Мэри Кларк - Не плачь, моя леди
Тед ждал. Крейг крутил в пальцах ножку бокала.
– Интересная во многих смыслах, – задумчиво продолжил Бартлетт. – Особенно в одном, который упустили вы оба. Какая гамма чувств отразилась на ее лице, Тед, когда она смотрела на тебя: и печаль, и сомнение, и ненависть. Ее терзали противоречивые мысли, и, как я догадываюсь, что-то подсказывает ей: два плюс два вовсе не равно пяти.
– Сам не понимаешь, что говоришь, – уныло откликнулся Крейг.
Генри отодвинул скользящую дверь. Гул океана перешел в могучий рев.
– Слышите? Не дает сосредоточиться. Вы платите мне кучу денег, чтобы я выдернул Теда из болота неприятностей. Самый лучший способ – поскорее выяснить, что против меня, а что можно обратить в нашу пользу.
Его перебил пронзительный порыв ветра. Быстро задвинув дверь, Бартлетт вернулся к столу.
– Нас удачно рассадили за обедом. Я почти все время изучал Элизабет. До чего же красноречивы у человека лицо и жесты. Она, Тедди, не отрывала от тебя глаз. Девушка угодила в капкан любви-ненависти. И моя задача – разработать план, как нам воспользоваться этим.
12
Сид провожал необычно молчаливую Черил к ее бунгало. Он знал, обед для нее был пыткой. Она до сих пор переживает, что Лейла увела у нее Теда. А теперь мучится и страдает, что даже сейчас, когда Лейла уже не стоит на пути, Тед все-таки остается слеп и глух к ее кокетству. Нелепо, но победительница лотереи немного отвлекла Черил. О сериалах Эльвира Михан знала все и убеждала всех: Черил – совершенство для роли Аманды.
– Знаете, иногда прямо видишь звезду в какой-то роли, – тараторила Эльвира. – Я читала «До завтра» еще в дешевом издании и сразу сказала: «Вилли, из романа получился бы великий телесериал, а единственная актриса в мире, которая блеснет в роли Аманды, – Черил Мэннинг!»
Хотя, конечно, зря она ляпнула, что Лейла была ее любимейшей актрисой в мире.
Они шагали по холму к бунгало Черил. Аллеи освещали японские фонарики, установленные на земле там и сям, лучи падали на кипарисовые деревья. Ночь ясная, звездная. Но погода, похоже, меняется, воздух становится влажным, что предвещает типичный островной туман на Монтеррее. В отличие от тех, кто считал Пеббл-Бич ближайшей остановкой по пути в рай, Сид всегда чувствовал себя здесь как-то неуютно. У кипарисов такие уродливые, фантастические силуэты. Какой-то поэт сравнил их – и очень метко – с привидениями. Его передернуло в ознобе.
Деловито он взял Черил под руку, когда они свернули с главной аллеи на дорожку к бунгало: он ждал, пока заговорит она. Однако Черил все молчала. Ну и ладно, хватит с него ее капризов на сегодня. Он начал было прощаться, но она пригласила:
– Заходи.
Мысленно застонав, Сид последовал за ней: значит, еще не конец.
– Где водка? – спросил он.
– Заперта в моей шкатулке с драгоценностями. Единственное место, где здешние горничные не ищут спиртное. – И, перебросив ему ключ, Черил устроилась на атласной полосатой кушетке.
Сид приготовил водку со льдом на двоих, подал ей бокал и устроился напротив, прихлебывая ледяной напиток, наблюдая, как она разыгрывает целый спектакль, отпивая свою. Наконец актриса взглянула ему прямо в лицо:
– Ну и как твое мнение о сегодняшнем вечере?
– Э… о чем ты?
– Все ты понимаешь. Когда Тед забывался, вид у него становился загнанным. Крейга корежило от тревоги. А Мин с Хельмутом напомнили мне акробатов на скользкой проволоке. Адвокат не отрывал глаз от Элизабет, а та весь вечер пялилась на наш столик. Я всегда подозревала, что девчонка втрескалась в Теда. Ну а эта смехотворная клуша, победительница лотереи, – если Мин еще раз посадит ее рядом со мной – придушу.
– Как бы не так! Слушай, Черил, очень вероятно, ты получишь роль. Шикарно! Но всегда есть опасность, что сериал сдохнет из-за низкого рейтинга у зрителей. Вероятность сомнительная, но все-таки существует. А если такое стрясется, тебе понадобится роль в кино. Их навалом. Но фильмы надо спонсировать. А у этой леди денег для вложения полным-полно. Так что улыбайся ей, пока губы не заболят.
Черил прищурилась.
– Уговорить на финансирование моего фильма можно и Теда. Я знаю, он согласится. Сам говорил, что со мной сыграли дурную шутку, сунув в тот спектакль в прошлом году.
– Смотри не промахнись. Крейг куда осмотрительнее Теда. А если Тед сядет в тюрьму, править балом станет Крейг. И еще. У тебя, голубка моя, крыша поехала. С чего ты взяла, будто Элизабет клеит Теда? Была бы влюблена, не стала бы затягивать удавку у него на шее. Заявила бы, что ошиблась насчет времени, распиналась бы, как чудесно относился к Лейле Тед. И точка. Судебное дело – рассыпается.
Черил допила водку и повелительно протянула пустой бокал. Молча поднявшись, Сид снова наполнил его, щедро долив и себе.
– Мужчины – тупицы непроходимые. Ничего не замечают, – поделилась Черил, взяв бокал. – Ты что, не помнишь, какой Элизабет была всегда? Вежливая, но если задашь ей прямой вопрос, получишь прямой ответ. Она просто не знает, как это – лгать. Не лгала никогда, даже ради собственной выгоды. К несчастью, не станет и ради Теда. Но прежде чем разбирательство закончится, она все камешки переворошит, под каждый заглянет, отыскивая веские улики в его пользу. Что делает ее весьма опасной.
И еще одно, Сид. Ты слышал, что городила эта чокнутая Эльвира? Она-де читала в киношном журнале, будто квартира Лейлы Ла Салле была словно мотель. Лейла раздавала ключи направо-налево приятелям, знакомым – живи, кто и когда захочет?
Черил, вскочив с кушетки, подошла к С иду и присела рядом, опустив руку ему на колено.
– У тебя ведь тоже имелся ключик, а, Сид?
– Но и у тебя был.
– Да. Лейла ловила кайф, делая мне одолжения, зная, что мне не по карману не то что двойную квартиру, комнатушку в ее доме снять. Но бармен в «Жокей-клубе» может засвидетельствовать – в момент ее гибели я сидела у них и пила: мой приятель опаздывал к обеду. А приятелем этим был ты, Сид. Сколько ты там вбухал в тот дерьмовый спектакль?
У Сида онемели пальцы, он понадеялся, Черил не почувствовала, как мгновенно у него напряглось тело.
– К чему ты клонишь?
– Накануне смерти Лейлы ты сам говорил мне, что планируешь зайти к ней, упросить не бросать спектакль. Ты не меньше миллиона в него всадил. Личный миллиончик был, Сид? Или занял у кого-то? Даже меня воткнул в это дерьмо, как посылают ягненка на заклание. Моей карьерой рискнул, лишь бы не упустить самого хлипкого шанса – вдруг все-таки спектакль не сдохнет! Я много чего, Сид, теперь припоминаю. Ты ведь всегда приходишь точно, а в тот вечер опоздал в «Жокей-клуб» на целых пятнадцать минут. Заявился без пятнадцати десять. Смертельно бледный, руки у тебя ходуном ходили, вино, помню, даже расплескал. Лейла погибла в девять тридцать одну. А ее квартира в десяти минутах ходьбы от клуба.
Черил сжала ладонями его лицо.
– Сид, мне роль эта требуется позарез. И уж ты расстарайся, чтоб я ее получила. Получу, так обещаю тебе – ни пьяная, ни трезвая никогда словечка не оброню, что в тот вечер ты опоздал. И вид у тебя был – краше в гроб кладут. И что у тебя был ключ от квартиры Лейлы, той самой, которая фактически обрекла тебя на банкротство. А теперь – выметайся. Мне спать пора.
13
Мин с Хельмутом держали на лицах приветливые улыбки, пока за ними не захлопнулась дверь квартиры. Без слов они повернулись друг к другу. Хельмут обнял Мин. Его губы коснулись ее щеки, руки мастерски принялись массировать ей шею. Его Liebchen.
– Хельмут, как все паршиво! Или мне показалось?
– Минна, я пытался уберечь тебя от ошибки, – ласково ответил он. – Зачем было тащить сюда Элизабет? Ты ее недооцениваешь. Она разозлилась на тебя. Но вдобавок случилось еще кое-что. Ты сидела к ней спиной, но я видел: девочка смотрела на наш столик так, будто видит нас всех в первый раз.
– Я думала, если она встретит Теда… Ты же знаешь, как он ей нравился. Я даже думала, уж не влюблена ли она в него.
– Знаю. Но не сработало. Ладно, хватит на сегодня, Минна. Ложись спать. Принесу тебе чашку горячего молока и дам снотворного. Завтра снова станешь сама собой. Сильной, решительной.
Бледно усмехнувшись, Мин позволила увести себя в спальню. Он обнял ее, и она положила голову ему на плечо. После десяти лет ей все еще нравился его запах, тонкий аромат дорогого одеколона, мягкой ткани элегантного пиджака. В объятиях Хельмута она забывала его предшественника с холодными руками и вечными капризами.
Когда Хельмут вернулся с горячим молоком, она уже лежала, распущенные волосы чернели на шелковых подушках, а розоватый абажур бросал льстивый отсвет на высокие скулы и темные глаза. Восхищение, какое она увидела в глазах мужа, когда он протягивал ей чашку из хрупкого лиможского фарфора, вознаградило ее сполна.
