время болезни он сильно отощал. Запах от ноги был ужасающим.
Мое сердце смягчилось и наполнилось любовью к младшему брату. Любовью и страхом за него. Не умирай завтра, не оставляй меня наедине с мамой. Что за мир будет без твоей подленькой физиономии?
Он разжал руки, мы отстранились и отвернулись друг от друга.
– От меня плохо пахнет, – сказал он. Я кивнула. Он усмехнулся. Как хорошо было посмеяться вместе, пусть и очень тихо.
Смех быстро иссяк, и мне в голову пришла идея. Изо всех сил стараясь не шуметь, я подвинула к очагу корыто, в котором мы мылись. Чайник был еще горячим, он стоял на углях, в суповой кастрюле была налита вода на утро. Я вылила воду в таз и разбавила ее холодной из ведра. Бросив в очаг несколько поленьев, я вышла с ведром на цыпочках на улицу за водой.
Когда я вернулась, Даррелл уже сидел на кровати и снимал с себя рубашку. Он был возбужден. Тайно принять ванну без маминого разрешения!
Несмотря на все наши усилия, мы ее все-таки разбудили. Она вышла к нам в своем чепце и ночной рубашке, хмуро посмотрела на нас и снова легла спать.
Теперь мы уже не так осторожничали. Я помогла ему снять подштанники. В доме было темно, и я отвернулась, чтобы его не смущать.
Общими усилиями мы посадили его в корыто. Воды было на донышке, но я налью еще, когда буду мыть ему голову. Я дала ему мыло и мочалку. Он яростно принялся тереть себе лицо, плечи, руки, все тело. Мне пришлось потереть ему спину. Пока он отмокал, я сменила ему белье на кровати и бросила грязное в угол. Мы немного помыли даже его почерневшую ногу. Почему бы и нет? Больше она не будет болеть.
– Пусть попадет в ад чистой, – сказал он, и я с ним согласилась.
Пока он вытирался и одевался, я постирала грязную повязку в теплой воде и, ежась от ноябрьского морозца, вышла на улицу, чтобы повесить ее на веревку. Я посмотрела в темноту, в ту сторону, где был твой дом. Ты еще спишь?
Когда я вернулась, воздух в доме стал заметно свежее, теперь тут можно было дышать.
Почти на рассвете я уложила его обратно в кровать. Даррелл пах мылом и мокрой шерстью, его кожа стала красной и поскрипывала.
– Спасибо тебе, Червь, – сказал он и сжал мою руку.
XLI
Я проснулась еще до того, как солнце окончательно встало, и долго лежала в кровати, пытаясь понять, какие события вчерашней ночи были сном, а какие – явью. Но вспомнив, что сегодня за день, я вскочила и быстро оделась. В животе как будто лежал камень.
Даррелл лежал в кровати такой тихий, я даже испугалась, что не успею.
Всю дорогу в город я бежала и остановилась только у кузницы. Огни еще не горели. Гораций Брон разговаривал с каким-то мужчиной, Мелвином Брандом и членом городского совета Брауном. Я отступила и встала в дверях.
Браун даже рискнул со мной заговорить.
– Как поживает ваш брат, мисс Финч? – спросил он, выходя на крыльцо в сопровождении остальных мужчин.
Я покачала головой.
– Вы поэтому пришли?
Да.
– Гораций, – сказал он, отворачиваясь от меня, – мисс Финч пришла попросить тебя о помощи. Посмотри ногу ее брата.
– Я пойду, – сказал Мелвин Бранд, наш доктор.
Я показала на пустой карман и грустно покачала головой.
Он отмахнулся.
– Я пойду, – повторил он. – И Гораций с нами.
XLII
От города мы шли в полном молчании, зайдя по дороге к доктору за его чемоданчиком. Гораций нес свой огромный нож на плече и посвистывал. Мне казалось, так он хочет сделать мне приятное.
Мне этого было не нужно. Я просто хотела, чтобы все побыстрее кончилось.
Когда мы шли мимо твоего дома, из леса, держа в руках одеяла, вышел ты. В одежде и волосах застряло несколько листьев и веточек. Твой топор лежал у тебя на плече. Увидев нас троих, ты смутился.
Камень в моем животе заметался как испуганный кролик. Слава богу, в этот момент все смотрели на тебя, а не на меня. Мне казалось, что я покраснела как рак.
– Доброе утро, Лукас, – поприветствовал тебя Гораций. – В поход ходил?
Благословенный Гораций! В нем было столько силы и мудрости, что досужие сплетни его не интересовали. Доктор Бранд не стал с тобой здороваться.
Я оглянулась посмотреть, как ты реагируешь на его холодность, но ты, похоже, ее просто не заметил. Твои глаза, не отрываясь, смотрели на меня, требуя ответа. Незаметным жестом ты показал на одеяла, молча спрашивая: это ты сделала?
Мое лицо может стать таким же немым, как и я сама. Но как трудно от тебя что-то скрывать. Я отвернулась и побежала вперед.
До самого поворота тропинки я чувствовала, как твой взгляд прожигает дырку в моей спине.
XLIII
Мама уже напоила Даррелла виски и разожгла огонь. На углях стояли и кипели все кастрюли, которые были в доме.
– Прекрасно, – сказал доктор Бранд, заметив колоду для рубки дров и корзину, которую мама поставила у кровати Даррелла.
Когда нужно, мама умеет быть твердой.
Раздался стук в дверь, и на пороге возник ты, на этот раз без Джипа.
Я когда-нибудь научусь не краснеть каждый раз, как тебя вижу? Все грехи наказуемы. Неважно. Оно того стоило.
Ты уже окончательно проснулся, был причесан и аккуратно одет.
– Я подумал, что вам может понадобиться помощь, – сказал ты Горацию и доктору Бранду.
– Отличная мысль, – проговорил кузнец. Только доктор продолжал молчать. Глаза у тебя были как у ребенка, ищущего родительского одобрения. Ты оглядел комнату, потом твой взгляд остановился на мне. Ты явно был смущен. Мне нестерпимо захотелось рассмеяться. Но в такой момент это было бы несправедливо по отношению к моему брату.
