Бентли Литтл - Письма, несущие смерть
С уважением,
Артур Коллингзуэрт
Городской совет собрался в третий понедельник июля. Не знаю, сколько жителей города обычно посещают эти заседания, но на этот раз зал был забит битком. Весьма забавно: большинство родителей пришли бы в восторг, если бы их дети-подростки выразили интерес к городским проблемам, но мне пришлось солгать своим родителям. Чтобы они не заперли меня дома, я сказал, что иду на концерт.
Никто из моих друзей посетить заседание не захотел. Я отправился один и пристроился в конце зала. Хорошо, что я пришел рано, так как к половине седьмого мест уже не осталось, хотя заседание начиналось только в семь. Насколько я мог судить, я был единственным подростком в зале. Явились в основном взрослые, правда, некоторые прихватили малышей. Публика разделилась примерно поровну: сердитые белые парни и деловые застройщики, ратующие за снос окрестностей Восьмой авеню, и испаноязычные жители района, владельцы мелкого бизнеса и активисты, выступающие за его сохранение. Представители обеих сторон выступали в прениях, как мне показалось, вечность, и, должен признать, сторонники реконструкции были убедительнее. В конце концов отпущенное время истекло, но, поскольку еще многие хотели высказаться и громко протестовали против прекращения дискуссии, совет проголосовал за продолжение прений через две недели на следующем заседании.
Мэр внимательно оглядел собравшихся:
— Позвольте спросить, не присутствует ли здесь Карлос Сандоваль?
Я мгновенно вспотел, раскраснелся и уставился в пол, почему-то решив, что меня сейчас выведут на чистую воду. Все стали оглядываться по сторонам. М-да. Одно дело — писать письма и читать их в газете, но совсем другое — собственными глазами наблюдать производимый ими эффект. И очень странно сидеть среди людей, верящих в реальность Карлоса. Половина их, вероятно, проклинала его, а другая половина почитала своим спасителем, и, даже несмотря на смущение, я восхищался тем, что слова, написанные в моей комнате и посланные в мир, получили столь сильный отклик.
После рассмотрения еще нескольких незначительных вопросов заседание перенесли на две недели. У меня создалось впечатление, что совет склоняется к утверждению реконструкции, особенно если учесть, что город выдвинули на получение какого-то федерального гранта.
Пришлось мне снова взяться за работу.
Следующие несколько недель протекли как в тумане. Я не смел печатать при родителях столько писем, сколько считал необходимым отослать не только в газеты, но и в муниципалитет, поэтому я тайком унес свой «Ройял» на работу, чтобы печатать письма во время обеденного и более кратких перерывов. Я копил деньги на текстовый процессор,[1] но пока еще не мог его себе позволить. Все время, свободное от продажи игрушек и уборки за малолетними проказниками, я посвящал сочинению писем от лица мужчин и женщин самых разных национальностей и образа жизни, бурно протестующих против реконструкции Ист-Сайда.
С каждым придуманным аргументом я становился все более искусным спорщиком; нападки моих оппонентов в печати ужесточались, пока в конце концов крайние расисты не схлестнулись с испаноязычными радикалами и не замаячил силовой способ решения проблемы.
Я выступил за сдержанность и против маргинализации значительной части нашего общества.
Весь остаток июля и весь август муниципалитет выступал в печати с туманными заявлениями, не желая открыто отстаивать свою точку зрения. Мне очень хотелось бы знать, что же происходит за закрытыми дверями муниципалитета, что говорит мэр комитету по реконструкции и членам горсовета, заварившим эту кашу.
В конце концов на специальном заседании в конце августа, на котором кроме жителей и местных журналистов присутствовали даже две съемочные группы новостных каналов телевидения Лос-Анджелеса (привлеченные личностью Карлоса Сандоваля), городской совет тайным голосованием по плану развития Ист-Сайда Акации принял решение не использовать право государства на принудительное отчуждение частной собственности и не выселять местных обитателей района. На прощание чиновники весьма туманно заявили, что изучение данного вопроса продолжится и обязательно будет найдено устраивающее всех решение по возрождению города.
Я спас Ист-Сайд.
Может, было бы преувеличением заявлять, что я в одиночку боролся с муниципалитетом и добился победы, однако я прекрасно сознавал, какую роль сыграл в этом деле. Если бы я не вступил в полемику и не написал все те письма, городской совет наверняка принял бы свой план еще в июле. Я заставил жителей Акации действовать, вложил слова в уста безгласных, даже сформулировал необходимые для их дела доводы.
Мы с Фрэнком отпраздновали победу любимыми тако.
А я наконец купил на накопленные деньги текстовый процессор.
Глава 4
В сентябре начался новый учебный год.
Последний год в средней школе.
Мне больше не за что было бороться, но я продолжал писать письма на местные радиостанции и телестудии, комментируя текущие программы, критикуя телешоу, и конечно же засыпал жалобами рестораны и парки развлечений, включив в сферу своей деятельности и кинотеатры.
Несмотря на успешную внешкольную деятельность, похвастаться успехами в учебе я не мог. Прежде я никогда не отличался дальновидностью, но теперь задумался о будущем и решил, что хочу поступить в колледж. Однако я был не готов к взрослой жизни и впервые за три года нанес визит школьному консультанту, чтобы обсудить свои возможности.
Пожилая чопорная миссис Зивни абсолютно не интересовалась делами учеников, хотя именно в этом состояла ее работа. Она выслушала меня, устало прошла к картотечным шкафчикам, выстроившимся у противоположной стены, и вытащила мое личное дело. Я объяснил, что денег у меня нет и родители точно не захотят платить за мою учебу, а старший брат не стал поступать в колледж и вообще лоботряс и все считают, что я пойду по его стопам.
— Но я хочу учиться дальше, — убеждал я. — Я хочу чего-то добиться. На какую стипендию, по-вашему, я могу рассчитывать?
Зивни заявила, что рассчитывать мне не на что. У меня недостаточно хорошая успеваемость, и только какие-то особенные успехи могли бы освежить унылый строй моих непримечательных оценок. К тому же я не изучал никаких курсов повышенного уровня.
— Мерзкая злобная старуха, — пробормотал я, выходя из ее кабинета. — Усыпить бы ее, как бешеную дворнягу.
Я зачитывался Хантером Томпсоном и пытался пользоваться его языком, но его слова лучше смотрелись на бумаге, чем воспринимались на слух. Как большинство моих сверстников, я пытался найти себя, примерял разные маски, чтобы проверить, подходят ли они мне. Однако, если многие подростки черпали вдохновение в музыке и кино, я подражал писателям. Ну, не самим писателям, а их словам. Я пытался реализовать то, что описывалось в письмах, дневниках и воспоминаниях, но у меня почти ничего не получалось.
Я достал свой ленч из шкафчика и, стараясь показать Роберту и Эдсону, что не очень-то расстроен, спокойно сказал:
— Она утверждает, что я не имею права ни на одну стипендию.
— Существуют гранты, — сказал Роберт. — И разные способы финансовой помощи.
— Да, — поддержал Эдсон. — У моей сестры учебно-рабочий контракт. Ей предоставили работу в университете в Бри. Это помогает оплачивать обучение.
— Зивни ничего мне об этом не сказала. Ни словом не обмолвилась.
— В общем, надежда есть, — подвел итог Роберт.
Ему легко говорить. Его родители начали откладывать деньги на учебу, как только он родился, и, хотя он учился не лучше меня — даже немного хуже, — он мог поступить в любой колледж. Эдсон был в таком же положении, как и я, но его это, похоже, не волновало.
Я кивнул, и мы втроем отправились на ленч, но я уже обдумывал идею, которая возместила бы мои далеко не блестящие академические успехи и помогла бы мне стать более достойным претендентом на стипендию.
Роберт с Эдсоном собирались после занятий погулять. Эдсону тогда нравилась Шери Фэм, и парни собирались как бы случайно пройти мимо магазина одежды «Клоузе-стайм», где она работала, и завести с ней разговор. Фрэнк тоже работал неподалеку, в ресторанном дворике, и они могли выпросить у него жареной картошки и кока-колы. Я тоже хотел пойти с ними, но воздержался. У меня было важное дело: сочинять письма.
Как я и надеялся, ни Тома, ни родителей дома не было. Я проскочил в свою комнату, бросил на пол книжки и уселся за письменный стол сочинять фальшивое рекомендательное письмо директору своей школы. Я расхвалил себя за воображаемое бескорыстие, инициативность и предприимчивость; выдумал, что весь последний год в свободное время не гонял бесцельно мяч, а пытался изменить мир, борясь с алкоголизмом. Поскольку мой отец злоупотреблял спиртным, я нашел разные группы поддержки, связал их с частными и государственными реабилитационными центрами и создал сложную сеть финансирования и координации помощи людям, которые в ней нуждаются. А еще я посылал письма крупным бизнесменам и корпорациям, убеждая жертвовать деньги на все эти мероприятия.
