Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
— Примечательная личность. Ты, конечно, рассказал все это своему другу Кассету…
— Конечно, нет, — оборвал его Конклин.
— Боже правый, почему нет?
— Потому что Крупкин определенно никогда не говорил Чарли, что знает меня. Кассет, может, и заключил сделку, но дела вести придется мне.
— С чем? Как?
— У Дэвида — Джейсона — есть более пяти миллионов на Кайманах. Потому я одним плевком могу купить Круппи, и он будет работать только на нас, если мы этого захотим.
— Что означает, что ты не доверяешь Кассету.
— Не совсем так, — сказал Алекс. — Я доверяю ему своей жизнью. Просто я не хочу, чтобы она была в его руках. У них с Питером Холландом свои приоритеты, а у нас — свои. У них — «Медуза»; у нас — Дэвид и Мари.
— Мсье? — стюардесса вернулась и обращалась к Конклину. — Прибыла ваша машина, сэр. Она ждет на южной платформе.
— Вы уверены, что она за мной? — спросил Алекс.
— Прошу прощения, мсье, но водитель сказал, что у мистера Смита больная нога.
— Да уж, тут он прав.
— Я вызвала носильщика, чтобы он отнес ваш багаж, мсье. Идти довольно далеко. Он будет ждать вас на платформе.
— Большое спасибо.
Конклин поднялся на ноги и полез в карман за деньгами.
– Пардон, мсье , — остановила его стюардесса. — Нам не разрешается брать чаевые.
— Да, верно. Я забыл… Мой чемодан за вашей стойкой, не так ли?
— Где его оставил ваш сопровождающий, сэр. И чемодан доктора тоже. Они будут на платформе через несколько минут.
— Спасибо еще раз, — сказал Алекс. — Извините меня за чаевые.
— Нам хорошо платят, сэр, но спасибо, что вы подумали об этом.
На пути к двери в главный терминал аэропорта Орли Конклин повернулся к Панову.
— Откуда она знает, что ты доктор? — спросил он. — Ты успел с ней переспать?
— Вряд ли. Я слишком устал для этого.
— Тогда откуда? Я ни разу не упомянул, что ты доктор.
— Она знакома с охранником, проводившим меня в зал. Думаю, она очень хорошо его знает. Она сказала с этим французским акцентом, что он «весьма привлекательный».
Ориентируясь по указателям в многолюдном терминале, они направились к южной платформе.
Ни один из них не заметил изысканно одетого мужчину с оливкового цвета кожей, волнистыми черными волосами и большими темными глазами, последовавшего за ними из дипломатического зала. Он быстро прошел вперед вдоль стены, пока не оказался по диагонали впереди Конклина и Панова возле платформы такси. Затем, косясь, будто в неуверенности, достал из кармана маленькую фотографию. Он переводил взгляд с нее на американских пассажиров и обратно. На фотографии был Моррис Панов, одетый в белый больничный халат, со странным взглядом.
Американцы вышли на платформу; темноволосый мужчина тоже. Американцы осмотрелись в поисках такси; темноволосый махнул своей машине. Из такси вышел водитель и подошел к Конклину и Панову, тихо обращаясь к ним, в то время как носильщик принес их багаж; два американца забрались в такси. Следовавший за ними незнакомец сел в частную машину через две машины позади их такси.
– Pazzo![106] — сказал темноволосый по-итальянски модно одетой женщине за рулем. — Говорю тебе, это безумие! Три дня мы ждем, следя за каждым самолетом из Америки, и, когда уже почти сдались, этот идиот в Нью-Йорке оказывается прав! Это они!.. Давай, я поведу. А ты выйди и свяжись с нашими людьми. Скажи, пусть позвонят ДеФазио; пусть едет в свой любимый ресторан и ждет моего звонка. Он не должен уходить, пока мы не переговорим.
— Это вы, босс? — тихо спросила по телефону стюардесса в дипломатическом зале.
— Это я, — ответил дрожащий голос на том конце провода. — И в моих ушах снова звучит голос ангела.
— Да, это точно вы.
— Я же сказал. Продолжай.
— В списке, выданном нам на прошлой неделе, значился худой хромой американец средних лет, возможно в сопровождении доктора. Верно?
— Верно! И?
— Они только что были здесь. Я обратилась к спутнику хромого «доктор», и он откликнулся.
— Куда они направились? Мне жизненно необходимо это знать!
— Об этом речи не было, но я вскоре узнаю достаточно, чтобы вы могли это выяснить, босс. Носильщик, который понес их багаж к южной платформе, даст описание и номер лицензии встретившей их машины.
— Ради Бога , перезвони мне, когда у тебя будет информация!
В трех тысячах миль от Парижа Луис ДеФазио сидел в одиночестве за самым дальним столом в «Траффикантес Клэм Хаус» на Проспект авеню в Бруклине, Нью-Йорк. Он прикончил поздний ланч из vitello tonnato , промокнул губы ярко-красной салфеткой, пытаясь вести себя как обычно раскованно и покровительственно. Однако, если знать правду, он был готов сгрызть эту салфетку, вместо того чтобы аккуратно вытирать ею губы. Maledetto! Он сидит в «Траффикантес» уже почти два часа — два часа! А если еще учесть те сорок пять минут, которые потребовались ему, чтобы добраться сюда после звонка из «Дворца макаронной кухни Гарафолы» на Манхэттене, то прошло уже больше двух часов, почти три , с тех пор как его человек в Париже, во Франции, засек две цели. Сколько времени может понадобиться двум bersaglio , чтобы доехать до отеля из аэропорта? Три часа? Только если эти из Палермо поехали в Лондон, в Англию, что, зная их, было вполне вероятным.
И все же ДеФазио оказался прав! Из болтовни того еврея после дозы следовал только один путь, по которому они могли пойти — в Париж к своему дружку, фальшивому киллеру… Ну и что, что Николо и еврей исчезли? Еврей ушел, а Ники может и подождать. Но Николо не хотел говорить; он понимал, что его будет всюду поджидать какая-нибудь неприятность вроде ножа в почку, если он скажет. К тому же, Ники не знал ничего особенного, что юристы не отмели бы как подержанный навоз. А еврей знал только, что был в какой-то комнате где-то на ферме, даже если бы и вспомнил. Он никого не видел, кроме Николо, когда был «чехлом от компаса», как говорится.
Но Луис ДеФазио знал, что был прав . И потому в Париже его ждали более семи миллионов зеленых. Семь миллионов! Боже правый! Он мог заплатить браткам из Палермо в Париже больше, чем они ожидали, и у него еще останется целая куча.
Старый официант из старой деревни, дядюшка Траффиканте, подошел к его столику, и Луис затаил дыхание.
— Вам звонят, синьор ДеФазио.
Как обычно, capo supremo пошел к таксофону в конце узкого темного коридора возле мужского туалета.
— Говорит Нью-Йорк, — сказал он в трубку.
— Говорит Париж, синьор Нью-Йорк. Это тоже pazzo!
— Где ты пропадал? Ты достаточно pazzo , чтобы поехать в Лондон? Я уже три часа жду!
— Совершал поездку по нескольким забытым Богом проселочным дорогам, что имеет значение только для моих нервов. То, что я сейчас делаю — невероятно!
— И где же?
— Я говорю по телефону привратника, за который плачу добрую сотню американских долларов, и этот французский клоун следит за мной через окно, чтобы я чего-нибудь не спер — его ланч, наверное.
— Ты говоришь слишком умно. Так и что привратник? О чем ты вообще говоришь?
— Я сейчас на кладбище примерно в двадцати пяти милях от Парижа. И скажу тебе…
— На кладбище? — перебил его Луис. — На кой черт?
— Потому что двое твоих знакомых поехали именно сюда из аэропорта, невежда, ignorante! В данный момент здесь происходят ночные похороны при свечах, которые скоро зальет дождем — и если твои друзья поехали сюда на эту варварскую церемонию, то воздух в Америке отравлен вредными для головы химикатами! Мы не договаривались на это sciocchezze , Нью-Йорк. У нас своих дел по горло.
— Они поехали туда на встречу с большим cannoli , — сказал ДеФазио тихо, будто самому себе. — Что до работы, браток, если ты хочешь еще когда-нибудь работать с нами, или с Филадельфией, или с Чикаго, или Лос-Анджелесом, ты сделаешь все, что я тебе скажу. Я хорошо заплачу, capisce?
— Признаю, это уже лучше звучит.
— Оставайся вне видимости, но следи за ними. Выясни, куда они идут и с кем они встречаются. Я прибуду туда, как смогу скоро, но мне придется ехать через Канаду или через Мексику, чтобы убедиться, что за мной не следят. Я буду там либо поздно завтра, либо рано следующим утром.
– Ciao , — сказал Париж.
– Omerta , — сказал Луис ДеФазио.
Глава 30
Огоньки свечей дрожали под ночной моросью в руках людей, следовавших двумя параллельными колоннами за гробом, качавшимся на плечах шестерых мужчин; многие начали поскальзываться на намокающем гравии, которым была посыпана дорожка. Слева и справа процессию сопровождали четыре барабанщика — по два с каждой стороны, — невпопад отбивавшие медленный ритм похоронного марша: они спотыкались о невидимые в темноте камни и столбики с номерами участков. Медленно качая головой, Моррис Панов наблюдал за странной ночной церемонией. Он почувствовал облегчение, когда к нему подковылял Алекс Конклин, пробравшись по тропинке между могилами.
