Дэн Симмонс - Мерзость
Потом еще два сильных удара, всем телом; молотки ушли в снег так глубоко, что не были видны варежки на руках, и Реджи остановилась всего в нескольких ярдах от обрыва, спускавшегося к самому подножию Северной стены.
Дикон с Пасангом продолжали огромными, опасными прыжками нестись вниз, за несколько минут теряя многие футы высоты, на преодоление которых ушло не меньше часа. Они почти одновременно остановились рядом с Реджи — та лежала на снегу лицом вниз, раскинув в стороны руки и ноги и подняв вверх «кошки». Мы с Же-Ка хотели спуститься к ним, но Дикон крикнул, чтобы мы оставались на месте — и так уже потеряно слишком много времени.
Через минуту Реджи уже сидела — ботинок с «кошкой» на ноге Пасанга служил ей упором, не позволяя соскользнуть вниз — и пила горячий чай из термоса, который протянул ей Дикон.
Ветер по-прежнему был такой слабый, что мы с Жан-Клодом слышали каждое слово Реджи, сидевшей в 100 футах ниже нас на почти вертикальном склоне.
— Дура, дура, — повторяла она. — Дура!
Пасанг осмотрел ее — просунул руки под верхние слои одежды, ощупывая руки, ноги и туловище. Глядя на него, я пожалел, что я не врач. Потом он крикнул нам, что с леди Бромли-Монфор все в порядке, за исключением нескольких синяков и ушибов.
— Нужно проверить ваши лодыжки. — В тоне Дикона чувствовалась тревога. Нередко резкое опрокидывание в результате торможения «кошками» при скольжении приводит к растяжению и даже перелому лодыжек или голеней, в чем мы сами убедились на примере Джорджа Мэллори. На нем даже не было «кошек», а он все равно погиб. Одни лишь тяжелые ботинки стали причиной перелома большой берцовой кости, белый обломок которой торчал из его ноги.
С помощью обоих мужчин Реджи встала и слегка покачнулась, но громадная ладонь Пасанга не дала ей упасть.
— Больно… лодыжкам, я имею в виду… но растяжения нет. И ничего не сломано.
Пасанг опустился на колени справа от нее, и на секунду мне показалось, что он молится. Потом я понял, что шерпа затягивает ремни на «кошках» леди.
— Вот ваш ледоруб, — сказал Дикон и протянул ей инструмент.
Реджи нахмурилась — я стоял выше ее на 100 футов и видел ее лицо в профиль.
— Это не мой ледоруб.
— А чей же еще? — удивился Дикон. — Я нашел его там, куда он отскочил, в овраге в двадцати футах правее вас.
— Вон мой старый ледоруб, в снегу примерно посередине оврага, — махнула рукой Реджи. — Глупо было выпускать его из рук. А это новый ледоруб Шенка.
— Вы не отпускали свой ледоруб, миледи, — сказал доктор Пасанг. — Его вырвало у вас из рук. Если бы вы затянули темляк — как с ледовыми молотками, — крутящий момент просто сломал бы вам запястье.
— Да, — рассеянно подтвердила Реджи. — Но чей же это ледоруб? Выглядит абсолютно новым, но дерево рукоятки темнее, чем у моего. И на нем три зарубки примерно в двух третях от конца…
— Три зарубки? — Голос Дикона звучал как-то странно. Он взял ледоруб из рук Реджи и внимательно осмотрел. Затем вытащил из рюкзака бинокль и начал изучать узкий овраг справа от того, в начале которого стояли мы с Же-Ка. С каждой секундой я мерз все сильнее, особенно ноги.
— Там что-то есть. — Рука Пасанга указывала наверх.
— Да, — подтвердил Дикон. — Человек. Тело.
Втроем — первый десяток шагов двое высоких мужчин поддерживали Реджи, неуверенно шагавшую на своих «кошках», — они стали подниматься по оврагу, но не назад, где почти у самого верха стояли мы с Же-Ка, а к более узкому и крутому, справа от нас. Там нас что-то ждало — или кто-то.
Глава 15
Я первым добрался до человека в другом овраге, потому что немного схитрил. Вместо того чтобы спуститься по своему оврагу, а затем снова подняться по соседнему, как разумно поступили все остальные, включая Жан-Клода, я использовал остаток сил, чтобы перебраться через девятифутовую гряду из камней, разделяющую два оврага, и спрыгнул с нее на снег, едва удержался на ногах, отчаянно размахивая руками, а затем поспешно вогнал в снег ледоруб. Эти глупые и опасные действия привели меня к трупу на несколько минут раньше остальных.
То, что это труп, я понял сразу. И — даже с учетом моего очень ограниченного знакомства с мертвецами — выглядел он странно.
Высокий мускулистый мужчина сидел на плоском камне всего в нескольких ярдах от того места, где после падения остановилось его тело. Он словно застыл.
Английский альпинист, сомнений в этом быть не могло. Как и у Мэллори, у него за спиной не было кислородных баллонов или рамы для них. На нем был потрепанный ветром анорак поверх норфолкской куртки, из-под которой выглядывали несколько шерстяных свитеров, на голове — остатки мотоциклетного или летного шлема, странно сдвинутого набок, а также лохмотья большой шерстяной шапки. Очки отсутствовали, и лицо было открыто всем стихиям.
Я наконец понял, почему его поза показалась мне странной: труп застыл в сидячем положении, сложив ладони вместе, то ли в молитве, то ли в попытке согреть руки. Причем ладони были зажаты между поднятыми коленями, так крепко притиснутыми друг к другу, что казались цельной замерзшей массой.
Собравшись с духом, я присел и посмотрел в лицо мертвеца.
Красивое лицо и, вероятно, очень молодое, хотя год пребывания на такой высоте, а также ветер и солнце оставили на нем свой отпечаток. Я видел глубокие следы в тех местах, куда прижималась кислородная маска в последний день его жизни: у переносицы красиво вылепленного носа и по обе стороны того, что когда-то было изящно очерченным ртом. Смотреть на его рот было жутковато, поскольку либо последний вздох, либо натянувшиеся уже после смерти связки приоткрыли его, отодвинув сморщенные губы от белых зубов и обнажив коричневые десны.
Глаза были закрыты — они глубоко ввалились, словно в них отсутствовали глазные яблоки — и заполнены снегом и льдом. Правая сторона некогда красивого молодого лица осталась практически нетронутой, если не считать странных, прозрачных полосок кожи, свисавших со щек, лба и подбородка. Рана на левой стороне лица, которую я поначалу принял за полученную при падении, при ближайшем рассмотрении оказалась делом воронов, клевавших замерзшую кожу, чтобы добраться до глубоких слоев. В результате обнажились кость левой скулы, все зубы с левой стороны лица бедняги, а также коричневые мышцы и связки. Признаюсь, мне стало не по себе — словно эта сторона лица трупа широко мне улыбалась.
Половина лба и черепа были открыты, поскольку мотоциклетный шлем и шерстяная шапка съехали набок, и волосы на голове оказались коротко постриженными и такими светлыми, что сквозь мои очки из крукса выглядели почти белыми. Я на секунду поднял очки, чтобы получше разглядеть, и убедился, что короткие, все еще зачесанные назад волосы действительно белые — скорее всего, из-за годового воздействия ультрафиолетовых лучей, свирепствующих на такой высоте. Нетронутая правая сторона лица поросла белой щетиной, но часть щетины вдоль затененной скулы имела желтоватый оттенок.
Я оглянулся в поисках рюкзака или других вещей, сохранившихся после падения, но ничего не увидел, за исключением брезентовой противогазной сумки на груди трупа — как у Джорджа Мэллори. Борясь с внезапным приступом тошноты, я присоединил кислородную маску к своему кожаному мотоциклетному шлему, включил подачу кислорода на минимум и сделал несколько вдохов, чтобы вернуть мозг в рабочее состояние.
Когда четверо моих товарищей преодолели последние ярды вверх по оврагу, я отступил, освобождая им место. Какое-то время все молчали, скорее для того, чтобы наполнить легкие кислородом, чем в знак уважения к мертвому человеку у наших ног. Это придет потом… А пока я жадно глотал воздух, который питал меня кислородом, как на высоте 15 000 футов, из своего баллона и, моргая, пытался избавиться от черных точек, заполнивших сузившееся поле зрения. Карабкаться через каменную гряду на высоте 28 000 футов — это не самый разумный мой поступок за последнюю неделю.
Я потянул кислородную маску вниз.
— Это ваш кузен Персиваль, Реджи?
Женщина посмотрела на меня так, словно сомневалась, не шутка ли это. Увидев, что я серьезен, покачала головой. После падения на склоне из-под отороченного мехом летного шлема выбились несколько прядей ее прекрасных иссиня-черных волос. Она тоже сдвинула на лоб массивные очки, чтобы, как я полагаю, получше рассмотреть труп, и в ее глазах было еще больше яркого ультрамарина, чем обычно.
— Этому человеку в момент смерти было чуть за двадцать, — сказала Реджи. — Моему кузену Перси в прошлом году исполнился тридцать один. Кроме того, у Перси… были… темные волосы, более длинные, и тонкие черные усики, как у Дугласа Фэрбенкса в «Знаке Зорро».
— Тогда кто же это?
— Джентльмены, — печальным голосом продолжила Реджи, — перед вами бренные останки двадцатидвухлетнего Эндрю Комина «Сэнди» Ирвина.
