Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
— Мне нет до этого дела, — сказал Алекс, щурясь на что-то, видимое только ему. — И они попадают к Карлосу быстро, как вы сказали.
— Это правда.
Конклин расширил глаза и уставился на Лавьер.
— Я хочу, чтобы вы послали ему самое срочное сообщение, которое вы когда-либо посылали. Вы должны поговорить с ним лично, это настолько важно, что вы не можете доверить никому, кроме самого Карлоса.
— О чем? — взорвался Крупкин. — Что может быть таким срочным, что Шакал согласится? Как и наш мистер Борн, он одержим ловушками, а при данных обстоятельствах любой прямой контакт сильно пахнет таковой!
Алекс покачал головой и проковылял к окну, снова прищурился, глубоко задумавшись, его взгляд был сама концентрация. Потом медленно, постепенно его глаза открылись. Он посмотрел вниз на улицу.
— Мой Бог, это может сработать , — прошептал он сам себе.
— Что может сработать? — недоумевал Борн.
— Дмитрий, быстро! Позвони в посольство, пусть они пришлют сюда самый большой, самый навороченный дипломатический лимузин, какой у вас, пролетариев, есть.
– Что?
— Просто делай, как я говорю! Быстро!
— Алексей?..
– Сейчас же!
Сила и настоятельность команды возымели действие. Русский быстро подошел к перламутровому телефону и набрал номер, не спуская вопросительных глаз с Алекса, который продолжал смотреть на улицу. Лавьер взглянула на Джейсона; тот покачал головой в недоумении. Крупкин бросил в трубку несколько коротких фраз на русском.
— Готово, — сказал офицер КГБ, вешая трубку. — А теперь, я надеюсь, ты дашь мне очень убедительную причину для этого.
– Москва , — ответил Конклин, все еще глядя в окно.
— Алекс, ради Бога…
— Что ты несешь? — взревел Крупкин.
— Мы должны заставить Карлоса убраться из Парижа, — сказал Конклин, оборачиваясь. — Что может быть лучше Москвы? — и прежде чем они могли что-либо ответить, Алекс обратился к Лавьер. — Вы говорите, он все еще доверяет вам?
— У него нет повода сомневаться во мне.
— Тогда двух слов будет достаточно. «Москва, критическая ситуация» — это главное сообщение, которое вы ему пошлете. Подайте это как угодно, но добавьте, что кризис требует вашей личной беседы.
— Но я никогда не говорила с ним. Я знаю людей, говоривших с ним, которые пытались по пьяному делу описать мне его, но мне он совершенно не знаком.
— Тем более, — сказал Конклин, поворачиваясь к Борну и Крупкину. — В этом городе у него все карты, все . У него огневая мощь, непрослеживаемая сеть информаторов и курьеров, на каждую щель, в которую он может спрятаться — или выскочить из которой, — у него есть еще дюжина запасных. Париж — его территория, его крепость — мы можем гоняться за ним вслепую по всему городу целыми днями, неделями, даже месяцами, пока вы с Мари не окажетесь у него на мушке… можно добавить также и нас с Мо в этот сценарий. Лондон, Амстердам, Брюссель, Рим — они все более для нас благоприятны, чем Париж, но Москва — лучше всего. Как ни странно, это единственное место в мире, гипнотически притягивающее его — и при этом наименее гостеприимное для него.
— Алексей, Алексей! — вскричал Дмитрий Крупкин. — По-моему, тебе надо передумать насчет алкоголя, потому что ты, очевидно, потерял рассудок! Допустим, Доми встретится с Карлосом и скажет ему, что ты говоришь. Неужели ты действительно думаешь, что он, в связи с «критической ситуацией» в Москве, сорвется с места и сядет на первый же самолет до Москвы? Чушь!
— Можешь поставить свой последний рубль с черного рынка, я так думаю, — ответил Конклин. — Это послание нужно только чтобы убедить его встретиться с ней. А при встрече она взорвет бомбу… Она только что получила информацию, которую она может сообщить только ему лично, непосредственно.
— Ради Бога, и что же это может быть? — спросила Лавьер, вынимая и тут же зажигая очередную сигарету.
— Московское КГБ подбирается к человеку Шакала на площади Дзержинского. Они сузили поиск до, скажем, десяти или пятнадцати офицеров высших званий. Если они его вычислят, Карлос будет нейтрализован в Комитете — хуже, лубянские следователи получат его информатора, который слишком много о нем знает.
— Но откуда она может об этом узнать? — сказал Джейсон.
— Кто бы ей сказал? — добавил Крупкин.
— И это действительно правда, не так ли?
— Ваши сверхсекретные базы в Бейджине, Кабуле и — простите за наглость — в Канаде на острове Принца Эдуарда, — вы же их не рекламируете, — ответил Крупкин.
— Я не знал о Принце Эдуарде, — признался Алекс. — Впрочем, бывают моменты, когда не нужно никакой рекламы — только средства передачи достоверной информации. Несколько минут назад у меня не было таких средств, только достоверная информация, но этот пробел только что восполнился… Подойди, Круппи — только ты пока, и не приближайся к окну. Глянь между занавесками.
Русский сделал, как ему сказали: подошел к Конклину и слегка отодвинул складки кружева от стены.
— Что ты видишь? — спросил Алекс, указывая на видавший виды коричневый автомобиль внизу на авеню Монтейн. — Не очень вписывается в этот район, как думаешь?
Крупкин не стал отвечать. Вместо этого он выхватил из кармана миниатюрную рацию и нажал кнопку трансмиттера.
— Сергей, коричневый автомобиль примерно в восьмидесяти метрах вниз по улице от подъезда…
— Мы знаем, сэр, — перебил его помощник. — Мы следим за ним, и, если обратите внимание, наша поддержка припаркована через дорогу. Это дряхлый старик, который еле движется — способен разве что выглянуть в окно.
— У него есть в машине телефон?
— Нет, товарищ, и за ним пойдут и помешают ему, если он решит выйти из машины, так что внешние звонки исключаются, если только вы не прикажете иначе.
— Я не прикажу иначе. Спасибо, Сергей. Конец связи, — русский посмотрел на Конклина. — Старик, — сказал он. — Ты видел его.
— Лысый и все такое, — кивнул Алекс. — Он не дурак; он уже занимался этим раньше и знает, что за ним следят. Но не может уехать, потому что боится пропустить что-то важное, и если бы у него был телефон, на Монтейне были бы еще и другие.
— Шакал, — сказал Борн, шагая вперед, и остановился, вспомнив приказ Конклина держаться подальше от окна.
— Теперь понял? — спросил Алекс, обращаясь к Крупкину.
— Конечно, — улыбнулся кагэбэшник. — Вот почему тебе понадобился лимузин из нашего посольства. После нашего отъезда Карлосу сообщат, что за нами был выслан дипломатический автомобиль, и зачем еще нам здесь быть, кроме как чтобы допросить мадам Лавьер? Кроме того, в моей святейшей компании был индивид высокого роста — возможно, Джейсон Борн — и другой, менее высокий и хромой индивид — что подтверждает версию о Джейсоне Борне… Наш нечестивый альянс, таким образом, установлен и обнаружен. И, очевидно, в течение нашего грубого допроса мадам Лавьер кто-то в пылу упомянул информатора Шакала на площади Дзержинского.
— О котором я узнал через Санчеса из «Сердца солдата», — промолвил Джейсон. — Значит, за Доминик есть надежный наблюдатель — один старик из армии стариков Карлоса — чтобы удостоверять ее информацию… Должен сказать, Святой Алекс, твой змеиный мозг еще не утратил свою проницательность.
— Кажется, я слышу знакомого профессора… Я уж думал, он нас покинул.
— Покинул.
— Не надолго, надеюсь.
— Отлично, Алексей. Ты еще в форме; можешь по-прежнему воздерживаться, если должен, как это мне ни прискорбно… Всегда нюансы, верно?
— Ну, не всегда, — возразил Конклин, покачав головой. — Как правило, это глупые ошибки. Например, нашей новой коллеге, Доми , как ты ласково ее зовешь, говорили, что ей все еще доверяют — а на самом деле нет, не совсем. И к ней приставили старика, чтобы тот следил за ее квартирой, — ничего особенного, просто маленькая страховка в машине, не вписывающейся в улицу с «ягуарами» и «роллс-ройсами».
— Дай-ка поразмыслить, — сказал Крупкин. — Хотя ты и превосходил всегда меня в этой сфере, Алексей, я предпочитаю лучшее вино самым смелым мыслям, хотя последние — и в моей, и в твоей стране — неизбежно ведут к первому.
– Дьявол! — воскликнула Доминик Лавьер, гася сигарету. — О чем эти два идиота говорят?
— Поверьте, они нам скажут, — ответил Борн.
— Как уже неоднократно сообщалось и повторялось в секретных кругах, — продолжил русский, — много лет назад мы вытренировали в Новгороде ненормального, и много лет назад мы бы всадили ему пулю в лоб, если бы он не сбежал. Его методы, если их санкционирует какое-нибудь легитимное правительство, особенно такое как две наши сверхдержавы, приведут к конфронтациям, которые ни один из нас не может допустить. Однако изначально он был настоящим революционером с большой буквы Р, а мы, держатели наследия революции, лишили его наследства… В его глазах это было большой несправедливостью по отношению к нему, и он никогда этого не забудет. Его всегда будет тянуть к материнской груди, потому что здесь он родился…
