Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
— Остановимся на этом, honcho .
Директор помолчал, подавляя раздражение, в поиске нужных слов.
— Знаешь, что? Ты не очень-то приятный тип.
— Моя сестра неплохо ладит со мной, что более чем опровергает твое мнение.
— Произошел один неприятный инцидент, который никто из нас не мог предвидеть или даже вообразить.
— О, кажется, я слышу те самые знаменитые долбанные слова от американских властей! — воскликнул Джонни. — Что вы на этот раз упустили? Грузовик американских ракет агентам айатоллы в Париже? Что случилось?
И в третий раз Питер Холланд не смог ответить сразу, в трубке было слышно его тяжелое дыхание.
— Знаешь, молодой человек, я могу запросто повесить трубку и избавить себя от твоего существования, что было бы весьма полезно для моего кровяного давления.
— Слушай, honcho , речь идет о моей сестре и парне, которому она жена — и весьма неплохом парне, по-моему. Пять лет назад вы, ублюдки — повторяю, вы, ублюдки — чуть было не убили их обоих в Гонконге. Я не знаю всех фактов, потому что они слишком слишком глупы, чтобы говорить о них, но знаю достаточно, чтобы не доверить тебе даже работу официанта у себя на островах!
— Вполне честно, — сказал Холланд более мягко. — Хоть это и не имеет значения, меня там тогда не было.
— Это не имеет значения. Это все ваша подпольная система. Ты бы сделал то же самое.
— Зная обстоятельства, может быть. И ты тоже, может быть, сделал бы так же. Но это тоже не имеет значения. Это история.
— А сейчас есть сейчас, — вставил Джонни. — Что случилось в Париже, что за «неприятный инцидент»?
— По словам Конклина, на них напали на частном аэродроме в Понткарре. Они отбились. Твой зять и Алекс не ранены. Это все, что я могу тебе сказать.
— Это все, что я хотел услышать.
— Я недавно говорил с Мари. Она в Марселе и будет здесь завтра поздним утром. Я сам встречу ее, и нас отвезут к Чесапикскому заливу.
— А как Дэвид?
— Кто?
— Мой зять.
— А… да, конечно. На пути в Москву.
– Что?
Самолет Аэрофлота свернул с посадочной полосы московского аэропорта Шереметьево. Пилот вел самолет некоторое время по боковой полосе, затем остановился в четверти мили от терминала, и в салоне прозвучало сообщение на русском и на французском языках:
— Мы задержимся на пять-семь минут перед высадкой. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах.
И никаких объяснений. Пассажиры из Парижа, которые не были советскими гражданами, вернулись к чтению, решив, что задержка вызвана другим самолетом, который еще не успели убрать с полосы. Однако те, кто являлся гражданами , а также и те немногие, кто был знаком с обычными процедурами по прибытии в Советский Союз, понимали, в чем дело. Сейчас высаживались пассажиры из отгороженной занавеской передней части салона большого самолета Илюшина, предназначенной для особых путешественников, которых никто посторонний не должен был видеть. Если не всех, то некоторые из них. Как правило, к передней двери самолета подъезжала платформа с закрытой металлической лестницей. В нескольких сотнях футов в стороне всегда поджидал правительственный лимузин, и пока спины этих особых пассажиров были короткое время на виду, когда они шли к машинам, по салону самолета ходили стюардессы и следили, чтобы не было камер. Их никогда не было. Эти пассажиры были нужны КГБ и по причинам, известным одному только Комитету, они не должны были быть замечены в Шереметьевском международном терминале. Один из таких случаев и имел место этим поздним вечером.
Алекс Конклин выковылял из закрытой лестничной платформы в сопровождении Борна, который нес два чрезмерно больших чемодана, служившие их минимальным багажом. Из лимузина вышел Дмитрий Крупкин и поспешил к ним навстречу, в то время как лестница отъехала в сторону и снова возрос рев двигателей самолета.
— Как ваш друг доктор? — спросил советский офицер разведки, стараясь перекричать шум.
— Борется за свою жизнь! — прокричал в ответ Алекс. — Он может и не выкарабкаться, но борется изо всех сил.
— Это твоя ошибка, Алексей!
Самолет укатил прочь, и Крупкин понизил голос, говоря все еще громко, но уже не крича:
— Тебе следовало позвонить Сергею в посольство. Его группа была готова сопровождать вас куда угодно.
— Вообще-то, мы решили, что если сделаем так, то поднимем тревогу.
— Уж лучше, перестраховавшись, поднять тревогу, чем подставляться под пули! — возразил русский. — Люди Карлоса не осмелились бы напасть на вас, будь вы под нашей защитой.
— Это был не Шакал. Не Шакал… — повторил Конклин, резко понизив голос до разговорного, заметив, что шум самолета утих вдали.
— Конечно, это был не он — он же здесь. Его шестерки выполняли его приказы.
— Не его шестерки и не его приказы.
— О чем ты?
— Поговорим об этом позже. Давай уберемся отсюда.
— Погоди, — Крупкин поднял брови. — Сначала мы поговорим. Прежде всего, добро пожаловать в Матушку Россию. Во-вторых, было бы неплохо, если бы ты воздержался от обсуждения с кем бы то ни было некоторых аспектов моего стиля жизни, когда я бываю на правительственной службе на враждебном, воинственном Западе.
— Знаешь, Круппи, скоро они тебя догонят.
— Никогда. Они меня обожают, потому что я снабжаю Комитет более полезными сплетнями о высших лицах развращенного, так называемого свободного мира, чем любой другой офицер за рубежом. Кроме того, я еще и развлекаю моих руководителей в этом самом развращенном мире гораздо лучше, чем какой бы то ни было офицер где бы то ни было. А теперь, если мы выловим Шакала здесь, в Москве, меня без сомнения сделают членом Политбюро со статусом героя.
— Тогда ты сможешь воровать по-настоящему.
— Почему бы и нет? Они все воруют.
— Если не возражаете, — вежливо прервал их Борн, поставив оба чемодана на землю, — что-нибудь сделано? Есть какой-нибудь прогресс на площади Дзержинского?
— Это вопрос менее чем тридцати часов. Мы сузили поиск человека Карлоса до тринадцати возможных личностей, все они свободно говорят по-французски. Все они под полным наблюдением — человеческим и электронным; мы знаем, где они каждую минуту, а также с кем они встречаются, с кем говорят по телефону… Я работаю вместе с двумя комиссарами, ни один из которых ни слова не знает по-французски — они даже по-русски грамотно говорить не могут, но иногда приходится с этим мириться. Дело в том, что они оба безотказные и преданные своему делу; и лучше послужат инструментами захвата Шакала, чем заново сразятся с нацистами. Они очень помогли в установке слежки.
— Ваша слежка — ерунда, и ты знаешь это, — сказал Алекс. — Спотыкаются об унитазы в женском туалете, когда следят за мужиком.
— На этот раз я сам выбирал людей, — возразил Крупкин. — Помимо четырех наших людей, тренированных в Новгороде, над этим работают перебежчики из Великобритании, Америки, Франции и Южной Африки — все с разведывательным прошлым, которые могут лишиться своих дач, если что не так. Я был бы действительно не прочь, если бы меня назначили в Президиум, а может быть даже и в Центральный Комитет. Ведь тогда меня, наверное, отправят в Вашингтон или Нью-Йорк.
— Где ты сможешь воровать по-настоящему, — сказал Конклин.
— Ты вредный, Алексей, очень, очень вредный. И все же, после рюмки или шести водки напомни мне рассказать тебе о кое-какой недвижимости, приобретенной нашим charge d’ affai shy; res[109] в Виргинии два года назад. Кстати, на деньги из банка его любовницы в Ричмонде. Теперь ему предлагают продать это уже за десятикратную стоимость!.. Пойдем в машину.
— Я не верю в эти слова, — сказал Борн, подхватив чемоданы.
— Добро пожаловать в реальный мир высокотехнологичной разведки, — тихо усмехнулся Конклин. — По крайней мере в одном аспекте.
— Во всех аспектах, — продолжил Крупкин, шагая к лимузину. — Однако мы не будем продолжать этот разговор в официальной машине, не так ли, джентльмены? Кстати, в вашем распоряжении двухкомнатный номер в «Метрополе» на проспекте Маркса. Там удобно, и я лично отключил все подслушивающие устройства.
— Я понимаю, зачем, но как ты это сделал?
— Лишние проблемы, как вы знаете, страшнейший враг Комитета. Я объяснил внутренней службе безопасности, что то, что может быть записано, скорее всего окажется смертельной проблемой для всех посторонних людей, которые это услышат, ибо все они без сомнения будут сосланы на Камчатку. — Они подошли к машине. Водитель в темно-коричневом деловом костюме, точно таком же, какой был на Сергее в Париже, открыл заднюю левую дверцу. — Материал тот же, — сказал Крупкин по-французски, заметив реакцию спутников на похожий костюм. — К сожалению, пошив хуже. Я настоял, чтобы Сергей подогнал свой в Фабурге.
