К. Сэнсом - Камни вместо сердец
– Николас…
Хозяин дома посмотрел на нас обоих:
– Я опасался этого с самого начала. Дэвид… Дэвид начал видеть во всех вокруг себя врагов. За исключением меня и Эммы, которых он… которых он любил. Он не раз говорил мне, что перестреляет тех, кто попытается разоблачить нас. – Тон его стал совсем безрадостным. – Думаю, что тогда, в лесу, он пытался убить вас, но промахнулся. Он никогда не был таким хорошим стрелком, как Эмма.
– Иисусе! – охнул Барак.
– Вот почему я поддался на уговоры Фальстоу и Винсента выставить виновным Эттиса. Разум Дэвида… – Николас покачал головой. – Но теперь все закончено.
Поглядев на склянку песочных часов, он скорбно, с надломом улыбнулся:
– Вот и песок весь вытек, как я уже давным-давно опасался.
– Вы заставили Эмму подменить своего брата, потому что закон позволяет девушке вступать в наследство много раньше, чем юноше? – уточнил я у него.
– Шесть лет назад, покупая этот дом, я был преуспевающим купцом, вставшим на ноги человеком. – Хоббей с особой горечью произнес последние слова. – Но тут французы с испанцами запретили английскую торговлю. Я вложил в дело слишком много денег и сделал это очень не вовремя, мне грозило разорение. Когда умерли родители Хью и Эммы, я увидел возможность попользоваться лесами этих детей. По восьмидесяти фунтов в год в течение каждых восьми лет – этого мне было достаточно, чтобы выполнить свои обязательства перед кредиторами. Добиться опеки над Хью и Эммой было единственным выходом из ситуации. Друзья посоветовали мне обратиться к Винсенту.
Я повернулся к Дирику:
– Итак, вы с самого начала планировали ограбление детей.
– Так поступают многие, – нетерпеливо проговорил адвокат. – И таким образом нам удалось избавить семейство мастера Хоббея от нищеты. Кроме того, дети, у которых не было никаких родных, получили дом.
– A Дэвид – потенциальную жену. Вне зависимости от желания Эммы.
– Мы надеялись на то, что Эмма со временем полюбит Дэвида, – вздохнул Хоббей-старший. – Абигайль говорила, что воспитает из нее надежную и умную жену, в которой он нуждался. Она была права.
– А как насчет ее нужд и потребностей?! – спросил я с внезапным гневом. – В чем нуждалась эта сиротка?
– Послушайте, – проговорил Дирик. – Забудем о столь любимых вами нравоучениях! Вопрос состоит в том, что будет теперь!
– Да, что будет с Эммой? И Дэвидом? – пробормотал Николас.
– Во-первых, я хочу знать все, – ответил я. – Все целиком. Что произошло, кто в чем участвовал… Итак, Дирик добыл вам опеку над детьми, и вы попытались уговорить Эмму выйти замуж за Дэвида. Надо думать, Хью и Майкл Кафхилл не советовали ей соглашаться.
– Да, не советовали, – подтвердил хозяин дома.
– И тут все пошло наперекосяк, правильно? Хью умер. Земли его отошли к Эмме. Которая, не выходя замуж за Дэвида, унаследовала бы свои земли в четырнадцать, а не в двадцать один год.
– Мы были в панике, нас ожидало банкротство, – объяснил Хоббей. – После смерти Хью мы просили и умоляли Эмму выйти замуж за Дэвида, но она наотрез отказалась. Сказала, что обратится в Сиротский суд и выставит Дэвида неспособным к браку из-за его падучей. Конечно, мы понимали, что в одиночку она не сумеет этого сделать. – Он склонил голову. – И тогда… тогда моей жене пришла мысль подменить Хью Эммой.
– И Эмма согласилась?
– Согласилась, причем слишком быстро. Меня до сих пор удивляет, почему она настолько невзлюбила моего сына, но это действительно так. На самом деле нам с Абигайль пришлось уговаривать не ее, а Дэвида, чтобы тот согласился с нашими планами.
– И тогда вы избавились от Майкла Кафхилла и перебрались сюда. Где никто не видел раньше обоих детей.
– Да. И только тут мы поняли, что сами себя загнали в ловушку. Всех четверых: меня, Дэвида, Абигайль и Эмму. Если бы правда вышла наружу, нас ждали бы крупные неприятности. Кроме нас, об этом знал только Фальстоу. – Николас посмотрел на управителя. – Он всегда так хорошо все организовывал, заранее предвидел трудности… A Эмма ушла в себя, погрузилась в книги и стрельбу из лука.
– Которой она уже занималась с Майклом.
– Да, и с прочими учителями. Мы не позволяли им задерживаться у нас. Поначалу их нетрудно было обмануть, но Эмма взрослела, и это становилось сложнее. Мы… мы стали опасаться ее. Она никогда не позволяла нам понять, что происходит у нее в голове. Эмма настолько хорошо изображала своего брата, что я подчас на какое-то время начинал думать о ней, как о Хью, что несколько успокаивало мою совесть. А вот Абигайль никогда не позволяла себе такого – если я в ее присутствии называл девушку Хью, она всегда начинала кричать и браниться. Тем не менее разоблачение предельно страшило мою жену. И когда вы здесь появились, оставалось всего три года до того момента, когда Эмма в качестве своего брата могла обратиться в суд и затребовать назад свои земли. Не представляю, что могло бы тогда случиться …
И я тоже, подумалось мне. Эмма воистину сделалась непредсказуемой…
Хоббей же продолжил:
– С течением лет обман сделался тяжким бременем для всех нас. Но в особенности для Абигайль. Ей приходилось учить Эмму справляться с ежемесячным женским проклятием, а также кроить и шить подушечки, скрывающие грудь. Но все это только заставляло девушку ненавидеть ее… и постепенно все мы начали винить Абигайль, поскольку идея подмены принадлежала ей. В особенности, Дэвид. Это было несправедливо, ведь мы пошли на это лишь для того, чтобы расплатиться с моими долгами. Но даже я сам начал винить ее… мою бедную жену.
– И тут объявился Майкл Кафхилл.
Николас вздрогнул:
– Он сразу же понял, что перед ним Эмма, а не Хью. Ему хватило одних только родинок на ее лице. Он стал угрожать нам разоблачением, но наша подопечная воспротивилась этому. – Он повернулся к Дирику: – И тут вы обнаружили кое-что в повадках Майкла, когда он стал уговаривать Эмму не выходить за Дэвида.
– Вы сами заподозрили это! – резким тоном ответил адвокат. – Вы просили меня найти какую-нибудь зацепку.
Хоббей опустил взгляд:
– Один человек в Лондоне сообщил мне, что Майкл вступал в неподобающие отношения с другим студентом Кембриджа. A Винсент обнаружил, что были и другие такие случаи.
– Итак, когда он явился к вам в этом году, вы пригрозили ему разоблачением? – продолжил я расспросы.
– Да. Я дал указание Винсенту посетить его. Да простит меня Господь!
– За содомию вешают, – отрезал Дирик. – Я сообщил Кафхиллу, что разоблачу его в глазах всего мира, если он посмеет подать жалобу в Сиротский суд. Откуда мне было знать, что он наложит на себя руки?
– Итак, это все-таки было самоубийство, – проговорил я.
– А чем еще могла оказаться его смерть?! – взорвался мой коллега.
– Значит, вы угрожали ему. – Я с отвращением посмотрел на Дирика. – Вы довели до могилы молодого человека, который всего только и хотел – помочь обоим детям.
– Я не думал, что он окажется настолько слабым, – вызывающе произнес Винсент.
– Дерьмо ты собачье! – не выдержал Барак.
Я вновь обратился к Дирику:
– В Лондоне на меня было совершено нападение, имевшее целью заставить меня отказаться от дела. Тоже ваша работа?
Винсент и Николас переглянулись, а затем уставились на меня. Дирик помотал головой:
– К нам это отношения не имеет.
Я нахмурился в задумчивости:
– Итак, Майкл все-таки набрался храбрости и отправил прошение в Сиротский суд. Но потом он устрашился того, что вы сможете сказать, и покончил с собой. Наверное, он боролся с собственной совестью. И, должно быть, надеялся, что его делом займется его мать, что она изложит все королеве, которая была к нему милостивой.
– Совесть, – с бесконечной печалью проговорил Хоббей. – Некогда она у меня была. Честолюбие погубило ее. Так это все происходит: в сердце своем ты понимаешь, что натворил, но стараешься приглушить ее голос. Приходится. Ты начинаешь исполнять свою роль. Но смерть Майкла преследовала меня. – Слезы потекли по его серым, худым щекам. – Бедная Абигайль! O, если бы только мы сумели вовремя понять, куда заведет нас этот обман… погубивший разум моего несчастного сына!
Он зарыдал, уткнувшись лицом в ладони. Дирик неуютно пошевелился. Фальстоу бросил на своего хозяина пренебрежительный взгляд.
Спустя минуту Николас утер слезы и обратил ко мне усталый взор:
– Что вы теперь, сэр, сделаете с Дэвидом? Объявите ли о том, что он убил свою мать?
– А разве это не следует сделать? – без капли жалости заявил Джек.
– Разум моего сына расстроен, – полным отчаяния тоном проговорил Хоббей. – По моей собственной вине. – Он с внезапной живостью посмотрел на меня. – Если бы я только мог, то продал бы Хойленд, оставил деревню в покое и отправился бы куда-нибудь, где можно посвятить остаток жизни уходу за сыном… где можно попробовать исцелить его. Хотя, как мне кажется, сейчас он не стал бы жалеть о расставании с жизнью.