Джонатан Барнс - Люди Домино
— Ничего себе названьице.
Барнаби прореагировал на это с почти нескрываемой яростью, словно я оскорбил его сестру.
— Вы что, думаете — я водитель? Или таксист какой захудалый? Так вы подумали?
Я неуклюже дал задний ход.
— Да я даже толком не знаю, что я имел в виду.
— Так я знаю, что вы имели в виду. Я прекрасно знаю, что вы имели в виду. Послушайте, до того как меня завербовали дедлокские приспешники, я был намного больше, чем простой водитель.
— Правда? И чем же вы занимались?
— Я был профессором литературы в одном из самых передовых учебных центров этой страны. Я был признанным авторитетом по литературе страха конца столетия. Так что я хочу оставаться в курсе. Ничего удивительного. Вас это смущает?
— Конечно нет. — Хотя его воинственность и ошеломила меня, я был исполнен решимости оставаться вежливым. — И что же заставило вас оставить науку ради этого?
— А у меня что — был выбор? Эти корыстолюбивые мерзавцы загнали меня в угол. Подстроили мое увольнение из колледжа по самым отвратительным обвинениям. Вся эта история от начала и до конца была сфабрикована. Во всех этих обвинениях не было ни грана правды. Это было подлое, злобное нагромождение лжи. Вы меня понимаете, Ламб? Это все было вранье. Вся эта пакостная выдумка. Вы слышите, что я вам говорю?
— Безусловно, — поспешил сказать я. — Вне всяких сомнений.
Остальная часть поездки прошла в угрюмом молчании — мы ехали через Клапам, Брикстон и дальше в центральную часть Лондона по необычно обходному маршруту. Потом мы резко свернули и оказались на стоянке такси у вокзала Ватерлоо. Барнаби шумно выдохнул:
— Здесь можете выйти — дойдете пешком.
Неподалеку от «Глаза» меня ждал мистер Джаспер. Вокруг него по тротуару змеей вилась очередь экскурсантов, а пассажиры, исторгнутые из кабинок, уже вразвалочку удалялись по улице.
Странно, что в двадцать первом веке самый главный аттракцион города — это взгляд на тот же город с высоты птичьего полета. Невзирая на весь его заносчивый футуризм, в «Глазе» было что-то викторианское. В нем было ощущение надежности и времени, словно он стоял здесь десятилетиями, глядя на Лондон, который рос и расцветал внизу. Легко представить себе Человека-слона,[26] садящегося в кабину и с трепетом взирающего вниз сквозь стекло, рассыпающегося в благодарностях за всеобщую доброту, проявленную к нему.
— Доброе утро, мистер Ламб. — Джаспер был старше меня на год-два, но он неизменно обращался ко мне как к выпускнику школы на практике. — Миленький костюмчик.
Это было сказано с ядовитой иронией, но я тем не менее пробормотал в ответ слова благодарности.
— Как вам понравился наш водитель?
— Не уверен, что первое впечатление было благоприятным.
— Ну, к Барнаби нужно немного привыкнуть.
— Могу себе представить.
— Идемте. Дедлок ждет.
Дверь кабины была открыта, и я увидел внутри ту же компанию туристов, что и в прошлую пятницу, но сегодня они казались странным образом замороженными, окаменевшими и неподвижными, как статуи, указующие на достопримечательности, которые им не видны.
— Мы не поддерживаем иллюзию круглые сутки семь дней в неделю, — пробормотал Джаспер. — Недостаточное финансирование.
Смелее, чем в прошлый раз, я шагнул в этот мираж и предстал перед лицом старика. Он подплыл вплотную к стенке своего аквариума, пальцы его прижались к стеклу.
— Доброе утро, — сказал он. — Надеюсь, вы хорошо отдохнули за выходные.
— Да, спасибо. — Голос мой немного дрожал. — Но мне бы хотелось получить кое-какие ответы от вас.
— Всему свое время. — Он развернулся к моему спутнику.
— Джаспер? Почему вы без шапочки?
Джаспер скорчил гримасу.
— Я думал, вы шутите.
Старик стукнул кулаком по стеклу и прорычал:
— Немедленно наденьте ее.
Джаспер раздраженно сунул руку в карман, вытащил розовую, аккуратно сложенную бумажную шапочку и надел ее на голову.
Дедлок посмотрел на него холодным взглядом.
— Так-то лучше. — Он удостоил меня натянутой улыбки, и тут я впервые заметил, что зубов у старика осталось всего ничего, да и те, что остались, — корешки, желтые, гниющие и кривые. — Мы хотели, чтобы вы чувствовали себя как дома, — сказал он. — С днем рождения, Генри Ламб.
Я подавил истерический взрыв хохота, чуть не вырвавшийся у меня из груди.
Дедлок снова обнажил остатки зубов.
— Наслаждайтесь своим днем рождения. Радуйтесь тому, что выжили. Но молитесь, чтобы вам не досталось столько испытаний, сколько мне.
Кабина вздрогнула, начав подъем, и когда человек в аквариуме снова посмотрел на меня, улыбки на его лице уже не было.
— Ну все, веселье закончилось. Теперь к делу.
— Я бы хотел знать, что вам нужно от меня. — Я говорил со всем спокойствием и рассудительностью, на какие был способен. — Ничего особенного я собой не представляю. Я всего лишь клерк-классификатор. Я не имею никакого отношения к вашей гражданской войне.
— Вы абсолютно правы.
— Гм. — Меня это несколько покоробило. — Значит, прав?
— В вас нет ничего особенного, Генри Ламб. Абсолютно. Но вот ваш дед — он был личностью выдающейся. Я его очень хорошо знал. Некоторое время мы даже были друзьями.
— Вы и он? Друзьями?
— Конечно. И безусловно, мы призвали вас сюда только из-за его необъяснимой привязанности к вам.
В голове моей стали зарождаться кое-какие подозрения.
— Мой дед имел какое-то отношение к этому?
Дедлок и Джаспер обменялись настороженными взглядами.
— Он что — был… — Голос у меня сорвался, я едва отваживался выразить эту мысль. — Он был одним из вас?
Старик долго изучал меня внимательным взглядом, потом сказал:
— Были времена, давным-давно, когда он был, я бы сказал, лучшим из нас.
— Расскажите мне еще, — сказал я. — Прямо сейчас.
Дедлок отвернулся и стал загребать к другой стороне аквариума.
— Мы ищем женщину по имени Эстелла. Найдите ее — и война закончится. Ваш дед был последним живым человеком, который знал, где она, и я могу только надеяться, что он позаботился о том, чтобы оставить нам наводку. Мне нужно, чтобы вы взяли Джаспера в больницу.
— С какой стати…
— Это приказ. Может быть, ваше поколение бесхребетное и безответственное, но, по крайней мере, вы должны знать, что такое приказ.
Я ничего не сказал.
— Придет время, Генри Ламб, и я расскажу вам все, что вы пожелаете узнать. А пока — исполняйте свой долг.
Меланхолически произнеся сие последнее увещевание, старик повернулся к нам спиной и молча принялся разглядывать город.
7
Когда мы прибыли в палату Макена, нам сказали, что старого хрыча моют. У меня не было ни малейшего желания присутствовать при этой омерзительной процедуре, когда тело обтирают мокрой губкой, и мы с Джаспером удалились в буфет, где провели томительные полчаса за тепловатым кофе и резиновыми сэндвичами с беконом.
Только теперь мне удалось убедить мистера Джаспера выслушать меня. Во время поездки от «Глаза» (проходившей под знаком вспышек всепоглощающего ожесточения нашего водителя) мистер Джаспер сидел в торжественном молчании, не замечая или отвергая все мои попытки завязать разговор.
— Мне нужно узнать у вас про войну, — сказал я.
— Валяйте, — иронически сказал Джаспер.
— Дом Виндзоров… ведь это же королевское семейство.
— И к чему вы клоните?
— Просто я никогда не видел в них ничего особо зловещего. Ну, может быть, немного неловкие, возможно, чуточку помешанные, но…
— Они ведут к разрушению Лондона. Они ведут к тому, что город будет лежать в руинах.
— Зачем? Зачем, черт побери, им это нужно?
Джаспер изобразил нечто похожее на ухмылку.
— Будем надеяться, что вам никогда не придется узнать это.
— Вы были с ним знакомы? — спросил я. — С моим дедом.
— Это было до моего появления. Задолго до моего появления.
— Почему вы не могли прийти к нему без меня? Зачем вам нужен я?
— Я пытался. Но даже в таком беспомощном состоянии ваш дед смертельно опасен. Он воздвиг нечто вроде экстрасенсорной границы. Никто не может к нему приблизиться, если он сам этого не хочет.
У меня челюсть отвисла.
— Что?
— Директорат верит в магию, Генри. Всегда верил.
Джаспер оттолкнул от себя сэндвич, к которому почти не притронулся, по его лицу скользнула гримаса жеманного отвращения.
— Эта тарелка грязная. — Он бросил взгляд вокруг себя с таким видом, будто с трудом сдерживал дрожь. — Все это место нечистое. Кишит болезнями.
К нам подошла сиделка и сказала, что теперь мы можем увидеть пациента. Джаспер с нескрываемым любопытством засеменил в палату к распростертому телу отца моего отца.
