Деон Мейер - Кобра
Больше всего Грисселу не нравились татуировки Калле Этзебета — так звали парня дочери. Он считал, что татуировки делают только гангстеры. Но он заранее знал, что ответит Баркхёйзен: что у него предубеждение.
— Док, его исключили из команды за драку.
— Я читал об этом в газетах. Но признай, все-таки неплохо, что в двадцать лет парень уже играет за «Водаком»!
— По-моему, он агрессивен.
— Он что же, бьет Карлу?
— Пусть только попробует — засажу пожизненно!
— Имеешь в виду — он агрессивно ведет себя на поле?
— Да.
— Бенни, ему по-другому нельзя.
Гриссел только покачал головой.
— Ты зачем приехал? — спросил Баркхёйзен.
— Мои коллеги думают, что я снова запил.
— С чего они взяли?
— Вчера я ночевал на работе. К тому же не выспался. Поэтому сегодня выглядел паршиво.
— И все?
— На той неделе я две ночи ночевал на работе.
— У тебя так много работы?
— Нет, доктор.
— Ты расскажешь, что случилось, или из тебя все нужно вытягивать клещами?
Гриссел вздохнул.
— Дело в Алексе, — не терпящим возражения тоном продолжал доктор Баркхёйзен. В свое время он возражал против того, чтобы Гриссел жил с ней; он считал, что от двух алкоголиков, живущих вместе, только и жди беды. «А если один из них к тому же еще и артист, вот тебе рецепт для крупных неприятностей».
— Док, Алекса не пьет уже сто пятьдесят дней.
— Но?..
— Мы съехались.
— Ты переехал к ней?
— Да.
— Господи, Бенни. Когда?
— Три недели назад.
— И что?
— Мне трудно, док. Клянусь, дело не в выпивке. Мы… Так даже проще, она все понимает, мы с ней поддерживаем друг друга.
— Ты знаешь, как я отношусь к союзу двух алкоголиков… Ерунда! Продолжай!
Всю дорогу к доктору Гриссел обдумывал, что ему скажет. В начале его реабилитации Баркхёйзен всякий раз ловил его на лжи, он прекрасно знал все уловки, к каким прибегают алкоголики. Гриссел решил остановиться на полуправде, так спокойнее. Но теперь не мог подобрать нужных слов.
— Понимаете, доктор…
— Бенни, ты не хочешь брать на себя лишние обязательства? Или до сих пор скучаешь по Анне?
— Нет. Просто… Ну да, наверное, все дело в обязательствах, вроде того…
— Вроде того?
— Док, я уже привык жить один. Я жил один два года. Уходил и приходил когда хотел. Если мне утром хотелось выпить апельсинового сока из бутылки, поиграть на бас-гитаре вечером или просто послать всех подальше…
— Так какая муха тебя укусила? Зачем ты переехал к ней? Погоди, не говори, я сам догадаюсь. Она предложила!
— Да, док.
— А тебе неудобно было отказаться.
— Да нет, мне и самому хотелось.
— А теперь ты ночуешь на работе, чтобы можно было хоть немного побыть одному?
— Более-менее…
— Господи, Гриссел, какой же ты идиот!
— Да, док.
— Ты уже сдал свою квартиру?
— Да.
— Полный кретин.
— Да.
— Ты знаешь, что нужно сделать.
— Нет, док.
— Знаешь, только признаваться не хочешь! Ты должен откровенно поговорить с ней. Объяснить, что тебе нужно личное пространство. Но она почувствует в твоих словах угрозу, она испугается, потому что она — артистка, певица, творческая натура. Начнет спрашивать, в самом ли деле ты ее любишь. А потом она будет плакать, снова потянется к бутылке, а ты будешь чувствовать себя виноватым. Вот в чем твоя беда. Ты не хочешь иметь дело с трудностями. Ты вообще не слишком хорошо справляешься с трудными ситуациями.
— Вы правы, док…
— Скажи, сколько еще времени ты намерен ночевать на работе, прежде чем начнутся осложнения?
Гриссел уставился в пол.
— Ты об этом не думал, верно?
— Верно.
— Бенни, зачем ты ко мне приехал? Ты ведь точно знал, что я тебе скажу.
— Мне велел мой командир.
— Ты сказал ему, что не пьешь?
— Пытался сказать, но он…
— Что ты намерен делать?
— Не знаю, док.
— А ведь тебе придется что-то сделать.
— Завтра Алекса уезжает в Йоханнесбург — до четверга. Я обо всем подумаю, док. Когда она вернется…
Доктор Баркхёйзен посмотрел на Бенни из-под кустистых бровей. Потом сказал:
— Ты ведь знаешь, что мы сами виноваты в девяноста пяти процентах всех наших бед.
— Да, док.
— Хочешь, я позвоню твоему командиру?
— Да, док, пожалуйста.
— Хорошо. И не волнуйся, я буду тактичен.
Его телефон зазвонил, когда он вышел на крыльцо вместе с Баркхёйзеном. Неизвестный номер. Он ответил, пока доктор запирал свой кабинет. Дул пронизывающий ветер.
— Капитан, говорит Жанетте Лау.
— Здравствуйте, — ответил Бенни, по-прежнему не знавший, как к ней обращаться.
— Я изложила вашу просьбу ближайшим родственникам погибших. С ними будет нелегко. Родные все знают, некоторые из них уже летят в Кейптаун, чтобы оказать моральную поддержку… и на похороны.
— Всецело вас понимаю, — ответил Гриссел.
— Они сказали, что постараются не говорить журналистам ничего лишнего, но трудно гарантировать, что в прессу ничего не просочится.
— И все-таки у нас появляется небольшая отсрочка, — заключил он. — Спасибо вам большое!
— Капитан, они согласились пойти нам навстречу по одной причине — чтобы убийц поскорее схватили.
Он не ответил.
— Вы их найдете, капитан?
— Сделаю все, что от меня зависит.
Жанетте Лау долго молчала, а потом сказала:
— Если я чем-нибудь могу вам помочь… Чем угодно…
Глава 11
Тронувшись с места, Гриссел посмотрел в зеркало заднего вида на тщедушную, сутулую фигурку доктора Баркхёйзена, который стоял под уличным фонарем. Его сердце переполняла жалость к старику, за строгим, несгибаемым фасадом пряталась добрая душа.
Грехи тяжко давили на него.
Именно доктору ему меньше всего хотелось лгать. Их отношения были священными. Если в самом деле хочешь бросить пить, не обманывай своего куратора из «Анонимных алкоголиков». Программа реабилитации построена на взаимном доверии, куратор — твой единственный спасательный круг в бурном море жажды. Если вы с куратором не доверяете друг другу, битва проиграна заранее. Последние несколько лет доктор Баркхёйзен был единственной постоянной величиной в жизни Гриссела, Бенни ничего от него не скрывал.
До сегодняшнего дня.
Вот почему ему все больше делалось не по себе. Как только начинаешь говорить полуправду и скрывать серьезные проблемы, ты быстро скатываешься по скользкому склону рецидива. Он все знал. Он это уже проходил.
Он не в состоянии признаться в том, что его больше всего тревожит, умолчал и о других вещах, из-за которых утратил покой. Почему?
Потому что док скажет: «Ты знаешь, что делать».
И будет прав.
И что ему ответить? Он может сказать: «Я боюсь, что Алекса поймает меня на лжи, боюсь, что рано или поздно она поймет, что со мной происходит. И тогда она меня бросит. И хотя мне в самом деле нужно какое-то личное пространство, я не хочу, чтобы она меня бросала. Потому что я люблю ее и, кроме нее, у меня в самом деле никого нет. Я очень боюсь, док».
Надо было хотя бы объяснить, с чего все началось, где исток проблемы. Все началось давно, когда они с Алексой только познакомились.[7] Он расследовал убийство ее мужа. Не сразу он узнал в ней бывшую знаменитую певицу. В свое время она произвела настоящую сенсацию… При виде Алексы он испытал смесь восхищения и горько-сладкой ностальгии. Когда он узнал, что она алкоголичка, еще больше проникся к ней симпатией и признался, что тоже алкоголик. Бенни с самого начала верил в ее невиновность, он раскрыл дело. Потом он привез ей в больницу цветы, они говорили о музыке.
А потом она решила, что он замечательный.
Бенни не раз пытался убедить Алексу в том, что она ошибается. Но у него не очень получилось, ведь он сразу подпал под ее обаяние. Бенни помнил, кто она, восхищался ее талантом, ее славным прошлым и желанием во что бы то ни стало снова встать на ноги. И ее женственностью… Несмотря на уже не юный возраст и многочисленные удары судьбы, она оставалась настоящей красавицей. Неожиданно для себя он влюбился в нее. А влюбленные хотят видеть в предмете своих чувств только хорошее и скрывают свою подлинную сущность. И Алекса слышала только то, что хотела слышать.
С тех пор прошло несколько месяцев. Кое-что в их отношениях изменилось, док Баркхёйзен назвал бы перемены «динамикой». Алекса обращалась с ним так, словно он был хорошим человеком, достойным доверия. Более того, она считала его настоящим героем. Всем делилась с ним, спрашивала его совета. Представляла его «великим сыщиком». К ужасу Бенни, пару раз она даже назвала его своей опорой.
Это он-то, Бенни Гриссел, — чья-то опора? Это он-то достоин доверия? Это он-то герой?
