Джастин Кронин - Перерождение
Джастин Кронин - Перерождение краткое содержание
Джастин Кронин
«Перерождение»
Посвящается моим детям.
Пусть вам снятся только добрые сны!
Мы видели, как времени рука
Срывает все, во что рядится время,
Как сносят башню гордую века
И рушит медь тысячелетий бремя,
Как пядь за пядью у прибрежных стран
Захватывает землю зыбь морская,
Меж тем как суша грабит океан,
Расход приходом мощным покрывая,
Как пробегает дней круговорот
И королевства близятся к распаду…
Все говорит о том, что час пробьет —
И время унесет мою отраду.
А это — смерть!.. Печален мой удел.
Каким я хрупким счастьем овладел!
Часть 1
САМЫЙ УЖАСНЫЙ СОН НА СВЕТЕ
5–1 д.в.[2]
Дорога к смерти — путь долгий, полный бед и несчастий; с каждым шагом сердце все больше трепещет от ужаса, кости ноют, разум противится, а что в конце? Замки из песка рушатся один за другим, и, сколько ни закрывай глаза, не отгородиться ни от зоны бедствий, ни от совершенных в ней преступлений.
Кэтрин Энн Портер, «Бледный конь, бледный всадник»Прежде чем стать Девочкой ниоткуда, Приблудшей, Первой и Последней, Прожившей тысячу лет, она была обычной малышкой из Айовы по имени Эми Харпер Беллафонте.
Джинетт Беллафонте родила дочь в девятнадцать, назвала в честь своей матери, которую потеряла в раннем детстве, а второе имя, Харпер, дала в честь Харпер Ли, автора «Убить пересмешника», любимой, а если честно, единственной книги, прочитанной в школьные годы. Джинетт подумывала назвать малышку Скаут в честь главной героини книги, потому что хотела видеть ее похожей на Скаут — сообразительной, настойчивой и веселой, какой сама стать не сумела. Однако Скаут — имя для мальчика, и Джинетт не хотела создавать дочке лишние проблемы.
Отцом Эми стал мужчина, однажды появившийся в закусочной, где Джинетт с шестнадцати лет работала официанткой. Закусочную, которая ничем не отличалась от обычной забегаловки, все называли Коробкой, потому что она напоминала огромную коробку из-под обуви, брошенную у проселочной дороги. За Коробкой простирались бескрайние поля, на которых росли фасоль и кукуруза. Единственным признаком цивилизации в тех краях была автомойка с самообслуживанием: бросаешь монетку в автомат и моешь машину сам. Тот мужчина, Билл Рейнолдс, занимался продажей комбайнов, жаток и прочей сельхозтехники, так что говорить умел складно. Красотой Джинетт, ее черными как смоль волосами, карими глазами и тонкими запястьями, он восторгался при каждом удобном случае — и когда она наливала ему кофе, и потом, и еще много-много раз. Восторгался с неподдельной искренностью, а не бубнил, как мальчишки из школы — этим бы лишь поскорее своего добиться! Ездил он на большой машине — новеньком «понтиаке» со светящимся — точь-в-точь как на космическом корабле! — приборным щитком и кожаными сиденьями цвета густых сливок. Такого мужчину Джинетт могла полюбить по-настоящему! Увы, Билл провел в городе лишь пару дней: его ждали дела. Когда Джинетт рассказала отцу о «маленьком происшествии», тот собрался разыскать Билла и призвать к ответу. Однако Джинетт умолчала о том, что в далеком Линкольне, в штате Небраска, у Билла Рейнолдса была семья. Он даже показал Джинетт фотографии детей, которые хранил в бумажнике, — Бобби и Билли, мальчишки в бейсбольной форме. В общем, сколько отец ни расспрашивал о том, «кто ее опозорил», Джинетт упорно отмалчивалась, даже имени не назвала. Если честно, из-за случившегося она особо не расстраивалась, беременность до самого конца переносила легко, а родила быстро, хоть и болезненно. А уж появление маленькой Эми Джинетт не расстроило совершенно! В знак прощения отец превратил бывшую комнату брата Джинетт в детскую: принес с чердака старую кроватку, а перед самыми родами свозил дочь в «Уол-март» купить все необходимое: ползунки, распашонки, ванночку и даже детский мобиль[3]. Он где-то вычитал, мол, малышам нужны штуковины вроде мобилей, чтобы мозги «скорее включились и заработали как следует». С самого начала беременности Джинетт думала о ребенке как о «ней», потому что в глубине души мечтала о девочке, но понимала: признаваться в этом нельзя никому, даже себе самой. Когда делали УЗИ в клинике Седар-Фоллз, Джинетт спросила доктора, приятную женщину в форме, которая водила пластмассовым наконечником по ее животу, какого пола ребенок. Доктор засмеялась, взглянула на монитор, где отображался мирно спящий в чреве малыш, и сказала: «Милая, он не выдает себя, наверное, скромничает! Иногда пол четко определяется, иногда — нет, у тебя второй случай». В общем, пол ребенка Джинетт не выяснила, но расстраиваться опять-таки не стала. Потом они с отцом вынесли из детской остатки вещей брата — вымпелы и постеры с бейсболистом Хосе Кансеко, девушками «Будвайзера» и группой «Киллер пикник» — и, посмотрев на обшарпанные стены, покрасили их в цвет «хамелеон» с переливами голубого и розового. Отличный вариант, подойдет и мальчику и девочке! Отец наклеил под потолком обойный бордюр с плещущимися в луже утками и вычистил старое кресло-качалку, некогда купленное на гараж-сейле, чтобы после родов Джинетт могла посидеть в нем с младенцем.
Ребенок родился летом — девочка, как и мечтала Джинетт. Она назвала дочь Эми Харпер Беллафонте. Не Рейнолдс ведь! Зачем нужна фамилия мужчины, которого она больше не увидит? После рождения малышки видеть Билла не хотелось, да и разве Рейнолдс сравнится с Беллафонте?! Беллафонте значит «прекрасный родник», а для Джинетт на всем свете не было ребенка красивее Эми. Она кормила, укачивала дочку, меняла памперсы, заслышав плач, стремглав неслась к ней среди ночи, забыв, что устала после смены в Коробке. «Я здесь, я рядом, — ворковала она, взяв на руки плачущую малышку. — Только позови, мигом прибегу! Так у нас с тобой будет всегда, моя маленькая Эми Харпер Беллафонте!» Джинетт прижимала дочку к груди и баюкала, пока сквозь шторы не пробивались первые солнечные лучи и не начинали петь птицы.
Когда Эми исполнилось три, Джинетт осталась без отца. Он умер не то от инфаркта, не то от инсульта — проверить и уточнить никто не удосужился. Приступ случился зимним утром, когда отец брел к грузовику, чтобы поехать на элеватор. Он успел поставить кружку с кофе на крыло автомобиля — ни капли не пролил! — и упал замертво. Джинетт по-прежнему работала в Коробке, но денег не хватало даже на то, чтобы прокормить себя и Эми, а брат, служивший где-то во флоте, на письма не отвечал. «Бог создал Айову, чтобы люди уезжали отсюда и никогда не возвращались», — любил повторять он. Как жить дальше, Джинетт не представляла.
Однажды в Коробке появился мужчина. Билл Рейнолдс собственной персоной! Он изменился и явно не в лучшую сторону. Билл Рейнолдс, которого помнила Джинетт — к чему лукавить, порой она его вспоминала, хотя в основном разные мелочи вроде того, как при разговоре он откидывал назад рыжеватые волосы, как дул на кофе, даже на остывший, — источал теплое сияние, притягивающее не хуже магнита: так светятся при надламывании неоновые палочки. Сейчас это сияние исчезло, Билл заметно постарел и похудел. Небритый и непричесанный, сальные волосы торчат в разные стороны, одет не в отглаженную рубашку-поло, как четыре года назад, а в обычную рабочую рубаху вроде той, что носил отец Джиннет. Рубаха не заправлена, под мышками пятна — казалось, он спал на улице или в машине. Прямо у двери Рейнолдс перехватил взгляд Джинетт, и она прошла за ним в кабинку в глубине зала.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Джинетт.
— Я ее бросил, — ответил Билл, и Джинетт почувствовала запах пива, пота и грязной одежды. — Сел в машину и уехал! Я свободный человек, Джинетт! Я бросил жену.
— И ты ехал из Небраски, чтобы мне об этом сообщить?
— Я думал о тебе. — Билл откашлялся. — Много думал. Я думал о нас…
— О нас? «Нас» не существует! Нельзя же просто так вваливаться и с порога заявлять, что думал о нас!
— Мне можно! — Билл расправил плечи. — Можно, и я заявляю!
— Не видишь, я занята! Просто так с тобой болтать не могу, ты должен сделать заказ.
— Хорошо, — кивнул Рейнолдс, глядя не на меню, а на Джинетт, — тогда мне чизбургер. Колу и чизбургер.
Джинетт записывала заказ, но слова расплывались, и она поняла: из глаз текут слезы. Когда она в последний раз высыпалась? Месяц, год назад? С хроническим переутомлением Джинетт боролась из последних сил, но всему есть предел. Порой ей хотелось что-то изменить: постричься, получить аттестат, открыть магазинчик, перебраться в настоящий город вроде Чикаго или Де-Мойна, снять квартиру, завести друзей. Перед мысленным взором Джинетт то и дело возникала картинка: она в ресторане, нет, в кофейне, но очень хорошей. На улице осенняя сырость и холод, а она уютно устроилась за столиком у окна и читает книгу. На столе чашка с горячим чаем. Вот она отрывается от чтения и смотрит в окно, на людей в теплых пальто и шляпах, на собственное отражение… Но сейчас тот образ казался далеким и чужим, картинкой из нереальной жизни. Реальностью была Эми, которая в дрянном детском саду подхватывала то простуду, то кишечную инфекцию, и отец, умерший в одночасье — раз, и нет человека! — а тут еще Билл Рейнолдс сидит перед ней, точно отсутствовал не четыре года, а секунду…
