Суворов Виктор - Змееед
— Случалось. Вот намедни одного пришлось. В дополнение к предыдущим. Правда, этого по приговору.
— Это кого же?
— Смирнова Ивана Никитича.
— Ну, того следовало. Без приговора тоже бывало?
— Бывало. Только что-то ты, товарищ Холованов, уж больно любопытный.
— Да уж я такой. Крайне ты мне интересен: раньше чекистов убивал, а теперь сам в ГУГБ НКВД состоишь. Ссучился?
— А ты меня не сучь. Лучше ссучиться, чем мучиться. Ты на своего пахана Гуталина полюбуйся! Тифлисское казначейство с партнерами курочил, нефтепромыслы в Баку под теплым крылом держал, брал обильный оброк, а теперь ссучился, Генеральным секретарем Коммунистической партии Гуталин заделался. Ты пошто порожняк на меня толкаешь, пошто своего пахана Гуталина сукой не зовешь?
— Ладно, Змееед, не ершись. Нам с тобой клубок распутывать.
2Тот, который на площади трех вокзалов назвался Иваном Ивановичем, скрючился подковой. Лицо белое с синевой.
Та, которая назвалась Иолантой, кивнула Аркашке-Хлюсту: готов.
Аркашка, хищно выскалив черные зубы, запустил лапу в карман пиджака над сердцем клиента и потянул на себя невиданный ранее в московских малинах тугой бумажник крокодиловой кожи.
Улов небывалый.
Одним взглядом охватил он пачку шелестелок, оценил и мыслью быстрой раскидал расходы. Поделиться надо со своими — в кассу урческой взаимопомощи лукнуть. Надо подмаслить мусоров, чтоб не цеплялись. Кирного бобра следует подальше вывезти и выбросить. Этим делом Шайтан займется. Ему еще и за транспорт особо добавить надо. Люське-Сыроежке — за ударную работу. Уж больно жирного бобра на сей раз зацепила. Расходов много, но все равно вон сколько Хлюсту остается. Да ведь ни Шайтан, ни Люська не знают, сколько в пачке. Можно притаить-притырить-передернуть. А еще бобер кирной в центровой костюмчик упакован и шкары на нем заграничные. Тикалки у него рыжие, в смысле — золотые, да на золотой же цепи. В портфеле — одно разочарование, бумаги какие-то. А мы по карманам пройдемся. Тут добро россыпью — портсигар не то серебряный в позолоте, не то и впрямь золотой. С рисунком — охотники на привале. Еще и зажигалка желтенькая с красным камушком самоцветным.
А в жилетке что? В жилетке что-то твердое.
Ну-ка, на свет.
Глянул — и померк ясный день в Хлюстовых глазах. Две корочки там красненьких оказались. И на каждой золотом — щит и меч. Имя в обоих корочках то же самое, и рожа та же. Только и разницы: в первом удостоверении — Дальстрой НКВД СССР, во втором — ГУГБ НКВД СССР.
Дальстрой — это Колыма. Дальстрой — это сотни тысяч зэков. Дальстрой — это отдельное, самое обширное, самое богатое, самое жуткое и почти независимое царство в империи ГУЛАГа. Дальстрой — это золото. Много золота. Самые крупные в мире месторождения. Самая ударная добыча — рабсила даровая. Бобер — знатный воротила из руководства Дальстроя. Свидетельством тому — уж очень серьезный документ. Он этот документ на Колыме кому следует в нос сует. Но в кармане у него еще один документ, куда более серьезный, — ГУГБ! Вот его-то он там, на Колыме, уж точно никому не показывает. Гусь этот — тайный контролер Главного управления Государственной безопасности, внедренный в руководство Дальстроя.
Вот тут-то Аркашка-Хлюст и спросил в сердцах Люську, кого же она, стерва, привела. Она ему и ответила, что обеспечила образцового клиента.
А он ей пожелал того, что переложить на бумагу у меня никак не выходит. И добавил:
— Чтоб тебе на ноже торчать!
3— Как дела, Змееед?
— Дела в Кремле, у нас делишки.
— Змееед, зачем ты Сталину письмо писал? В чем твой интерес?
— Мы с тобой, товарищ Холованов, вместе работать не сможем. Больно ты любопытен, как бабенка выпытливая.
— А все же.
— Сталин мой интерес не выяснял. Он без выяснения понял. Вот у Сталина и спроси.
— Я и так знаю.
— Ну и кушай на здоровье. Я тебе еще пирожок с гвоздями испеку.
— Когда Ягода с этим делом разберется, он тебя ликвидирует, как свидетеля ненужного. Ты, Змееед, это понял и к нам пришел шкуру спасать.
— Ах, долго же ты, мил человек, раздумывал. Ты мне покажи того, кто в нашей любимой стране шкуру не спасает. Ты что ли не такой? Со своим Гуталином-Сталиным?
— Ладно, не ершись. Расскажи лучше про ту кошечку, которая матерого чекиста с панталыку, с пути истинного сбила. Нашел ты ее дело?
— Нашел. По профессии — крадунья. Из беспризорных. Зовут Люська-Сыроежка. Она же Иоланта, Эвелина и Анжелика.
— Проститутка?
— Нет. У них с этим строго: воруем, но собой не торгуем. Если на этом деле свои засекут, из вороваек выгонят. Она иногда только приманкой служит, когда на прихват берут.
— И ты ее по фотографии опознал и дело Ягоде отдал… Ее сейчас поймают, через нее на сообщников выйдут.
— Нет, товарищ Холованов. Ее я опознал, дело изучил, все запомнил, а товарищу Ягоде другую подсунул.
— Другую воровайку?
— Я же не душегуб! Если крадунья или лярвочка по этому делу в лапы Ягоде попадется, то пропадет, виновата она или нет. Не брал я грех на душу. А показать ему кого-то надо было. Иначе с его дачи меня могли и не выпустить. Показал ему девочку примерную из хорошей семьи. Папа — комкор в Генеральном штабе. Стрелецкий ему фамилия. Показал Ягоде такую, которая явно к этому делу никакого отношения не имела. А у меня отмазка: обманулся. Специально выбрал такую, с которой ничего плохого случиться не может. Сообразит Ягода, кто она, и отпустит.
— Ох, и ошибаешься же ты, Змееед.
4Я вам рассказал, что работа подручному исполнителя непыльная. Не сомневайтесь. Правду сказал. Непыльная, но кровавая. Исполнителю — что? Сам-то он в фартуке, в шлеме, в очках, в перчатках с раструбами до локтей. Кровь иногда фонтаном бьет. А ему что? У него спецодежда. Стрельнул в один затылок, стрельнул в другой, в третий. На том и работы конец. А кто трупы таскать будет? То-то. Это работа подручным. Кузов машины оцинкованными листами устелен, края загнуты. Это чтоб не текло. Подвал после работы убрать надо, к следующему рабочему дню подготовить. Уборщиц сюда не пускают. Так кому же убирать? Опять же подручным. А трупы доставить, куда прикажут. Хорошо, если в крематорий: сдал, расписочку получил и свободен. А если на Ваганьково, то там зарывать надо. Это сколько возни. А потом еще кузов машины вымыть, да свежими опилками застелить.
Но Змеееда сильно этой работой не изматывают. Его все больше прямо на исполнение ставят: мол, опыта набирайся, профессию осваивай, к повышению готовься. И уже пророчат ему блестящую карьеру — недолго ему подручным ходить. Тут еще от товарища Ягоды распоряжение пришло: не нагружать особо нового товарища, времени ему давая на самостоятельную работу.
А что это за самостоятельная работа, не положено знать никому, даже самому начальнику спецгруппы товарищу Крайнему.
А раз так, то никто больше Змеееда по кличке не называет. Вместо этого уважительно: товарищ Ширманов.
5— Слушай, Шайтан, этого бобра выбросить никак нельзя. Этот пропасть должен. С концами.
— Это, Хлюст, твоя забота. Я мокрое дело на себя не возьму.
— Плачу.
— Плати за транспорт, а мокрушничай сам.
— Где он может пропасть?
— Раньше жиганы в Донском крематории таких по ночам жгли. Но кто-то звякнул. Накрылась халява.
— И как теперь?
— Есть у меня возможность, только дорого это стоит.
— Говори.
— Знаю места, которые никогда раскапывать не будут. Чекисты много народа по Москве стреляют. Часто — в самом центре, на Лубянке, на Никольской. Трупы жгут или закапывают. Знаю место на Ваганькове. Там без гробов. Навалом. А люди, которые на кладбище вкалывают, — правильные. Если заплатишь. Они вроде под контролем чекистов, но и свой интерес блюдут. Так вот, раскопают ровик, твоего голенького клиента в одну кучку с расстрелянными аккуратно положат. Там их много-много. Никто никогда там потом копать не посмеет.
— Идет.
— Только тут риск большой. Чекисты могут среди ночи внезапно нагрянуть. Они своих жмуриков вывозят трехтонными грузовиками завода имени товарища Сталина.
— Плачу за риск. Отработаю.
— Есть лучший вариант. Но и более дорогой.
— Не тяни.
— У меня на такой случай в запасе гроб красного дерева. С двойным дном. Завтра командарма хоронить будут. Мы твоего покойничка снизу положим. Как подкладочку. И похороним днем. С венками из алых роз. Под «Интернационал» и ружейные залпы.
6Люська-Иоланта спряталась так, как прячется раненая лиса. Спряталась так, чтоб никто не нашел. Она умела. На тот случай у нее давно убежище приготовлено. Вокруг Москвы — дачные поселки на десятки и сотни километров во все стороны. На любом московском вокзале садись в пригородный поезд, езжай наобум, выходи из вагона через час движения, через два, через три, — все равно в дачный поселок попадешь. В последние годы стали провода от Москвы тянуть. Электрички вместо паровозов вокруг Москвы шныряют. Скорость — ужасающая. За пару-тройку часов вон куда уехать можно. Но из дачного мира все равно не вырвешься. Он тут — везде! Чем дальше от Москвы, тем чаще попадаются дачи давно заброшенные, с выбитыми окнами, сорванными ставнями, провалившимися крышами, с запущенными, крапивой заросшими участками. Тут не то что бедной крадунье-воровайке место найдется, тут прятать можно хоть партизанские отряды, хоть банды абреков. И повезло — конец сезона, детям в школу, пустеют дачные места, спешат дачники в Москву, никто ни на кого больше внимания не обращает.
