Кристиан Мёрк - Пёсий остров
— Он пришел в себя раньше времени, — говорит мужчина в коричневом. — Твой брат. Ты должен был дать ему двойную дозу. Он очухался раньше, чем прибыли твои дружественные копы. Нам пришлось что-то решать. Так что правила изменились. Все должно быть по справедливости.
Манни начинает терять самообладание и сжимает кулаки.
— Надо было позвонить мне. Я был недалеко, я бы со всем разобрался.
Русский накрывает его кулаки ладонями — жест, которым любовники предваряют важные слова, — и качает головой.
— Ты разобрался с его женой — и то хорошо. Но нам все равно пришлось прятать твоего брата в багажнике нашей машины.
— Которую потом пришлось поджечь, — замечает коротышка, нахмурившись. — А это был, между прочим, «кадиллак». Не дешевка какая-нибудь. Сам понимаешь.
— А потом мне пришлось искать кого-нибудь, кто бы вывез его в открытое море и там сбросил. Я бы предпочел вместо этого…
— Замолчи, — просит Манни, представляя отца, бессильного, потерявшего шляпу, в ожидании выстрелов.
— А-а, все верно, — русский убирает наконец руки, напоследок еще раз сжав кулаки Манни. — Ты же в курсе, как я работаю, да? Скажи, ты уже потратил свои тридцать серебреников за то, что сдал нам папашу? Или Рашель удалось выпросить немного на хозяйство, пока ты не предал заодно и брата?
— Я вас обоих арестую, — повторяет Манни, сам не веря в то, что говорит. — Если вы не…
Коротышка достает из куртки газету и кладет на сиденье между собой и копом, не зная, что тот крайне близок к тому, чтобы передумать и застрелить их обоих, а затем, возможно, и себя. Прости, отец.
— Мы, конечно, оставили себе брокерские, когда получили уродливый замок Авраама, — русский улыбается, как человек, который удачно пошутил. — Так оно справедливее. Стэн не возражал, так что ты не волнуйся. Наш дружок с красной тачкой тоже требовал вознаграждения за свои услуги… — его лицо становится мрачным, как у обиженного клерка. — Ты бы тоже мог поучаствовать, Эммануэль. Мы бы здесь сейчас не сидели, если бы ты тогда уговорил своего брата.
— Я сделал все, что мог, — отвечает Манни, и ему не нравится, что это звучит как оправдание, но поздно.
— Открой-ка свой подарок, — предлагает коротышка. — Давай, загляни, что там.
Манни разворачивает газету и достает небольшой полиэтиленовый сверток. Слишком небольшой, чтобы содержать лекарство от его растущего голода, который сперва был просто жадностью, но за последние дни разросся в нечто большее. Теперь младшему брату Якоба нужны все деньги мира, чтобы заполнить дыру, образовавшуюся у него внутри, — такую огромную, что он чувствует, как ветер лижет стенки.
— Вы должны мне восемнадцать миллионов, — заявляет Манни, положив одну руку на пистолет, но голос предает его: в нем звучит мольба.
Коротышка издает негромкий свист, как будто завидел пару стройных женских ножек.
— А не то ты нас арестуешь и бросишь на растерзание преступников, — подытоживает мужчина в коричневом, задумчиво глядя, как солнце отражается в стеклах кабины очередной железной птицы. Солнечный луч падает на его лицо, заставляя сверкнуть золотые коронки. — Знаешь, я думаю, ты так с нами не поступишь. Нет. Долг Авраама выплачен, мой работодатель доволен. Иди, посчитай свои деньги, купи Рашель новую тачку, утешь мамочку. И жди следующего платежа — в скором времени. Так, на карманные расходы. При условии, что ты успокоишься.
— В этом пакете миллион, — сообщает коротышка, вертя в руках пивную бутылку. — Ни много ни мало. Ты сколько зарабатываешь-то? Тридцать? Тридцать пять в год? — он хмыкает. — Тебе, считай, повезло.
— Как будто в лотерею выиграл, — добавляет долговязый и поднимается, чтобы надеть куртку. — Тебе позвонят, не волнуйся. В следующем месяце ты встретишься с кем-нибудь из наших друзей и получишь еще пакет-другой. Но ты должен вести себя хорошо, — он явно наслаждается злостью Манни, но еще больше ему нравится смотреть, как эту злость распаляет жадность. — Sei gesund[4]. Вот увидишь. Бабло как шлюха — быстро забывает, в чьих руках побывало.
— Мой брат… он страдал? — спрашивает Манни, маясь неловкостью от того, что дотянул с этим вопросом до последнего. Он сидит, вцепившись в газетный сверток, лежащий на его коленях, как в сокровище.
— Ты хороший брат, Эммануэль, — мрачно кивает мужчина в коричневом. — Я скажу тебе правду. Он не страдал, потому что был в отключке, когда мы передавали его на борт. О таких вещах вообще-то вредно думать. Я как-то пробовал — у меня чуть крыша не поехала. Правда. Спроси вон Евгения.
— Позорище, — соглашается коротышка, чей завязанный узлом шарф и двубортное пальто делают его похожим на типичного отца семейства, каковым он, должно быть, и является.
Мужчина в коричневом похлопывает Манни по щеке с озабоченным видом, широкое кольцо чересчур жестко впечатывается в скулу предателя.
— Эммануэль, вечно ты строишь планов громадье, — укоряет он, хмурясь, пока его спутник выходит на улицу, чтобы завести машину. — Ни на минуту не расслабляешься. А жизнь и без того штука непростая. Посиди тут, подожди, пока мы уедем.
Манни смотрит, как они уезжают, и делает еще один глоток пива. Ему хочется немедленно пересчитать деньги, но он понимает, что нужно подождать. Женщина с розовыми сумками снова набирает номер и еще громче кричит на неизвестного Фредди. Манни ждет, пока еще пара самолетов не поднимается в воздух, заставляя входную дверь греметь. Затем бросает пару купюр на стол и выходит.
Он забирается в машину, поворачивает на Норт-Кондуит, и только там обнаруживает, что приборная панель в его глазах расплывается.
Рев двигателя затихает. Задние фонари едущих впереди машин превращаются в сплошное красное пятно. Манни не слышит ничего, кроме собственного пульса, бьющегося в ушах. Ему тяжелее и тяжелее дышать, и он вспоминает о жидкости без запаха, которую безымянные люди дали ему, чтобы опоить брата. Он чувствует, как горло отекает, и хватается за него руками, отпустив руль, как будто не в силах поверить, что это происходит с ним. Он думает об отце, гадая, испытал ли тот боль или же умер быстро, как всегда надеялся. Ему ничего про это не сказали и посоветовали не думать об этом, когда он спрашивал.
В тот миг, когда его «шевроле-каприс» без номеров сворачивает на аварийную полосу и врезается в автобус «грейхаунд», в памяти Манни проносится картинка: Якоб ведет его, десятилетнего, за руку по темному пляжу. Он спокойным голосом говорит младшему брату: не нужно тревожиться, все будет хорошо, главное — не терять голову. Это было где-то на берегу, они заигрались и заблудились в дюнах. Пока они брели по песку, над ними кружили птицы и бесконечно передразнивали друг друга, рисуя идеальные белые круги в ночном небе.
Манни хочет сказать: «Забери меня домой, Якоб», — но слышит только шипение воздуха, с которым на него несутся задние фонари.
Жена
Под надземной линией J тишина. Ночь наступила рано и принесла с собой холодный воздух, в котором звуки распространяются далеко. Наверху, на черных как копоть металлоконструкциях, путевые рабочие машут фонарями машинистам. Поезда уныло громыхают по стальному скелету эстакады, как будто им стыдно ползти с такой позорной скоростью.
Нувориши последнее время норовят скупить здесь каждый квартал. Старые бойни, продающие свиные копытца, теперь кажутся неуместными в районе, куда мужчины с туристическими картами и в новых ботинках водят своих подружек посмотреть, «как живут простые люди». На углу появились заведения, где бокал вина стоит десять долларов. Цены на аренду растут так быстро, что мужички, торгующие сигарами и дешевым виски, уже подумывают закрыть свои лавки и перебраться в какое-нибудь другое место. «Старбакс», как первопроходец в стране индейцев, уже открыл здесь несколько точек.
Но Бушвик по-прежнему остается районом, где даже здоровые мужчины сжимают в кулаке ключи, когда идут к машине. Ведь пацанам из квартала Вильямсбург невдомек, что появление дорогих кофеен подразумевает, что на их посетителей никто не будет нападать. Они еще не знают, что времена изменились.
Если встать на рельсы и посмотреть вслед поезду, можно увидеть искры, фейерверком летящие из-под стальных колес, и сине-голубые лампочки моста вдали. Но лучше посмотрите вниз, на здание с дверью, покрытой наклейками «под снос» — такими свежими, что до сих пор чувствуется запах клея. Вы сможете разглядеть среди темных окон один огонек.
Это настольная лампа Якоба, которую ему подарил отец.
Кто-то только что зашел в здание, где вплоть до сегодняшнего вечера находилась «Стратегия выхода». Завтра приедут грузчики и вынесут всю жизнь Якоба на свалку. А следом за ними приедет бригада по сносу, и, прежде чем рушить стены, кто-то снимет со стены картину с Гималаями, чтобы подарить жене.
