Уильям Каглин - Доказательство умысла (в сокращении)
— Как это прекрасно.
— Обвинитель считает деньги мотивом убийства, — сказал я. — Расскажите нам о страховке.
Майлз презрительно поморщился:
— Это же смешно. Я купил ей этот страховой полис двадцать лет назад. Пятьдесят косых. Если бы я собирался убить Диану ради денег, я застраховал бы ее жизнь — ну, хоть на миллион, что ли.
— Вы говорили, что она владела трастовым фондом, — сказал я. — Не расскажете о нем поподробнее?
Майлз покачал головой:
— Вам это может показаться странным, однако я, честное слово, ничего о нем толком не знаю. Может, это свойственно всем женщинам, выросшим в богатстве, но Диана не любила говорить о деньгах. Я знаю только, что фонд приносил какой-то доход. Пока мои книги хорошо продавались, она тратила эти деньги на свои увлечения и одежду. В последние несколько лет мы жили на доход от фонда. Но что должно было случиться после ее смерти — стану ли наследником я или еще кто-то, — я, ей-богу, не знаю.
— Она оставила завещание?
— Да. Я ее единственный наследник. Хотя этот самый фонд был учрежден ее отцом, или дедом, или еще кем-то. И, насколько мне известно, существует некая оговорка, которая не позволяет мне унаследовать эти деньги. Поговорите с ее нью-йоркским адвокатом. Он работает в фирме, которая называется «Ширман и кто-то там еще».
— Может быть, «Ширман и Паунд», — сказала Лайза. — Да, есть такая.
Я, помолчав с секунду, сказал:
— Майлз, инстинкт говорит мне, что вы невиновны. А если это так, нам придется выяснить, кто мог убить вашу жену и почему.
Я испытующе посмотрел на него. По выражению его серых глаз было ясно: он что-то скрывает.
— Я рассказал вам все, что знаю, — наконец произнес Майлз.
— Вы рассказали, что видели, — ответила Лайза. — А это отнюдь не то же самое.
Майлз взглянул на мою дочь, потом на меня. И ухмыльнулся:
— А она у вас умная, а?
— В ту ночь в вашем доме был кто-то еще, — произнесла Лайза. — Человек, приехавший на старом черном «линкольне».
Лицо Майлза приняло непроницаемое выражение. Он вдруг встал, подошел к тяжелой стальной двери, ударил по ней ладонью:
— Охрана? Эй, друг! Мы закончили.
Удерживать его мы не стали.
Я послал сообщение на пейджер Леона Праути. Минут десять спустя он позвонил на мой сотовый.
— Ну что? — напористо спросил он.
— Это Чарли Слоун. У вас найдется минута, чтобы поговорить со мной?
— Я вроде как занят.
— Я тоже.
Леон, судя по тому, что я услышал, сплюнул. Чтобы показать — в этом я нисколько не сомневался, — как сильно я ему нравлюсь.
— Ну ладно. Я, правда, на работе.
— Ничего не воруете, надеюсь?
— Не-а. Тут все более-менее законно.
Спрашивать, что означает его «более-менее» я не стал, просто поинтересовался, куда и как мне следует ехать.
Леон с целой командой мексиканцев высаживал кустики по краям парковки, которая примыкала к старенькому торговому центру на окружной дороге.
Он поджидал меня, опершись на лопату.
— Ну что? — вяло поинтересовался он.
— То самое, — ответил я. — Я приехал, чтобы поговорить о человеке, которого вы якобы видели, когда он выходил из дома Майлза Дэйна.
— Якобы?
— По сути дела, вы — профессиональный вор. Я что, должен верить вам на слово?
Леон швырнул лопату на землю, со злостью посмотрел на меня.
— Что видел, то и видел. Хотите, чтобы я помог вам, — помогите мне.
— Я уже говорил — платить вам за показания я не могу. Это неэтично.
— Тогда, мистер Слоун, шли бы вы куда подальше, и Дэйн тоже. Какого хрена я должен о нем беспокоиться?
— Не знаю. Может быть, из человеколюбия.
— Из человеколюбия штанов не сошьешь. И не так уж я вашего Майлза люблю.
Я приподнял брови:
— А вы с ним знакомы?
— Разумеется.
— Каким образом?
— По церкви. Мы оба змееголовые.
Змееголовые. Я вспомнил, как Регина, секретарша полицейского участка, сказала о Леоне: «этот змееголовый».
— Змееголовые? — спросил я.
Во взгляде Леона обозначилось удивление:
— Вы давно в нашем городе живете?
— Лет десять.
Леон кивнул:
— Странно, что вы до сих пор не слышали о змееголовых.
— Может, объясните мне, что это такое?
— Во времена Депрессии в дельте Миссисипи жил фермер по имени Ральф Ли Динвуди. Он приехал в эти края, надеясь получить работу на заводах Форда. Ну и промахнулся, пришлось работать в здешних доках. За пару лет в Пикерэл-Пойнт перебралось еще пятнадцать-двадцать семей разорившихся белых фермеров с юга. Все они держались друг за дружку. Жили по соседству, неподалеку от судостроительного завода, — знаете, есть такое местечко, Змеиный городок называется?
— Да. Хотя, откуда взялось это название, не знаю.
— Ну вот, там все мы, змееголовые, и жили.
— А какое это имеет отношение к Майлзу Дэйну?
— Ральф Ли Динвуди приходился мне двоюродным прадедушкой, что-то в этом роде. А Майлзу Дэйну просто дедом. Так что мы с ним седьмая вода на киселе.
— Ничего себе. Так что же насчет змееголовых?
— Все это была деревенщина, поденщики — мои старики, старики Майлза, — и, приехав сюда, они построили на окраине города церквушку. Она и сейчас цела. Церковь Животворящей воды. И Ральф Ли Динвуди стал ее пастором. А когда он умер, проповедовать в ней стал его зять, папаша Майлза. Церковь была кликушеская — они там орали что-то невесть на каком языке, катались по полу, уверяли, будто видят Духа Святого…
— А змееголовые-то почему?
— Сейчас расскажу. У папаши Майлза однажды приключилось видение. Знаете, в Библии есть такое место о змеях и смертоносном питье? Помните его?
— Вы говорите об укрощении змей?
Леон Праути кивнул.
— Папаша Майлза наловил кучу змеюг, гремучих, и приносил их в церковь. Подвывал, проповедовал, размахивал этими дурацкими змеями — сумасшедший дом. Майлзу было тогда лет десять-двенадцать. Ну, в общем, в один прекрасный день папаша, черт его подери, проделывает все это, целует змей в губы и так далее, и одна из них просто-напросто — хрясь! — Леон изобразил наносящую удар змею, — цапнула его за нос. Но он продолжал проповедовать, все они там били в барабаны, пели и голосили. Испытание веры, понимаешь ли.
Ну вот, и скоро физиономия у него начала опухать. Он так и размахивал змеями, проповедовал слово божие, а остальные выли и пели. А Майлз, он сидел в первом ряду и все это видел. Видел, как его папаша повалился на пол, как по нему ползали змеи — все.
Думаете, они его в больницу отправили? Черта с два! Эта орава чокнутых — мои старики! — била в барабаны и пела. Башка у Майлзова папаши вздулась, как воздушный шар. Губы почернели, уши распухли, язык вылез наружу. Да, он был силен, силен в вере!
Леон принялся изображать, как они хлопали в ладоши, раскачивались, размахивали руками. Он высунул язык и вытаращил глаза.
— И что произошло потом? — прервал я его представление.
— А как по-вашему, мистер Слоун? Он умер.
Глаза у меня сами собой округлились:
— Прямо на глазах у Майлза?
— Конечно.
— Не удивительно, что Майлз стал писать такие жесткие вещи.
— Вот поэтому нас и прозвали змееголовыми. Церковь существует до сих пор и все еще остается центром Змеиного городка. Хотя со змеями в ней никто больше не балуется.
— Майлз, наверное, чувствует себя виновным в случившемся. Мучается стыдом.
— Стыдом? — Леон недоуменно уставился на меня. — Да его папашу считают в Змеином городке настоящим героем. Как же, донес свою веру до самой могилы.
— А вы все еще посещаете эту церковь?
— Не-а. Я в эти штуки больше не верю. А вот когда я был мальчишкой, старина Майлз там время от времени объявлялся. Правда, только в пьяном виде — Леон усмехнулся. — Нам всем, ребятне, это очень нравилось. Он каялся в своих жутких грехах, рассказывал, какие ужасы натворил за день, плакал как ребенок. Влезал в алтарь, падал там на пол, скуля, словно больная собака: «О, я вошел в дом Иисусов». А потом выбегал в дверь, и больше мы его этак примерно с год не видели.
— И какие же ужасы он творил?
— Да разве теперь вспомнишь? Все это давно было. — Леон пожал плечами. — Ладно, мне работать нужно.
— А чем вы тут занимаетесь? Лопату подпираете?
Во взгляде Леона обозначилась невнятная угроза:
— Вам я вообще ничего говорить не обязан.
— Так видели вы его или не видели? Человека, который уехал на черной машине.
— На черном «линкольне-континентал», модель начала 60-х.
— Ну и?.. Что вы еще видели?
— Один вопрос — один ответ, адвокат, — усмехнулся Леон. — Начнете всерьез относиться к моему положению — приходите.
К себе на работу я возвращался не в самом лучшем настроении. И оно ничуть не улучшилось, когда я увидел фургоны телевидения рядом с парадным входом. Едва я вылез из «крайслера», на меня налетели, точно грозовые тучи, ребята с выставленными вперед микрофонами.
