Джон Сирлз - Экзорцисты
В этот момент в небе раздался раскат грома и полыхнула молния.
– Намек, – заявил отец, выбираясь из бассейна. – Пошли, головастик. Пора на сушу.
Я подплыла к нему, и мне вдруг захотелось поднять вверх руки, чтобы он вытащил меня из воды, будто я снова стала маленькой. Но я вспомнила про его спину и поспешила к лесенке. Когда мы мчались к нашему номеру, шлепая мокрыми ногами по дорожке, я подумала про маму и ее предчувствия о предстоящем вечере. Но она стояла в дверях комнаты на втором этаже совершенно спокойная, и никто не заподозрил бы, что она обеспокоена. Она улыбнулась, когда мы подбежали, и обернула нас жесткими гостиничными полотенцами. Помогая нам вытереться, она поцеловала меня в лоб, потом отца и только после этого закрыла дверь, оставив снаружи дождь, грохочущий гром и вспышки молний, сверкавших на дневном небе.
Там, в темноте
Обычно каждый год моего отца приглашали накануне Хеллоуина в Остин, штат Техас, прочитать лекцию. За них платили лучше всего, но отец их терпеть не мог. «Тем, кто приходит на лекции, совершенно не интересна тема», – жаловался он, упаковывая коричневые костюмы, желтые рубашки и таблетки от болей в спине, в которых возникала нужда в самолете с неудобными сиденьями. Раньше мы с Роуз всегда говорили, чтобы он не забыл привезти нам что-нибудь из поездки, и всякий раз он возвращался и говорил, что забыл. Отец показывал нам пустой чемодан и даже тряс его, чтобы доказать, что внутри ничего не завалялось. И только когда мы уже совершенно точно знали, что он забыл, он смеялся, засовывал руку в какое-нибудь отделение и доставал фигурки девочек-ковбоев, пластмассовые кактусы или еще что-нибудь.
На следующий год мы снова напоминали ему про подарки, когда он собирал вещи и все так же жаловался матери: «Эти зрители хотят только дешевых ужасов фальшивого Драгомира Альбеску с дурацкими кольцами на пальцах, который рассказывает про встречи с призраками и гоблинами во время поездок домой в Румынию. Никому не интересно послушать настоящего священника католической церкви, который обладает настоящим знанием и годами опыта обращения с паранормальными явлениями».
Моя мама отвечала ему своим самым ласковым голосом, доставала его одежду из чемодана, складывала более аккуратно и возвращала на место.
– Будь это так, дорогой, организаторы не приглашали бы тебя на лекции каждый год.
– Ну да, может, все-таки наступит такой момент, когда они поймут, какую совершают ошибку. Невероятно унизительно. Я бы попросил поставить меня в пару с кем-нибудь другим, но, боюсь, дело закончится тем, что мне придется вступить в полемику с Эльвирой, Госпожой Мрака. А это все равно что оказаться на самом дне.
– Какой Эльвирой? – спросила мама.
– Не важно. Тебе лучше про нее не знать.
– Ты уверен, что не хочешь, чтобы я поехала с тобой? В конце концов, мы же команда.
Отец забирал у мамы рубашку и откладывал в сторону. Потом брал ее руки в свои и смотрел в глаза.
– Хватает того, что мне приходится выступать на одной сцене с человеком, разбирающемся в данном вопросе примерно как уличный предсказатель судьбы. Я не допущу, чтобы ты, в такой же степени профессионал, в какой он является фальшивкой, играла с ним вторую скрипку.
После чего отец заявлял, что больше не желает обсуждать эту тему. Они заканчивали собирать его чемодан, и он шутил, что ему следует прихватить с собой восковые клыки и флакон с фальшивой кровью. Он уезжал в аэропорт, и настроение у мамы менялось к лучшему. Она любила ходить с нами по домам во время Хеллоуина, и, несмотря на то что на Баттер-лейн не было других домов, она каждый год отправлялась с нами в Балтимор – всего двадцать минут езды, и мы разгуливали по узким улочкам Резервуар-хилл, где они с отцом жили в крошечной квартирке, когда только поженились.
Пожилые женщины, помнившие ее, приходили в восторг, увидев Роуз и меня, одетых в костюмы вампиров, принцесс или инопланетян. Одна очень старая, крупная женщина с диковинным, каким-то скользким именем – Алмалин Гертруд – каждый год настойчиво приглашала нас к себе. На кухне у нее пахло жарким с разными приправами, думаю, она покупала его в магазине на первом этаже, поскольку я ни разу не видела на ее плите ничего, кроме помятых долларов и конвертов. Миссис Гертруд усаживала маму за стол, где та пила из изысканных чашек чай, подогретый в микроволновке, и предлагала нам с Роуз угощаться печеньем, лежавшим в корзинке.
Моя сестра не слишком хорошо училась в школе, зато была настоящим специалистом по дурному настроению. По мере того как шли годы и она достигла подросткового возраста, она научилась мастерски изображать неудовольствие. Как-то раз во время Хеллоуина мы обошли район с наволочкой для подношений и снова оказались на кухне миссис Гертруд, где особенно сильно пахло специями, хотя на плите по-прежнему лежали только деньги и почтовые конверты. Я была в костюме вороны, отделанном настоящими перьями, подобранными отцом на ферме Уатта до того, как он уехал на лекцию. Меня не беспокоило, что солома торчала наружу и царапала кожу и от меня пахло как на ярмарке, где продают домашний скот, – я ликовала, что у меня настоящий костю-м.
Однако моя сестра категорически отказалась от какого бы то ни было костюма.
– Даже от своей метлы, – пошутила мама отвечая на вопрос миссис Гертруд.
Все, кроме моей сестры, расхохотались. И чем больше Роуз изображала мрачность, тем больше пожилая женщина пыталась ее развеселить.
– Я не понимаю, – сказала миссис Гертруд, когда все ее попытки, начиная от печенья с молоком и до разрешения посмотреть телевизор, провалились. – От костюма отказалась. Сладкого не хочешь. Ты изменилась, Роуз. Почему ты такая мрачная?
Моя сестра, которая сидела вместе со всеми за столом, подняла голову, и я подумала, что она наконец решила принять участие в общем празднике.
– Потому что я бы с большим удовольствием провела это время со своими ровесниками, вместо того чтобы сидеть в вонючей, мерзкой квартире с тупой жирной старухой вроде вас.
Мама от изумления раскрыла рот, а в следующее мгновение влепила Роуз такую пощечину, что та упала на пол.
– Роуз! – взвизгнула миссис Гертруд, но обращалась она не к моей сестре.
Мама прижала руку к губам в ужасе от того, что сделала. Наши родители никогда в жизни не били нас, не говоря уже о том, чтобы с такой силой. А еще через секунду мама потащила нас из квартиры, дрожащим голосом извиняясь перед миссис Гертруд, Роуз, мной и больше всего перед Богом.
Теперь, во время первого Хеллоуина без родителей, я отвернулась от целующихся Роуз и Коры и вошла в дом, заперев за собой замок. В определенном смысле поведение сестры не удивило меня, потому что не отличалось от ее выходок за последние годы, начиная с того вечера с Алмалин и заканчивая утром прошлого года, когда она спустилась вниз из своей комнаты с обритой головой, на которой кое-где виднелись порезы от лезвия. Но разве она все это вытворяла не для того, чтобы позлить родителей? В таком случае почему ничего не изменилось сейчас?
Учитывая, что Халк стояла на страже нашего дома, я решила, что больше к нам никто не придет, пообедала парой шоколадок «Мистер Гудбар», выключила свет и поднялась наверх. Моя сестра не имела привычки говорить мне, куда идет и когда вернется домой, поэтому меня охватило чувство свободы, когда я открыла дверь в ее комнату. Раздавленные банки из-под лимонада, лотерейные билеты, старый глобус – и еще много чего усеивало пол. Увлажнитель воздуха едва работал, и у выходного отверстия собралась плесень. На трюмо стояла косметика, с помощью которой Роуз превратилась в ведьму, точно эпицентр зеленых отпечатков пальцев, проложивших путь от окна к стенам и салфеткам, валявшимся повсюду, только не в корзине для мусора.
Прошло ровно одиннадцать недель с тех пор, как мы разговаривали с дядей. После того как суд отказался признать его моим опекуном, он обещал вернуться во Флориду, чтобы «привести в порядок дела», затем перебраться поближе к нам и принимать участие в нашей жизни. Вместо этого всю весну он звонил нам посреди ночи и что-то лопотал про аренду, долги и еще кучу других причин, которые задерживали его во Флориде дольше, чем он рассчитывал. Когда звонки прекратились, начали приходить письма, в них он сообщал, что придумал план, как помочь нам всем, только мы должны набраться терпения. А потом и вовсе пропал. И слава богу! Так сказала моя сестра, хотя я все-таки решила ему написать, ничего не говоря ей. Я хотела убедиться, что с нашим единственным оставшимся в живых родственником все в порядке. Мне было бы проще проверять, не пришел ли от него ответ, заглядывая в почтовый ящик, но проезжавшая мимо машина сбила его со столба, и Роуз абонировала ящик на почте в городе. Всякий раз, принося домой письма, она была в еще более отвратительном настроении, чем обычно, и лучше оно не становилось, если я спрашивала, не пришло ли что-нибудь мне.
