Джастин Кронин - Перерождение
Уолгаст достал из кармана конверт и извлек содержимое. В такие моменты он чувствовал себя фокусником, вытаскивающим из шляпы белого кролика. Брэд прижал документ к стеклу, позволяя Картеру прочесть текст.
— Знаешь, что это? Приказ о смягчении наказания, подписанный губернатором Дженной Буш. Вот тут внизу сегодняшнее число. Понимаешь, что из этого следует?
Картер вгляделся в документ.
— Что мне не сделают инъекцию?
— Верно, Энтони! Ни в июне, ни в другом месяце — никогда.
Уолгаст спрятал приказ в карман пиджака. Ну вот, крючок с наживкой заброшен! Другой документ, который Картеру следовало подписать, — и Уолгаст нисколько не сомневался, что тот подпишет, когда надоест мяться и жаться — лежал там же. Условиями этого документа Энтони Ллойд Картер, техасский заключенный номер 999642, отдавал себя с потрохами на милость «Проекта Ной». Поэтому, когда Брэд жестом фокусника вытащил второй документ, он вовсе не хотел, чтобы Картер его прочитал.
— Дженна мне всегда нравилась, — медленно кивнул Картер. — Еще когда была первой леди.
Заострять внимание на ошибке Уолгаст не стал.
— Дженна лишь одна из моих начальников, есть и другие. Их имена тебе наверняка тоже знакомы, но я не вправе их назвать. Мне поручено встретиться с тобой и сказать, что мы очень нуждаемся в твоей помощи.
— Значит, я оказываю вам услугу, и вы вытаскиваете меня отсюда. Но какую услугу, объяснить не можете.
— Да, Энтони, условия именно таковы. Откажешься — я уеду, согласишься — покинешь Террелл сегодня же. Все элементарно просто.
Дверь «клетки» распахнулась, и вошел Дойл с чаем. Он сделал, как велел Уолгаст, — поставил стакан на блюдце, украсил ломтиком лимона, а рядом положил длинную ложку и пакетики с сахаром. Дойл осторожно водрузил все на стойку. Едва Картер взглянул на угощение, его лицо превратилось в безвольную маску. Тут Уолгаста осенило: Энтони Картер невиновен, по крайней мере, в том, что взвалил на него суд. С другими кандидатами сомнений не возникало: досье соответствовало действительности, с другими, но не с Картером. Тем утром в Ривер-оукс страшная трагедия унесла жизнь женщины, только случилось все иначе, чем излагалось в досье; вероятно, совершенно иначе. Картер напоминал Брэду открытый космос, темную комнату без окон и с единственной запертой дверью. Да, именно там он найдет Энтони Картера — в темноте, и, когда это случится, Картер даст ему ключ от двери…
— Мне нужно… — начал Картер, не сводя глаз со стакана с чаем.
Уолгаст ждал продолжения, но его не последовало.
— Что именно, Энтони, говори!
Картер поднес свободную руку к стакану и коснулся его кончиками пальцев. Прохладное стекло запотело. Картер отпустил стакан и медленно растер капельки воды большим и указательным пальцами. Он полностью отрешился от происходящего вокруг, и Уолгаст почувствовал, как жадно сознание заключенного-смертника впитывает свежесть воды. Со стороны казалось, именно в тех каплях скрыта разгадка всех тайн его жизни.
Картер поднял глаза на Уолгаста.
— Мне нужно время… нужно разобраться, что произошло с леди… — медленно проговорил он.
«И во все дни Ноя было девятьсот пятьдесят лет, и он умер…»
— Я дам тебе время, Энтони, — сказал Уолгаст. — Сколько захочешь. Целый океан времени!
После небольшой паузы Картер кивнул.
— Что я должен сделать?
В Хьюстонский международный аэропорт имени Джорджа Буша Уолгаст с Дойлом попали вскоре после семи вечера. Несмотря на ужасные пробки, добрались с полуторачасовым запасом, оставили «понтиак» на стоянке, автобусом доехали до терминала, обслуживающего «Континентал эрлайнс», предъявили удостоверения, чтобы избежать предполетного досмотра, и сквозь толпу пробились к выходу на посадку.
Дойл отлучился перекусить, а вот Уолгаст и думать не мог о еде, хотя понимал: если рейс задержат, сидеть голодным не самая радужная перспектива. Он достал сотовый: от Сайкса ни звонков, ни сообщений не поступило, и это радовало. Эх, поскорее бы убраться из Техаса! Пассажиров на денверский рейс собралось немного: несколько семейных пар, студенты с блю-реями и айподами, бизнесмены в строгих костюмах, не выпускающие из рук сотовые и ноутбуки. Уолгаст взглянул на часы: двадцать пять минут восьмого. Микроавтобусу с Энтони Картером в этот момент следовало вовсю гнать в Эль-Рено, оставляя за собой шлейф уничтоженных документов и стремительно тающих воспоминаний о его существовании. К концу дня исчезнет даже налоговый идентификационный номер, и человек по имени Энтони Картер станет абстракцией, тенью, неуловимой радиоволной на огромном радаре земли.
Уолгаст откинулся на спинку сиденья и почувствовал, что смертельно устал. Утомление всегда накатывало внезапно, словно разжимался огромный кулак. Помимо морального и физического опустошения все эти поездки вызывали угрызения совести, подавить которые удавалось с трудом. Задание Сайкса он выполнял мастерски, виртуозно — безошибочно находил нужные слова и жесты. Человек годами сидит в цементном пенале-камере, превращаясь в белесый порошок, словно налет от воды, выкипевшей в забытом на плите чайнике. Чтобы понять смертника, нужно проанализировать состав порошка, осевшего после того, как вся жизнь заключенного — и прошлое, и будущее — превратилась в пар. Состав, как правило, элементарный: злость, стыд, гнев или потребность в прощении. У некоторых испаряются абсолютно все желания и чувства за исключением тупой звериной злобы на мир и жизнь в любых проявлениях. Далеко не сразу Брэд почувствовал, что Энтони Картер принципиально другой. Он напоминал живой вопросительный знак, воплощение неопределенности и замешательства. Картер действительно не понимал, за что попал в Террелл. Нет, суть приговора он понял и принял; ее понимают подавляющее большинство смертников, потому что альтернативы просто-напросто нет. Лучшее доказательство тому — последние слова приговоренных к казни: «Передайте родным, что я их люблю и раскаиваюсь. Ладно, чего ждать, приступим!» Сколько леденящих душу заявлений перечитал Уолгаст? Целые страницы, десятки, сотни страниц. А вот у Картера ясности и окончательной уверенности не было. Брэд это почувствовал, когда Энтони коснулся стакана с чаем. Нет, даже раньше, когда Картер спросил о муже Рейчел Вуд и дал понять, что раскаивается, не сказав об этом прямо. То ли Картер не помнил, что именно случилось во дворе Вудов, то ли помнил, но не мог сопоставить с представлениями о собственной личности. В одном Брэд не сомневался: прежде чем Энтони Картер распрощается с жизнью, он имеет право разобраться в себе и получить ответы на все вопросы.
Уолгаст расположился у окна, поэтому прекрасно видел взлетное поле и последние лучи заходящего солнца, которые ярко вспыхивали на фюзеляжах самолетов. Перелеты в Денвер всегда действовали на него как лекарство: несколько часов в воздухе — и все вставало на свои места. По дороге домой Брэд никогда не пил спиртное, не спал и не читал. Он неподвижно сидел в кресле, вдыхал спертый воздух и смотрел, как за иллюминатором постепенно исчезает из виду земля.
Однажды при перелете из Таллахасси самолет Уолгаста обогнул огромный грозовой фронт, центр которого ярко, как рождественский вертеп, озаряли зигзаги молнии. Дело было сентябрьской ночью над какой-то пологой пустошью — Оклахомой, Канзасом или чуть западнее. В салоне погасили свет, и почти все пассажиры спали, включая Дойла, который сидел рядом с Брэдом, подоткнув подушку под небритую щеку. Целых двадцать минут самолет двигался по самому краю грозы, но при этом ни разу не дернулся. Никогда в жизни Уолгаст не видел ничего подобного, не ощущал, сколь безгранична сила природы. Судя по яркости молний, внутри фронта происходили электрические разряды колоссальной мощности, а Брэд в тридцати тысячах футов над землей смотрел как будто не в иллюминатор, а на экран телевизора, где мелькали кадры немого фильма. Он ждал, что вот-вот раздастся тягучий голос пилота, который скажет что-нибудь про погоду, дабы пассажиры оценили всю серьезность момента, но переговорное устройство так и не включилось. Сорок минут спустя самолет совершил посадку в Денвере, и своими переживаниями Уолгаст не поделился ни с кем, даже с Дойлом. Сейчас ему захотелось позвонить Лайле, поговорить с ней. Желание было необычайно острым и отчетливым, поэтому Брэд не сразу осознал его нелепость и сообразил: в нем снова «включилась машина времени». «Машину времени» придумала семейный психолог, Лайлина коллега, у которой они пару раз консультировались. Брэд без труда вспомнил женщину с длинными седыми волосами (а ведь она едва разменяла четвертый десяток!) и огромными глазами, неизменно влажными от слез сочувствия. В начале каждого сеанса она скидывала туфли и забиралась в кресло с ногами, словно вожатая в летнем лагере, которая собирается затянуть песню. Говорила она тихо, и Брэду приходилось напряженно вслушиваться в ее слова. Не повышая голоса психолог периодически объясняла, что сознание способно на неприятные шутки и фокусы, причем не запугивала, а просто констатировала факт. Они с Лайлой могут куда-нибудь поехать и увидеть нечто, ассоциирующееся с прошлым. Например, во время шопинга могут неожиданно обнаружить подгузники в тележке с покупками или пройти на цыпочках мимо детской, словно там спит Ева. Психолог предупреждала: такие моменты весьма болезненны, потому что заставляют заново пережить трагедию, но с каждым месяцем их будет все меньше и меньше.
