Анатолий Арамисов - Французская защита
Ей стало немного стыдно за то, что она угрожала вызвать полицию из-за небольшой царапины на бампере машины, когда вот здесь, на ее глазах, человек переживает настоящую драму и сейчас, внутри, происходила невидимая борьба между эмоциональным порывом и холодным разумом.
— Чем могу я вам помочь? — искренний вопрос Симоны застал врасплох гостей с Украины.
Они недоуменно переглянулись.
Опыт пребывания в европейских странах научил славян неоспоримой аксиоме: здесь никто лишнего пфеннига, сантима, лиры из кошелька просто так не вытащит и не отдаст.
Сеня развел руками:
— Да чем, мадмуазель, Вы можете помочь? Спасибо конечно, но… — он бросил взгляд в сторону Миколы, — полиция уже знает, наверное, ищет преступника, а Вы…
В этот момент Симона поняла, что не сможет спокойно спать в ближайшее время, если сейчас не сделает то, о чем настойчиво просила её душа.
— Едем! — решительно сказала девушка. — Держитесь за мной! Эмоциональный порыв победил холодный разум!
— Куда? — недоуменно спросил Сеня, засовывая рюкзак в багажник «Лады».
— Здесь недалеко! Я хочу помочь твоему другу! — Симона щелкнула брелком сигнализации.
Гости снова переглянулись и, чуть помедлив, сели в Сенину машину. Мотор «Лады» фыркнул, выбросив в капот новенькой «Ауди» струю сизого дыма, тронул машину на два метра вперед.
Симона вырулила влево и, не спеша, поехала по знакомым улицам.
Она точно знала, что сделает в ближайший час.
Буквально два дня назад ее подруга, болтая по телефону, в очередной раз пожаловалась, что не знает, как избавиться от старенького «Пежо», который остался от её умершего дедушки. На свалку сбросить — надо что-то платить за это, поэтому машина просто стоит уже месяц около дома на одном месте.
— Мишель? — Симона перед светофором набрала нужную кнопку на телефоне.
— Да. Это ты, милая? — искренне обрадовалась девушка на другом конце провода.
Через полчаса белгородцы ошеломленно взирали на подаренный Миколе французский автомобиль.
Мишель легко рассталась с дедушкиной машиной, она была не из тех, кто цепляется за разную рухлядь, стремясь выжать из нее какие-то деньги. Тем более, что об этом горячо попросила её лучшая подруга, которой она была обязана многим.
Первым из состояния оцепенения вышел Сеня:
— Пардон! — возбужденно воскликнул хохол. — Он вряд ли сейчас может взять эту машину!
— Почему? — удивленно спросила Симона.
Мишель сидела внутри «Пежо», положив перед собой на согнутые колени твердую папочку, и писала на бумаге текст, необходимый для регистрации машины в полиции на нового владельца.
— Так у него не хватит денег для пошлины на границе!
— Да, спасибо вам, конечно, — глухо сказал Николай, — но как-нибудь в другой раз.
Симона была не из тех, кто останавливается на полпути.
— Сколько будет ваша пошлина? — вопросительно посмотрела она на славян.
Сеня посмотрел на объем двигателя, пошевелил губами, прикидывая в уме сумму.
— Около шестисот долларов, мадмуазель.
Все трое, включая Мишель, оторопело смотрели, как Симона открыла свою сумочку и достала из нее шесть пятисотфранковых банкнот.
— Возьмите, — она протянула деньги незадачливому покупателю «Лады», — и вот моя визитка, когда сможете, отдадите эти деньги.
Симона, улыбнувшись, по очереди посмотрела на лица стоящих рядом людей. Ее наблюдательный взгляд мгновенно зафиксировал искорки зависти в глазах Сени.
Душа девушки ликовала.
Ритмичная мелодия, одна из любимых, мягкими, приятными, обволакивающими нотами усиливала радостное возбуждение Симоны.
«Ауди» мчалась по кольцевой дороге Парижа, не отягощенной обычными пробками, встречный ветер развевал через приоткрытый люк каштановые волосы девушки.
Она наслаждалась скоростью, свободой, жизнью.
Перед глазами стояло лицо русского человека. Которого она сделала счастливым в этот день.
Его задрожавшие губы. Его глаза. Он до последнего не верил в происходящее. И, поцеловав на прощание руку девушки, сказал:
— Да поможет Вам Бог. Я не забуду Вас, я верну эти деньги. Спасибо.
Симона вошла в ресторан Le Komarov и удивленно остановилась. К ней быстро приближался невысокий толстячок с улыбкой во всю ширь своей шарообразной головы.
В ресторане висела плотная пелена табачного дыма, было шумно и весело. На небольшой сцене безумствовал маленький цыганский табор. Скрипка в сочетании с гитарами и сливающимися в один характерный тембр «а-ля Сличенко» голосами солистов, перекрывали разговоры посетителей.
— Мадмуазель Симона Маршалл? Я не ошибся?? — толстячок галантно склонил голову, едва его ноги в модных ботинках притормозили в метре от девушки.
— Да, это я, — улыбнулась Симона, и чуть помедлив, спросила:
— А мы разве знакомы?
— Нет, к сожалению! Только в смысле компьютерного программирования я хорошо знаю Вас! Но сейчас рад познакомиться лично! — воскликнул улыбающийся француз.
— Жорж Гиршманн? — в глазах девушки разлилась теплая улыбка.
— Он самый! — в тон отозвался толстячок и добавил. — Вас уже давно ждут за вон тем столом!
Он неопределенно кивнул в глубину зала. Симона перевела взгляд и заметила двух мужчин с женщиной, внимательно наблюдающих за ними. Одного она сразу узнала — это был Василий Петрович.
— Прошу, мадмуазель! — Жорж галантно выставил локоть и, не спеша, повел гостью к вышеупомянутому столику.
Он элегантно отодвинул стул и Симона, слегка пригладив ладонями по извечной женской привычке заднюю поверхность бедер, несмотря на то, что была в темно-синих джинсах, села.
— Месье Леонид Гельфанд, программист, мой коллега по работе! — представил Жорж высокого мужчину с копной иссиня — черных, кудрявых волос и цепким взглядом немного выпуклых темных глаз.
Гельфанд почтительно привстал из-за стола и чуть наклонил голову.
— Иоланта, моя жена! — улыбка со стороны невысокой светловолосой женщины была, несомненно, искренней, она чуть поднялась и пожала девушке руку.
— Вы русская? — вопрос Симоны явно не был неожиданным для женщины.
— Да, по отцу русская, а по матери полька, — голубые глаза собеседницы внимательно изучали девушку, — и Вы, насколько я знаю, тоже нашего славянского роду-племени?
— Боже! — весело воскликнула Симона. — Я становлюсь известной персоной, коль обо мне уже знают столько людей!
— Так это благодаря Василию Петровичу, мы у него всё выпытали про Вас. Иоланта пустила колечко дыма в сторону цыганской группы, смяла тонкую сигарету в пепельнице и взяла свой бокал с шампанским:
— За знакомство с великолепной программисткой, и просто красавицей! Щеки Симоны порозовели:
— Вы меня захвалили…
— Ничуть. Мой муж, — Иоланта кивнула в сторону Жоржа, о чем-то вполголоса горячо спорившим с Борисом и Василием Петровичем, — рассказал вкратце про Вашу программу. Она великолепна. Как раз то, что нужно концерну.
— А Вы тоже работаете в этой области? — спросила Симона.
Иоланта засмеялась.
— Нет, я работаю здесь, — и она обвела взглядом помещение ресторана.
— Здесь? — удивилась девушка. — Кем?
— Я управляющая, одним словом, хозяйка, у Комарова, владельца этого заведения, а вот и он сам, кстати!
К столу подошел дородный господин средних лет, в дорогом костюме, его безымянный палец правой руки украшал перстень с большим камнем красноватого цвета.
— Бонсуар! — склонил он голову с аккуратным пробором посреди приглаженных черных волос. — Как Вы себя чувствуете у нас?
Его темные глаза внимательно смотрели на разрез блузки Симоны, слегка приоткрывающей не очень большие, но красивые формы.
— Спасибо, мне нравится здесь, — просто ответила девушка.
— Я рад, рад, заходите к нам почаще… — мужская рука с длинными пальцами, покрытыми у изгибов суставов короткими черными волосиками, вроде как непроизвольно легла на кисть красавицы.
Иоланта выразительно посмотрела на хозяина и отвела насмешливый взгляд в сторону.
Там, около сцены, одиноко сидела за столом хорошо одетая, полноватая женщина и, подняв голову, восхищенно смотрела на артистов.
Иоланта знала: Комаров — неисправимый бабник. Его жена, «Комариха», как называли ее между собой работники ресторана, не раз закатывала мужу страшные сцены ревности с битьем многочисленной посуды прямо среди рабочего дня.
Отдельные осколки долетали до посетителей заведения.
Лишь только обещание мужа: «В последний раз!», и «Дорогая, я присмотрел для тебя замечательное полотно!» гасили ярость «Комарихи».
Она, давно приехавшая из СССР по турпутевке и ставшая «невозвращений», имела две основные страсти: живопись и любовь к театру «Роман». Поэтому со своей бывшей Родины она «выписала», а, точнее, уговорила так же не вернуться домой несколько солистов этого театра, обещая тем золотые горы.
