Дэниел Силва - Англичанка
В баре он заказал кофе и вышел на кормовую палубу. Порт остался уже вне пределов досягаемости, вечерний воздух вдруг сделался очень холодным. Габриель поднял воротник куртки и обеими руками взялся за горячий стаканчик с кофе. Восточные созвездия ярко светили в безоблачном небе, а море — совсем недавно такое бирюзовое — стало чернильно-черным. Габриелю показалось, что он уловил в воздухе аромат маккии, и секундой позже как наяву услышал голос синьядоры: «С ее смертью вам откроется правда».
10
Марсель
В Марсель прибыли следующим утром. «Лунный танец», это сорокадвухфутовое средство морской контрабанды, стояло на приколе в Старом порту, тогда как ее владельца нигде не было видно. Келлер устроил себе наблюдательный пункт в северной части порта, Габриель — в восточной, в уличной части пиццерии, которая, по непонятной причине, носила имя модного манхэттенского района. Каждый час они меняли позиции, однако даже к вечеру Лакруа так и не объявился. В конце концов, расстроенный из-за потери дня, Габриель пошел вдоль периметра порта, мимо торговцев рыбой за металлическими столами, и сел в «рено» к Келлеру. Погода, мягко говоря, не радовала: шел проливной дождь, с холмов дул мистраль. Келлер то и дело включал «дворники»; стеклообогреватель, кашляя, дул на запотевшее лобовое стекло.
— Уверены, что у него нет жилища в городе? — спросил Габриель.
— Он живет на лодке.
— А как насчет женщины?
— У него несколько любовниц, но ни одна не оставит его у себя надолго. — Келлер тыльной стороной ладони протер стекло. — Может, нам снять номер в отеле?
— Не рановато ли? Мы ведь едва знакомы.
— Вы в ходе операций всегда откалываете дурацкие шутки?
— Это все культурные издержки.
— Глупые шутки или операции?
— И то, и то.
Келлер понял, что, протирая стекло рукой, сделал только хуже, и достал из бардачка бумажную салфетку. Попытался исправить непорядок.
— Моя бабушка была еврейкой, — сообщил он небрежным тоном, как будто признавая любовь бабушки к игре в бридж.
— Мои поздравления.
— Снова шутите?
— А что я должен был сказать?
— Вам не любопытно, что у меня еврейские корни?
— Опыт подсказывает, что почти у всех европейцев где-то да запрятан еврейский родственник.
— Я своих не прятал.
— Где родилась ваша бабушка?
— В Германии.
— Перебралась в Британию во время войны?
— Перед ее началом. Бабушку приютил один из дядьев, дальний родственник, который давно открестился от предков. Он дал ей нормальное христианское имя и отправил в церковь. Моя мать лет до тридцати даже не догадывалась о своем происхождении.
— Терпеть не могу сообщать дурные вести, — признался Габриель, — но для меня вы все равно еврей.
— Если честно, я всегда ощущал себя немного евреем.
— Не любите ракообразных и немецкую оперу?
— Я про духовный аспект.
— Келлер, вы же профессиональный убийца!
— Это не значит, что я в Бога не верю. Я, может, даже лучше вас знаю историю вашего племени и Писание.
— Тогда чего якшаетесь с этой тронутой ведьмой?
— Она не тронутая.
— Только не говорите, что верите ее вздору.
— Тогда как она узнала, что мы ищем заложницу?
— Должно быть, дон предупредил ее.
— Нет, — покачал головой Келлер. — Она это видела. Она все видит.
— Например, воду и горы?
— Да.
— Мы на юге Франции, Келлер. Я тоже вижу воду и горы. Я их тут всюду вижу.
— Услышав про старого врага, вы задергались.
— Я никогда не дергаюсь. Что до старых врагов, я натыкаюсь на них, стоит мне выйти за порог.
— Ну так перенесите порог в другое место.
— Это что, корсиканская мудрость?
— Просто дружеский совет.
— Мы с вами пока еще не друзья.
Келлер пожал мощными плечами, изображая не то безразличие, не то обиду или же нечто среднее.
— Куда вы дели свой талисман? — спросил он, прерывая угрюмое молчание.
Габриель похлопал себя по груди, давая понять: талисман, близнец того, что носит Келлер, у него на шее.
— Если не верите, — спросил Келлер, — зачем тогда надели?
— Он хорошо вписывается в мою экипировку.
— Ни в коем случае не снимайте его. Этот талисман отпугивает зло.
— Мне много кого хотелось бы отпугнуть.
— Например, Ари Шамрона?
Габриелю стоило некоторых усилий скрыть удивление.
— Откуда вы о нем знаете? — спросил он у Келлера.
— Мы с ним пересекались, когда я приезжал на стажировку в Израиль. — Сказав это, Келлер поспешил добавить: — И потом, какой шпион не слыхал про Ари Шамрона? К тому же все знают, кого он хотел поставить начальником Конторы вместо Узи Навота.
— Не стоит верить всему, что пишут в газетах, Келлер.
— У меня свои хорошие источники. Они сообщают, что вы отвергли предложение Шамрона.
— Вы, наверное, не поверите, — произнес Габриель, устало глядя в заливаемое дождем лобовое стекло, — но я не в настроении пускаться в долгие воспоминания заодно с вами.
— Я просто помогаю скоротать время.
— Возможно, нам стоит насладиться уютной тишиной?
— Снова острите?
— Были бы евреем, поняли бы.
— Ну, я, в принципе, еврей.
— Вам кто больше нравится, Пуччини или Вагнер?
— Конечно, Вагнер.
— Тогда какой из вас еврей?
Келлер прикурил от спички. Вместе с порывом ветра лобовое стекло захлестнула новая волна дождевой воды, мешая разглядеть бухту. Желая проветрить салон, Габриель приспустил стекло со своей стороны.
— Похоже, вы правы, — сказал он. — Нам стоит снять номер в отеле.
— Думаю, обойдемся.
— Почему же?
Келлер включил «дворники» и указал вперед.
— Марсель Лакруа идет прямо к нам.
***Лакруа был одет в спортивный костюм и ядовито-зеленые кроссовки; на плече у него висела сумка «Пума». Похоже, Лакруа большую часть дня проторчал в спортзале. Не то чтобы контрабандист в этом нуждался: ростом он был шести с лишним футов и весил фунтов под двести. Черные волосы зализал, убрав в короткий хвост; в обоих ушах у него поблескивали сережки-гвозди, на шее виднелась татуировка в виде китайских иероглифов — знак того, что он занимается восточными единоборствами. Лакруа постоянно стрелял по сторонам глазами, однако не заметил двоих в побитом «рено» с запотевшими окнами. Габриель тяжело вздохнул: Лакруа окажется достойным противником, особенно в тесных коридорах «Лунного танца». Кто бы что ни говорил, а размер имеет значение.
— Что, не пошутите? — спросил Келлер.
— Как раз придумывал остроту.
— Может, позволите мне разобраться?
— Да нет, не надо.
— Отчего же?
— Лакруа знает, что вы работаете на дона. Если вы к нему явитесь и станете расспрашивать о Мадлен Хэрт, он поймет, что дон его слил. А это не в интересах дона.
— Интересы дона — это уже моя забота.
— Вы за этим здесь, Келлер?
— Я здесь за тем, чтобы вы не оказались на дне Средиземного моря в бетонном гробу.
— Есть могилы и похуже.
— По иудейским канонам, в море хоронить нельзя.
Келлер молча проследил, как Лакруа идет по пирсу к лодке. Габриель же присмотрелся, не оттопыривается ли куртка на пояснице француза и как висит у него на плече сумка.
— Что скажете? — спросил Келлер.
— Думаю, что пистолет у него в сумке.
— Тоже заметили?
— Я все замечаю.
— Как будете действовать?
— Как можно тише.
— А мне что делать?
— Ждите здесь, — сказал Габриель, открывая дверцу салона. — Пока меня нет, постарайтесь никого не убить.
***Для агентов Конторы действовала одна простая доктрина применения скрытого огнестрельного оружия. Сам Господь даровал ее Ари Шамрону — по крайней мере, так гласила легенда, — а Шамрон, в свою очередь, передавал ее тем, кто отправлялся в ночь исполнять его приказания. Доктрины не существовало в письменной форме, однако любой оперативник мог процитировать ее как благословение перед зажиганием свечей к Шаббату: «Агент Конторы достает пистолет в одном и только в одном случае. Не размахивает им, как гангстер, и не запугивает никого впустую. Он достает пистолет лишь затем, чтобы из него выстрелить, и стреляет до тех пор, пока цель не покинет мир живых. Аминь».
Наставление Шамрона все еще звучало в голове у Габриеля, когда он подошел к лодке. Ступать на борт он не спешил — даже такой худощавый человек, как он, раскачает лодку, шагая по палубе. Значит, действовать предстоит невероятно быстро и уверенно.
Обернувшись через плечо, Габриель увидел Келлера — тот осторожно следил за ним через боковое окно с водительской стороны. Тогда Габриель наконец поднялся на борт и быстро направился через корму ко входу в кают-компанию. К тому времени Лакруа уже показался в дверном проеме. В тесном проходе он выглядел еще крупнее.
