Грегори Фьюнаро - Скульптор
— Не помнишь даже то, с чем сталкиваешься ежедневно. Со мной где-то после тридцати все обстоит именно так.
— После сорока лучше не станет.
— А вы не выглядите на сорок.
— У меня еще есть четыре месяца.
— А у меня год, шесть месяцев и двадцать три дня.
Маркхэм рассмеялся, и Кэти совершенно неожиданно присоединилась к нему.
— Ну да ладно, — вздохнул сотрудник ФБР. — Пожалуй, я куплю кабриолет. Или, быть может, мотоцикл. Кажется, именно так полагается поступать, когда тебе исполняется сорок?
— Лично я не собираюсь это выяснять. На тридцати девяти я прекращу счет.
— По-моему, отличный план. Но я не задумываясь купил бы у вас двадцать девять.
Кэти не знала, следует ли принимать последние слова Маркхэма как комплимент. То ли он подразумевал, что она выглядит как двадцатидевятилетняя, то ли образно изъявлял желание «приобрести» у нее для себя соответствующий образ. Вдруг Кэти вернулась в колледж, к тем редким и неуклюжим свиданиям с парнями, которые ошибочно принимали ее робость за отчужденность, а ум — за высокомерие. Несмотря на беспокойство, принесенное подобными воспоминаниями, Кэти поймала себя на том, что заливается краской.
Агент ФБР молча вел машину. Хильди хотелось надеяться на то, что он ничего не заметил.
— Так каким же образом преподаватель английского языка в средней школе женился на океанографе? — спросила Кэти на следующем светофоре, когда необходимость продолжать разговор, преодолеть дискомфорт переборола ее обычное стеснение.
— Мне очень хотелось бы предложить вам романтическую историю, доктор Хильдебрант.
— Пожалуйста, зовите меня Кэти.
— Хорошо. Мне очень хотелось бы предложить вам более романтическую историю, Кэти. Мы с женой познакомились на вечеринке в Коннектикуте, знаете, на одном из тех многолюдных сборищ, куда приглашают друзей своих друзей. Она тогда еще училась в выпускном классе школы, но уже работала в океанариуме при университете. Я как раз устроился учителем в школу в небольшом городке по соседству. Ну а дальше сами знаете, что получилось. «Эй, я хочу познакомить тебя со своим другом», одно за другим, рука судьбы и все такое. В общем, вы получили представление.
— Да, выглядит знакомо.
— У вас было то же самое?
— Да. Постаралась моя начальница, Джанет Поулк. Та женщина, с которой вы встречались сегодня утром, — рука, толкнувшая меня.
— Вот как.
— Двенадцать лет назад. Она была знакома с другом моего мужа. Нужно добавить, вскоре он станет бывшим.
— Прискорбно это слышать. Доктор Поулк не выложила прямо, что у вас случилось, но я сам до всего дошел, когда мы вычислили ваш адрес на Ист-Джордж-стрит. А вы не брали фамилию мужа? Сохранили девичью по профессиональным соображениям?
— Да, я не меняла фамилию — отчасти по профессиональным соображениям, отчасти потому, что моя мать поступила точно так же. Корейская традиция. Большинство корейских женщин в замужестве оставляют девичью фамилию. Мать ни о чем меня не просила, но я чувствовала, что так ей будет приятнее. Поэтому, как и она сама в свое время, я оставила фамилию отца. Так или иначе, вы провели прекрасный анализ улик, специальный агент Маркхэм.
Сотрудник ФБР с улыбкой поднял руки и заявил:
— Пожалуйста, зовите меня Сэмом.
— Хорошо, специальный агент Сэм. Пожалуйста, не переживайте за меня. Лучшим, что случилось за десять лет моего замужества, будет свидетельство о разводе, которое я получу в следующем месяце. На самом деле переживать вам следует за Джанет. Честное слово. Она страдает гораздо больше меня, как будто во всем виновата. Даже спросила, не хочу ли я переломать своему бывшему ноги. Знаете, по-моему, она действительно имела в виду именно это. У нее у самой было такое желание. — Маркхэм рассмеялся, а Хильди продолжила: — Пусть вас не вводят в заблуждение ее размеры. На самом деле Джанет Поулк умеет постоять за себя. За счет одного только ума она ни за что не достигла бы таких высот, это я вам точно говорю.
— Она о вас заботится, да?
— Это точно. Так было с самого начала, еще с тех пор, как я работала у нее ассистентом в Гарварде. Когда умерла моя мать… В общем, скажем просто, что тогда рядом со мной была одна только Джанет.
Кэти почувствовала, как у нее стиснуло грудь при воспоминании об ультиматуме Стива, о той речи насчет грани терпения, произнесенной со слезами на глазах и всхлипываниями меньше чем через два месяца после смерти ее матери, когда глубина горя жены стала для него невыносимой.
«Умоляю тебя, Кэт, ты должна выйти из ступора. Я дошел до грани терпения. Ничего хорошего для нас в этом нет. Ты должна постараться двинуться дальше, оставить все позади. Ради нас, Кэт. Ради нас».
Кэти до сих пор задевали не столько слезливые отговорки тряпки-мужа, сколько то, что она, выпускница Гарвардского университета, возможно лучший специалист по творчеству Микеланджело во всем мире, купилась на эгоизм Стива. Да, сейчас, сидя в «шевроле», она почувствовала, как у нее вскипает кровь при одной только мысли о том, что, когда ей больше всего была нужна поддержка мужа, она сама сняла траур, чтобы заботиться о нем, но не потому, что он в ней нуждался. Хильди боялась его потерять.
«Это стало началом конца. Надо было прямо тогда прогнать этого самовлюбленного ублюдка ко всем чертям».
— Могу я спросить, что у вас произошло?
— Стив мне изменял. С одной из своих учениц.
— Извините. Но я имел в виду кончину вашей матери.
— Ой, — смущенно пробормотала Кэти. — Прошу простить. Мысли разбежались в тысячу разных сторон. Рак груди. Она боролась с заболеванием несколько лет, но в конце концов оно ее быстро доконало. Наверное, можно сказать, что в этом матери повезло. Знаете, по статистике у женщин с корейскими корнями из всех жителей Соединенных Штатов самая маленькая вероятность заболеть раком груди. Наверное, моей матери об этом никто не говорил.
— Я очень сожалею, Кэти.
— Спасибо. — Хильди слабо улыбнулась, так как поняла, что Маркхэм говорил искренне. — Так или иначе, но именно Джанет помогла мне пережить горе, от того момента, когда матери поставили страшный диагноз, до самого конца и дальше, разумеется. Она содействовала мне в выпуске в свет книги, получении кафедры в университете и все такое. Еще до того, как все это произошло, я считала ее своей второй матерью.
— А что насчет вашего отца?
— Отставной военный. Служил в армии. Теперь живет где-то в Северной Каролине со своей второй женой, той самой женщиной, с которой изменял моей матери. Они развелись, когда я училась в третьем классе, — я имею в виду своих родителей. Сразу же после этого мы с матерью перебрались в Род-Айленд.
— Значит, вы выросли в этих краях.
— Да. У матери в Кранстоне жила какая-то дальняя родственница, она помогла нам устроиться на новом месте. Мать занялась компьютерами, получила диплом. Мы с ней зажили довольно неплохо. До того я скиталась по всему свету, как настоящая дочь военного. Отец служил в Италии, под Пизой, когда познакомился со своей второй женой. Та тоже служила в армии. После того как все пошло под откос, мы с матерью вернулись в Штаты.
— Италия. Так, дайте-ка, я сам догадаюсь. Именно там вы впервые заинтересовались творчеством Микеланджело?
— Да. Моя мать вышла замуж за отца, когда ей было всего восемнадцать, они познакомились во время его службы в Корее. С самого детства она хотела стать художником, но для корейской девочки в те времена это было очень непросто. Поскольку у нее были еще четыре сестры, родители с радостью выдали ее замуж за американского солдата. Так или иначе, но, сколько я себя помню, наверное, с самого моего рождения, где бы ни служил отец, мать таскала меня вместе с собой по местным музеям. Те два года, что мы прожили в Италии… В общем, сами можете себе представить, как мы там проводили время. Я почти не помню нашу первую поездку во Флоренцию. Мать рассказывала, что я в прямом смысле заплакала, когда впервые увидела «Давида» Микеланджело. Статуя показалась мне настоящим человеком, гигантом, застывшим во льду, и я разревелась, потому что мне стало его жалко. — Маркхэм рассмеялся, а Хильди продолжила: — Гораздо смешнее было слушать, как про это рассказывает мать. Она была замечательная женщина, умная, жизнерадостная. После отца она так больше и не вышла замуж, отдала всю себя дочери. Ей было всего пятьдесят два года, когда она умерла.
— Я вам искренне сочувствую, Кэти.
— Спасибо.
— Ну а ваш отец? — помолчав, спросил Маркхэм. — Вы с ним часто встречаетесь?
— Только разговариваем по телефону, да и то крайне редко. — Кэти пожала плечами. — Еще до того, как мои родители развелись, мы с отцом не были особенно близки. Последний раз я встречалась с ним на похоронах матери, если честно, была удивлена, что он там появился. Долгие годы отец выплачивал алименты, но, пожалуй, этим и ограничивались наши отношения. После развода он не хотел иметь никаких дел ни со мной, ни с моей матерью. По крайней мере, так она считала. Не сомневаюсь, отец скажет вам совсем другое, будет уверять, что это мать забрала меня у него, но… В общем, сами понимаете, поступки говорят за себя лучше любых слов. Наверное, я уже года два как не разговаривала с отцом. Он понятия не имеет, что произошло у нас со Стивом.